Тонкий человек - Хэммет Дэшил - Страница 18

– Я подозреваю всех, – сказал я. – Где вы были пятью и двадцатью минутами четвертого?

Он рассмеялся.

– Между прочим, – сказал он, – я, пожалуй, единственный из всей компании, у кого нет алиби. Я был в кино.

– А у всех остальных алиби есть?

Он покивал головой сверху вниз.

– Йоргенсен вышел из дома вместе с миссис Йоргенсен примерно без пяти минут три и тайком отправился на Семьдесят третью восточную улицу к девушке по имени Ольга Фентон – мы обещали не говорить об этом жене, – где оставался примерно до пяти. Чем занималась миссис Йоргенсен, мы знаем. Когда они вышли из дома, их дочь одевалась; пятнадцать минут спустя она взяла такси и поехала прямо в магазин «Бергдорф-Гудмэн». Сын весь день находился в библиотеке. – Бог ты мой, ну и книжки он читает! Морелли торчал в одном заведении в районе Сороковых улиц. – Гилд засмеялся. – А где были вы?

– Свое алиби я приберегу до тех пор, пока оно действительно мне не понадобится. Ни одна из этих историй не представляется надежной на все сто процентов, однако настоящие алиби редко бывают таковыми. А как насчет Нанхейма?

Гилд, похоже, удивился.

– Почему вы о нем вспомнили?

– Я слышал, будто он был неравнодушен к секретарше.

– Где вы об этом слышали?

– Так, слышал.

Он нахмурился.

– Полагаете, источник вполне надежный?

– Да.

– Что ж, – медленно произнес Гилд, – его-то мы всегда можем проверить. Но скажите-ка, какое вам дело до всех этих людей? Разве вы не думаете, что убил Уайнант?

Я высказал то же предположение, которое высказывал в разговоре со Стадси.

– Можете поставить два против одного, что это сделал не он.

Нахмурившись, он довольно долго молча смотрел на меня, а затем сказал:

– В любом случае, это мысль. И кто же ваш кандидат?

– До этого я пока еще не дошел. Поймите, я ничего не знаю и не хочу сказать, будто Уайнант не убивал. Я лишь хочу сказать, что не все факты свидетельствуют против него.

– Причем, говоря так, вы ставите два против одного. Что именно против него не свидетельствует?

– Можете назвать это интуицией, если хотите, – сказал я, – однако...

– Я никак не хочу это называть, – сказал он. – По-моему, вы – проницательный сыщик, и я хочу выслушать то, что вы имеете сказать.

– В основном я имею массу вопросов. Например, сколько, времени прошло с тех пор, как лифтер высадил миссис Йоргенсен на этаже Джулии Вулф, до того момента, когда она позвонила ему и сказала, что слышала стоны?

Гилд поджал губы и вновь разомкнул их, чтобы спросить:

– Вы думаете, она могла?.. – Остальная часть вопроса повисла в воздухе.

– Я думаю, она могла. Мне хотелось бы знать, где был Нанхейм. Мне хотелось бы знать ответы на вопросы, поставленные в письме Уайнанта. Мне хотелось бы знать, куда делась разница в четыре тысячи долларов между той суммой, которую Маколэй передал секретарше, и той, которую она, похоже, передала Уайнанту. Мне хотелось бы знать, откуда у нее было обручальное кольцо.

– Мы делаем все, что в наших силах, – сказал Гилд. – Что до меня, то в данный момент мне хотелось бы знать, почему Уайнант, если он не убивал, не хочет явиться к нам и ответить на вопросы.

– Одна из причин может заключаться в том, что миссис Йоргенсен с удовольствием бы опять упрятала его в психушку. – В голову мне пришла другая мысль. – Герберт Маколэй работает на Уайнанта и вы, случаем, не ограничились лишь тем, что поверили Маколэю на слово, когда он заявил вам, что тот человек в Аллентауне – не Уайнант?

– Нет. Тот моложе Уайнанта, почти совсем без седины в волосах – следов краски тоже не обнаружено – и совсем не похож на фотографии, которые у нас есть. – Казалось, Гилд нисколько не сомневается. – У вас на ближайшие час с небольшим нет никаких дел?

– Нет.

