Лагерный флаг приспущен - Дьяконов Юрий Александрович - Страница 21

— Эй, пацан, как тебя там!..

— Вовка… Я упаду, Клещ! У меня руки не…

— Держись, жмурик! Я брошу шпагат. Крепкий!

Ленька бросил шпагат, связанный с леской, предварительно закрепив на конце камень. Вовка вцепился в него, чуть не вырвал из рук.

— Легче! Холера тебе в бок! — ругался Ленька. — Поднимайся на уступчик!.. Не бойся! Я помогу!.. — а сам, чтобы освободить руки, привязал конец лески к пряжке пояса. Ремень моряцкий — выдержит.

Ленька потянул, и Вовка, держась за шпагат, добрался до небольшого выступа прочной скалы, выпиравшего из осыпи. Клещ облегченно вздохнул: теперь не сорвется. И вдруг услышал плач Вовки.

— Ты чего?

— Руки порезал… до крови… Веревку держать не могу…

Тогда Ленька придумал. Подтянул шпагат к себе, завязал большую петлю и снова бросил Вовке. Теперь нужно было только забраться в петлю до пояса и закрепить ее, чтоб не затянулась…

Когда Ленька подтянул Вовку к себе до куста, он был таким мокрым, будто его облили из ведра. А Вовка, так хорошо державшийся на краю обрыва, вдруг обмяк и потерял сознание. Пришлось нести его по крутому склону на плечах…

После рассказа Вовки Сергей как-то по-новому посмотрел на Леньку. И не скрыл этого.

— Не думал я, Клещ, что ты таким быть можешь!

— Чиво? Это што Вовку вытащил?.. Так что ж, я, по-твоему, каркадил? — он помолчал и беспомощно оглядел себя: — Штаны вот изодрал вдрызг. Почти новые. Мать к новому году покупала.

Сергей и сам только заметил, что от рубашки и черных в полосочку бумажных штанов Леньки остались одни лохмотья.

— На хоть заколи чуть, — Сергей протянул Леньке две английских булавки.

— Не надо. У меня есть. — Ленька вытащил из кепки большую цыганскую иголку с длинной суровой ниткой и, не снимая штанов, стал зашивать самые большие дыры.

— Слушай, Клещ, а скажи по совести, за что ты на Степку так окрысился? И на костре… — спросил, не выдержав, Сергей.

— Я?! — возмутился Ленька. — Ты лучше у Степки спроси! Пусть расскажет, как у меня сорок рублей спер. А теперь исусиком прикидывается?

— Не брал я твоих денег! — закричал красный от возмущения Степка. — Это Кирька у тебя спер.

— Кирька?.. Гля. Ты это сейчас придумал? А почему раньше не сказал?

— Сперва я сам не знал кто. А потом ты же меня не спрашивал.

Ленька воткнул иголку в коленку штанов. В раздумье почесал затылок и потребовал:

— А ну сбреши еще что! Как про Кирьку узнал?

— Раз не веришь, чего рассказывать.

— Нет, Степка, — вмешался заинтересовавшийся Сергей, — ты в пузырь не лезь! А расскажи все по порядку.

— А чего рассказывать. Ну шел я второго мая по Боготяновскому скверику. А на скамейке Кирька с дружками пиво глушат. И гогочут так, что лошади шарахаются. Ну я подошел сзади. Интересно ж, чего они. А один говорит:

— Кирька, расскажи еще. Пусть и Котька Сом посмеется.

Ну и рассказал. Как заметил, что ты спрятал. Кирька как раз в парикмахерской сидел. Из окна видел. А потом говорит:

— Так я же с него, лопуха, еще пять голубей за долг содрал. Мне за них уже полсотни дают! А я не хочу! На базаре после праздника больше возьму.

Ленька сначала слушал с недоверием. Потом, когда Степан сказал про голубей, он крякнул от досады:

— Точно! Это Кирькина работа. Он же сразу и долг получать пришел, знал, что денежки мои плакали. И голубей забрал… Ну, Кирька! Ну, гад ползучий! Ты еще… А сам, собака, меня на рыбалку звал. Вилисапетом сманивал. Я тебе такой лисапет сделаю!..

ФЛАГ НА ВЕРШИНЕ

Еще до начала совета лагеря к начальнику подошли Сергей со Степаном Луговым.

— Андрей Андреевич, можно сказать? — начал Сережка. — Вот вы сейчас решать будете. А я уверен: Леньку выгонять из лагеря не надо. Если гнать — так всех! «Склепники» тоже хороши.

— Гм! — в глазах начальника появилась лукавинка. — И это говорит Синицын, который больше всего добивался.

