Кровавая жатва - Хэммет Дэшил - Страница 37

— Есть там еще? — спросил Рено. Мы озирались, наслаждаясь новизной положения: в нас перестали стрелять.

— Последняя, — ответил Брюхо, протягивая бомбу.

В верхних окнах кирпичного дома плясал огонь. Рено взглянул туда, взял у Брюха бомбу и приказал:

— Осади назад. Сейчас будут выходить.

Мы отодвинулись.

Внутри кто-то крикнул:

— Рено!

Рено скользнул в тень нашей машины и только тогда ответил:

— Ну?

— Мы сдаемся, — прокричал грубый голос. — Выходим. Не стреляйте.

Рено спросил:

— Кто это «мы»?

— Это Пит, — сообщил грубый голос. — Нас осталось четверо.

— Иди первым, — приказал Рено, — и клешни на голову. Остальные — за тобой, по одному, с промежутками в полминуты. Пошли.

Мы прождали секунд пять, и в растерзанном дверном проеме появился Пит Финн. Руками он держался за лысину. В отблесках пламени от соседнего пожара было видно, что лицо у него в порезах, одежда разодрана в клочья.

Перешагивая через обломки, бутлегер медленно спускался по ступеням.

Рено обозвал его рыбоедом паршивым и четыре раза выстрелил ему в лицо и в грудь.

Пит упал. Позади меня кто-то рассмеялся.

Рено швырнул в проем последнюю бомбу.

Мы влезли в машину, Рено сел за руль. Мотор молчал. До него добрались пули.

Рено вовсю заработал клаксоном, а мы вылезли обратно.

В нашу сторону двинулась машина, стоявшая на углу. В ожидании я бросил взгляд вдоль улицы, освещенной двумя пожарами. В окнах кое-где виднелись лица, но прохожие, если они и были, попрятались. Недалеко послышались пожарные колокола.

Машина замедлила ход, чтобы взять нас на борт. Она уже была набита битком. Пришлось укладываться штабелями. Кто не поместился, повис на подножках.

Мы переехали, подскочив, ноги мертвого Мотока О'Марры и легли на обратный курс. Один квартал проехали в тишине, хотя и без удобств. В дальнейшем мы уже не имели ни того, ни другого.

Из-за угла вынырнул лимузин, промчался полквартала нам навстречу, развернулся боком и остановился. Оттуда началась стрельба.

Вторая машина объехала лимузин и атаковала нас. Из нее тоже стреляли.

Мы старались как могли, но теснота в нашей машине не давала драться по-настоящему. Нельзя прицелиться как следует, если на коленях у тебя сидит человек, на плече висит другой, а третий стреляет на расстоянии двух сантиметров от твоего уха.

Наша третья машина — та, что была в тылу за кирпичным домом, — подтянулась и стала нам помогать. Но тут к противнику присоединились еще два автомобиля. Видимо, налет талеровских ребят на тюрьму так или иначе закончился, и армия Пита подоспела оттуда, чтобы не дать нам уйти. Славная заварилась каша.

Я перегнулся через чей-то раскаленный пистолет и заорал в ухо Рено:

— Так не пойдет. Пусть лишние вылезут, будем отбиваться с улицы.

Он одобрил эту идею и распорядился:

— Выкатывайтесь по одному, ребята, доставайте их с мостовой.

Первым выкатился я, не сводя глаз с темного проулка напротив.

Туда же вслед за мной прибежал Брюхо. Я проворчал из своего укрытия:

— Не садись мне на голову. Найди себе какую-нибудь дыру. Вон там подходящий подвал.

Брюхо покорно затрусил туда, и на третьем шагу его подстрелили.

Я осмотрел свое убежище. Закоулок был всего в шесть метров длиной, он упирался в высокий забор с запертыми воротами.

Встав на мусорный ящик, я перемахнул через ворота и оказался во дворе, мощенном кирпичом. Из этого двора я перелез в другой, потом в третий, где на меня с визгом кинулся фокстерьер. Я лягнул его, вскарабкался на очередной забор, выпутался из бельевой веревки, пересек еще два двора — в одном на меня завопили из окна и запустили бутылкой — и спрыгнул на булыжник в тихом переулке.

Стрельба осталась позади, но не так уж далеко. Последнее я постарался поскорее исправить. Должно быть, я прошагал столько улиц, сколько во сне той ночью, когда убили Дину.

У подъезда Илайхью Уилсона я взглянул на свои часы. Они показывали три тридцать утра.

Мне пришлось долго тыкать пальцем в звонок своего клиента, чтобы добиться толку.

Наконец дверь открыл рослый загорелый шофер. Он был в брюках и майке. В кулаке он сжимал бильярдный кий.

— Чего надо? — осведомился он. Потом осмотрел меня и сказал: — А, это вы. В чем дело?

— Мне надо видеть мистера Уилсона.

