Как стать успешной стервой, которой все завидуют - Кабанова Елена Александровна - Страница 1

Елена Александровна Кабанова

Как стать успешной стервой, которой все завидуют

Глава 1. Достоинства и недостатки успеха

Как же сильно нам хочется ощущать себя объектом зависти народной! Чужая зависть поднимает нас в собственных глазах, придает нашей личности вес, а нашей жизни — яркость и полноту. Глядишь в искаженное низменными чувствами лицо соседки, слушаешь ее шипение вслед «с-стер-рва!» и понимаешь: ты чего-то стоишь. И обладаешь чем-то ценным, соблазнительным и для некоторых искаженных лиц совершенно недоступным. Ты — исключительная. А раз так, то зависть к тебе, прекрасной, естественна и неизбежна, как похмелье первого января. От чужих завидующих глаз самооценка растет и ширится, словно окружающие пошептались между собой и вручили тебе прямо в белы руки патент о твоей безусловной полноценности.

Что и говорить, чужая зависть — возвышает. Сидит человек где-нибудь в углу и плачет: «Ну, почему я — не она? Как бы все тогда было хорошо, упоительно, просто идеально!». Например, так может облизываться потенциальный транссексуал, провожая взглядом грудастую блондинку с макияжем «команчи на тропе войны». Проблем блондинки — ее одиноких вечеров в огуречной маске, полуголодного диетического существования и тоскливой уверенности, что «все мужики — коз-злы» бедолага знать не знает. И вообще видит то, что хочет видеть: нахальную победительницу — красотку, которую вожделеет всякий гетеросексуальный мужчина. Будущему транссексуалу такое недоступно, и он умирает от желания поменяться местами с обольстительной феминой.

Но все-таки намеренно провоцировать зависть в окружающих — занятие небезопасное. Мы не всегда представляем, как выглядят мечты в реальном воплощении. И мы не знаем, чем откликнется исполнение наших желаний на общем течении нашей жизни. Мы просто даем волю воображению: вот было бы замечательно, если бы приключилось то-то и то-то, обстановка сложилась так-то и так-то, а настроение при этом возникало такое-то и такое-то. У некоторых особо деятельных натур подобные игры сознания и подсознания вызывают прилив энергии. И они рьяно берутся за гуж, называются груздями и лезут в кузов — то есть стремятся к реализации нафантазированной идиллии.

Попробуем создать предварительный прогноз подобных стремлений. Ну, во-первых, можно впасть в распространенную крайность — выстроить свою жизнь по образу и подобию идеала, который растиражирован средствами массовой информации и застрял в миллионах мозгов, а свои собственные идеалы загнать за Можай. Таким образом, проживаешь не свою личную жизнь, а кем-то описанную глянцевую биографию. Во-вторых, получив от своего круга общения первую порцию не глянцевой, а реальной — неприглядной, бытовой, черной — зависти, человек с тоской думает: «Что я им сделал? Почему они все меня ненавидят?» И хочется спросить: а ты на что надеялся? Что друзья-приятели, родные-близкие с добрыми улыбками станут тебе говорить: «Ах, как я тебе завидую! Ты такой… такой… невероятный, неподражаемый, необыкновенный!» Это, дорогой мой, не зависть. Это любовь, душевное сочувствие и глубокое уважение. Вполне возможно, что с потенциалом истинной зависти человеческой не знакомы даже звезды, чьи невыразимо прекрасные лица с мудрой печалью наблюдают за суетящимся родом людским с постеров и афиш. Хотя кажется: уж звезда-то видела все проявления низменных страстей, а некоторым даже предавалась лично. Отчего же так сложно уяснить сущность зависти?

А все потому, что зависть — труднопрогнозируемое чувство. Плебей завидует аристократу, мечтая иметь то же происхождение, те же манеры и тот же круг знакомств. Аристократ, в свою очередь, завидует плебею — восхищается его энергией, деловым напором, умением делать деньги и неразборчивостью в средствах. Ведь это тоже надо уметь: «настолько не разбираться в средствах», постоянно идти напролом, проявлять органичную и спокойную наглость, чтобы и деньги делать, и связи не терять.