— Да, Андрей Андреевич! Добивался. А теперь подумал: разве он один… А мы что? Мы тоже виноваты.

— Не надо, Андрей Андреевич, — поддержал Сережку Степан.

— Как? И ты тоже? Уж кому-кому, а тебе из-за этих яблок досталось. Сам говорил: ненавижу.

— Так это я вон когда говорил, Андрей Андреевич. А теперь все по-другому. И Вовку он…

— Ну-ну, — уже откровенно улыбнулся довольный начальник. — Ладно, хлопцы. Пора совет начинать. Все вместе и решим.

Членам совета лагеря почти все было известно. Осталось выяснить кое-какие вопросы и принять решение.

— Клещов, ты правда отбирал у ребят седьмой палаты деньги?

— Вранье это, Андрей Андреевич. Они же мне проиграли.

— Вы играли под деньги? В карты?

— Что вы! В крутилку… Ну это, если кто не угадает, что лежит под ладошкой: «орел» или «решка», — тому шалобан по лбу.

— Что-что?

— Шалобан… ну, щелчок, если по-культурному.

— А как же деньги?

— Так Васька же Грибов на расплату жидкий. Проиграл мне сто шалобанов, а лоб подставлять не хочет. Я, говорит, лучше тебе за эти сто шалобанов три рубля отдам, когда мать пришлет.

— И ты бил их щелчками? Больно же.

— Гля! А мне не больно? Я ж терпел, когда мне били.

— Так… А что это за деньга у тебя?

— Яблоки продавал.

— А зачем тебе деньги?

— Так ведь крыша, как решето, Андрей Андреевич. Железа надо купить. — Ленька помолчал и объяснил: — Я ведь думал как? Раз сад ничейный, так кому убыток? Нарвал яблок и «Пищевикам» продал. Вот и на крышу будет…

— А вот у вожатого Миши деньги пропали… — начал Андрей Андреевич.

— Теперь на меня все свалить можно, — угрюмо насупившись, перебил его Ленька. — В глаза я того кошелька не видал.

— Не кошелька, а бумажника. Коричневой кожи, — поправил вожатый Миша.

— Бумажника?! Коричневой?! — вдруг удивленно вскрикнула повариха тетя Клава, пришедшая послушать, что делается на совете. — Миша! Видала я! После отбоя в дровах лежал. Завхозу понесла, думала — его. «Нет, — говорит, — не мой. Пусть до утра полежит, завтра разберемся». Неужто не отдал?..

— Он до подъема еще уехал и только сейчас продукты привез, — напомнил начальник.

— Правильно! — согласилась она. — Так я сейчас! — и выбежала из комнаты, крича: — Это ж надо! Ах ты господи!

Все зашумели. Вожатый Миша сидел красный, потный, растерянный и все повторял:

— Как же так, а? Это же надо, а? Как же я мог обронить, а?.. Запарка с дровами вышла — ужин опаздывал…

— Вот он! Вот! Целёхонек! — кричала, возвратясь, повариха, протягивая бумажник начальнику.

Деньги, все девяносто восемь рублей, оказались на месте.

— Да-а-а, память девичья, — с упреком сказал Мише Андрей Андреевич. — Ты уж извини, Леонид…

— Чиво там! — буркнул обрадованный Ленька. — Андрей Андреевич, вы не сомневайтесь. Я этой, как ее… Ануш за потраву возместю.

— «Возместю»! — передразнил кто-то из вожатых. — Что ж, ты в другом саду нарвешь и ей отдашь?

Но Ленька не принял шутки:

— Зачем же. Я отработаю… Я ей до конца смены каждый день рыбу носить буду.

Вожатые сдержанно засмеялись. А Сергей, попросив слова у начальника, обратился к Клещову:

— Скажи, Ленька, только честно: ты знал, что в сад Ануш лезешь?

— Печка попутала, — вздохнув, угрюмо ответил Ленька. — Честно, я думал: это Фаносопулы сад. Там у него белая печка стоит. Раз все говорят, что кулак он… ну и… А потом, когда на весь лагерь крик подняли, и линейка, и всякое… чего ж тут… сиди и молчи в тряпочку…

За дверями библиотеки, где проходило заседание совета лагеря, послышался шум и крик:

— Пропусти! — кричал мальчишка. — Ты не имеешь права!

— Что еще там? — удивился начальник.

Сергей приоткрыл дверь, и в комнату под ногами загородившего вход дежурного прошмыгнул на четвереньках Вовка Иванов.

— Подождите! Не выгоняйте! — прокричал он, поднявшись на ноги. — Я за него ручаюсь!