– Отлично. – Он встал. – Я дам ребятам задание поработать над тем, что мы обсуждали, а мы с вами, пожалуй, нанесем кое-кому визит.

– Великолепно, – сказал я, и он вышел из кабинета.

В корзине для бумаг лежал экземпляр «Таймс». Я выудил его из корзины и открыл страницу с колонками объявлений. Среди них было объявление Маколэя:

Когда Гилд вернулся, я спросил:

– Как насчет помощников Уайнанта – кто там работал у него в мастерской? С ними побеседовали?

– Угу, но они ничего не знают. Они получили расчет в конце той недели, когда он уехал – помощников всего двое – и с тех пор они не видели Уайнанта.

– Над чем они работали перед тем, как мастерскую закрыли?

– Над какой-то краской или чем-то еще в том же духе – какой-то стойкий краситель зеленого цвета. Не знаю. Могу выяснить, если хотите.

– Вряд ли это так уж важно. Большая у него мастерская?

– Выглядит вполне прилично, насколько я могу судить. Думаете, мастерская имеет какое-то отношение к делу?

– Все может быть.

– Угу. Ну что, пойдем, пожалуй.

XVI

– Прежде всего, – сказал Гилд, когда мы вышли из его кабинета, – заглянем к мистеру Нанхейму. Он должен быть дома: я наказал ему никуда не отлучаться, пока сам не позвоню.

Квартира мистера Нанхейма находилась на четвертом этаже мрачного, пропитанного сыростью и запахами здания, в котором отчетливо раздавались, доносившиеся с Шестой авеню звуки. Гилд постучал в дверь.

В квартире послышались торопливые шаги, и кто-то спросил:

– Кто там? – Голос принадлежал мужчине и звучал гнусаво и слегка раздраженно.

Гилд ответил:

– Джон.

Дверь торопливо распахнул маленький, болезненного вида мужчина лет тридцати пяти-тридцати шести, одеяние которого составляли только майка, синие трусы и черные шелковые носки.

– Я не ждал вас, лейтенант, – заныл он. – Ведь вы сказали, что позвоните. – Казалось, он был напуган. У него были маленькие, темные, близко посаженные глаза и широкий рот с тонкими, нервными губами. Нос был необычайно мягким – длинный, обвислый, он, казалось, не имеет костей.

Гилд коснулся рукой моего локтя, и мы вошли. Через открытую дверь слева виднелась неприбранная постель. Комната, в которой мы оказались, представляла собой убогую, грязную, заваленную одеждой, газетами и грязной посудой гостиную. В нише с правой стороны находились раковина и плита. Между ними стояла девица, державшая в руке небольшую сковороду. Это была широкая, пышнотелая рыжая женщина лет приблизительно двадцати восьми, приятной, но довольно вульгарной и неряшливой наружности. Она была одета в помятое розовое кимоно и поношенные розовые домашние туфли со сбившимися бантами. Угрюмо она наблюдала за нами.

Гилд не представил меня Нанхейму и не обратил ни малейшего внимания на женщину.

– Садитесь, – сказал полицейский и отодвинул в сторону валявшуюся на краю дивана одежду.

Я чуть сдвинул, лежавшую в кресле-качалке газету, и сел. Поскольку Гилд не снял шляпу, я поступил так же.

Нанхейм подошел к столу, где стояли более чем наполовину опустошенная пинтовая бутылка виски и пара стаканов, и сказал:

– Глотнете?

Гилд скорчил гримасу.

– Только не этой блевотины. С чего это ты сказал мне, будто знал дамочку Вулф всего лишь в лицо?

– Так оно и было, лейтенант, это правда. – Дважды он искоса бросал на меня взгляд и тут же отводил его в сторону. – Может, как-нибудь при встрече я и поздоровался с ней или спросил, как дела, или же еще что-нибудь в этом духе, но не более того. Это правда.

Женщина, стоявшая в нише, саркастически расхохоталась, однако лицо ее оставалось невеселым. Нанхейм резко повернулся к ней.

– Смотри мне, – сказал он срывающимся от ярости голосом, – попробуй вставить хоть слово, и я тебе зубы повышибаю.

Женщина размахнулась и швырнула ему в голову сковороду. Сковорода пролетела мимо и со звоном ударилась о стену. На стене, на полу и на мебели появились свежие пятна от яичного желтка и жира.