И все-таки приходится признать: зависть — чувство приземленное. Эллочка-людоедка, соперничающая с Вандербильдихой — случай исключительный. Здесь зависть рядовой советской женщины поднялась поистине до космических высот. «Людоедкино» чувство носило небывалый альтруистический характер. Эллочка не могла насолить дочери миллионера никоим образом, а между тем не обладающая богатым лексиконом супруга «маленького человека» от души пыталась создать свой собственный роскошный стиль всеми доступными ей средствами. И бралась за дело с недюжинной энергией и преизрядным воображением.

Творческий компонент, собственно, и отличает зависть упомянутой дамы от обыденных, распространенных форм указанного чувства. Ибо среднестатистический завистник не стремиться подняться до якобы недосягаемых высот своего «предмета». Неглупый завистник сознает: опустить «предмет» до своего уровня не удастся, даже если устроить «кумиру» ба-альшие неприятности. Но подобная «сообразительность» вовсе не значит, что человеку, уязвленному собственной «некондиционностью», не захочется воткнуть в объект вожделения десяток-другой булавочек, иголочек и шпилечек. Если возможность утыкать «кумира» колющими предметами невелика, завистник, наделенный мозгами, поступит следующим образом: дабы не растравлять чувство собственной неполноценности, будет считать своего героя везунчиком. «Тебе везет. Вот и все!», — будет думать он (или она), — «А настоящей жизни ты и не нюхал. Дать бы тебе как следует по кумполу, чтобы знал, как оно бывает».

Если это ваш сослуживец, он станет вас подставлять. Изобретательно и с удовольствием. Если родственник — начнет распускать о вас дурные слухи. И т. д., и т. п. Если же завистник глуп, а таких большинство — у-у-у… Такая публика обожает сбиваться в стаи или в маленькие компании (этот тип зависти очень характерен для представительниц прекрасного, но злопамятного пола). Объединившись в команду, дамочки принимаются громко и агрессивно выражать объекту своей зависти «общественный протест». В ходе этой операции им чрезвычайно важно объявить объекту, что его пресловутые «достижения» есть не что иное, как большая жизненная неудача, или, в крайнем случае, дать понять: вот лично им, весьма достойным особам, такого «сто лет в обед не надо»!

У Александры была большая родня. У ее отца, Юрия Петровича Барбарисова, родных сестер и братьев имелось аж одиннадцать человек. Его семья жила более чем скромно, но дети, что называется, «выбились в люди», крепко встали на ноги, обзавелись семьями, хотя, надо сознаться, особых высот никто из них не достиг. Братья и сестры по жизни всегда держались друг за друга и очень любили отмечать праздники «всем семейным составом». Они испытывали огромную гордость от того, что их много, что вкупе они составляют большой семейный клан. Еще бы! Если Барбарисовы съезжались на «клановое» торжество, стол приходилось накрывать на сорок пять человек. И отовсюду доносилось: «Мы Барбарисовы! Мы Барбарисовы! Барбарисовы — то, Барбарисовы — се!»

Александра относилась к барбарисовской «семейственности» с иронией, хотя с удовольствием встречалась с кузинами и кузенами на семейных раутах. В их компании она будто бы снова превращалась в маленькую девочку. Ее двоюродные братья и сестры, очевидно, испытывали сходные чувства. Все дурачились, носились колбасой, подтрунивали друг над другом и потихоньку покуривали в рукав, чтобы не заметили взрослые.

Из молодого поколения Барбарисовых именно Александра первая добилась успеха. Она выиграла гранд на учебу в Колумбийском университете. В семье все были за нее рады. На очередное торжество клана Барбарисовых Юрий Петрович с женой приехали уже без дочери. Две недели назад Саша уехала в Америку. Но поздравлений от родственников почему-то не дождались. Напротив, их встретили хмурые, настороженные лица. «Вы с ума сошли! Отпускать дочь за тридевять земель», — почти кричала на Юрия Петровича сестра, — «Да и куда? В гнездо разврата!» «Ну, ладно, Юрка — дурак, он мужик, они в этом не понимают. Но ты, Татьяна, что ушами хлопаешь?» — это другая сестрица Юрия Петровича песочила неподалеку его жену. «Да чтобы я свою дочь отпустила так далеко одну? Ни за что! Слава богу, моя Света приличная девушка!» — презрительно цедила невестка.