— В четыре утра? Бросьте. — И он стал закрывать дверь.

Я вставил в щель ногу. Он перевел взгляд с ноги на мое лицо, взвесил в руке бильярдный кий и спросил:

— Что, трещину в колене захотел?

— Я не шучу, — настаивал я. — Мне надо видеть старика. Скажите ему.

— Нечего мне ему говорить. Сегодня днем он велел мне вас не пускать, если придете.

— Вот как? — Я вынул из кармана четыре любовных письма, выбрал первое, наименее дурацкое, протянул его шоферу и попросил: — Передайте ему это и скажите, что я сижу на ступеньках и остальные письма у меня в кармане. Скажите, что я просижу здесь еще пять минут, а потом отнесу их Томми Робинсу из «Консолидейтед Пресс».

Шофер хмуро покосился на письмо.

— К черту Томми Робинса и всех его родственников! — рявкнул он, взял конверт и закрыл дверь.

Через четыре минуты он появился вновь и позвал:

— Эй, сюда.

Я пошел за ним наверх, в спальню старика Илайхью.

Мой клиент сидел в постели, зажав в одном круглом розовом кулаке свое любовное, письмо, а в другом конверт. Его короткие седые волосы топорщились, круглые глаза налились кровью. Параллельные линии рта и подбородка почти сходились. Он был в славном настроении.

Едва увидев меня, старик завопил:

— Значит, болтать про свою храбрость вы горазды, а как надо шкуру спасать, так бежите к старому пирату?

Я сказал, что ничего подобного. Я сказал, что если он собирается нести чушь, то пусть делает это потише, чтобы в Лос-Анджелесе не узнали, какой он болван.

Старикан взял еще на полтона выше и завыл:

— Если вы украли чужие письма, это еще…

Я заткнул уши. Меня это не спасло от шума, но его оскорбило, и завывания оборвались.

Я вынул пальцы из ушей и сказал:

— Отошлите холуя и поговорим. Я вам ничего не сделаю.

Он повернулся к шоферу и приказал:

— Выметайся.

Шофер оглядел меня без особой нежности, покинул нас и закрыл дверь.

Старик Илайхью разошелся на полную катушку. Он требовал, чтобы я немедленно вернул остальные письма, громко и нецензурно осведомлялся, где я их взял и что с ними сделал, а также угрожал мне разнообразными карами.

Письма я не отдал. А на вопрос, где я их взял, ответил:

— Взял у одного человека, которого вы наняли, чтобы их вернуть. Не повезло вам — для этого ему пришлось убить девушку.

От лица старика отхлынуло столько крови, что оно стало нормального розового цвета. Он пожевал губами, ввинтился в меня взглядом и сказал:

— Значит, вот как вы повели игру?

Голос у него стал более или менее спокойным. Он приготовился к битве.

Я подвинул к постели стул, сел, вложил в ухмылку столько дружелюбия, сколько смог, и спросил:

— А почему бы так не сыграть?

Старик молча глядел на меня, двигая губами. Я продолжал:

— Хуже вас клиентов не бывает. Как вы себя ведете? Нанимаете меня очистить город, меняете решение, бросаете меня вовсе. Работаете против меня до тех пор, пока не выясняется, что я имею шанс победить. Затем выжидаете, сидя на заборе, а теперь, когда вам кажется, что меня опять побили, даже не хотите пускать в дом. Повезло мне, что я наткнулся на эти письма.

Он сказал:

— Это шантаж.

Я рассмеялся и ответил:

— Не вам это говорить. Ладно, можете называть как хотите. — Я постучал указательным пальцем по краю кровати. — Меня не побили, старина. Я победил. Вы прибежали ко мне жаловаться, что нехорошие дяденьки отняли у вас ваш городок. Пит Финн, Лу Ярд, Шепот Талер, Нунан. Где они теперь?

Ярда не стало во вторник утром, Нунана в тот же вечер, Шепота в среду утром, а Финна совсем недавно. Я возвращаю вам город, хотите вы того или нет. Можете называть это шантажом. А теперь вы сделаете вот что. Вы возьмете своего мэра — должен же быть мэр в этой паршивой дыре? — и вместе с ним позвоните губернатору… Тихо, я еще не закончил! Вы скажете губернатору, что полиция у вас в городе отбилась от рук — бутлегеров приводят к присяге в качестве полицейских, и так далее. Вы попросите у него помощи — лучше всего национальную гвардию. Не знаю, сколько уж осталось здесь бандитов, но знаю, что главных — тех, кого вы боялись, — нет на свете. Тех, которые знали про вас такое, что вы не могли против них выступить. Уже сейчас целая куча энергичных молодых людей только и делает что хлопочет, чтобы сесть на место убитых. Чем больше у них хлопот, тем лучше. Пока все тут вверх дном, солдатам в белых воротничках легче будет здесь закрепиться. А из новичков никто не знает про вас такого, что могло бы вам повредить.