Дьявольский план - Алешина Светлана - Страница 4

— Только после того, как пообедаем, — заявила я, — не люблю есть в одиночестве.

Глава 2

Утро следующего дня было чуть приветливей вчерашнего. Дождик перестал, небо немного просветлело, да и термометр, привинченный к оконной раме, показывал на три градуса выше, чем вчера. Я не могла не порадоваться такому незначительному, но все-таки ощутимому улучшению погоды.

Принимая душ, я несколько лишних минут понежилась под упругими струями горячей воды. В голове сами собой сложились вопросы, которые я намеревалась задать сегодня Корниенко. Я попробовала вчера набросать кое-что по этому поводу в блокноте, но, видит бог, делать предварительные пометки мне в тягость. Скажу без ложной скромности: я — дитя импровизации. Вот так, импровизируя под горячим душем, я мысленно приготовляла себя к грядущему интервью.

Акция протеста, к которой так убедительно и проникновенно призывал вчера Корниенко, действительно прошла перед зданием мэрии. В ней приняло участие не менее трех тысяч человек. Похоже, людей расшевелить все же удалось, и не последнюю роль в этом сыграло исчезновение Петрова. Конечно, акция была намечена задолго до этого происшествия и так и так состоялась бы, но случай с Петровым придал ей актуальную душераздирающую конкретику.

Перекусив на скорую руку бутербродами с сыром, я прошла в спальню, открыла шкаф и принялась перебирать его содержимое. Мой выбор пал на черный в тонкую белую полоску брючный костюм и строгую белую блузку.

Я сделала легкий дневной макияж, оделась и, прихватив с собой свой неизменный «Никон», вышла из квартиры. Я прямехонько отправилась в штаб «Родины», где меня должен был ждать Юрий Назарович.

Оставив машину на платной стоянке, без десяти десять я вошла в трехэтажное здание с темно-серым фасадом, что на улице Чапаева. Именно здесь и размещался штаб движения «Родина — это мы». Предъявив консьержке, сухопарой, ворчливой старушонке, свое удостоверение, я поднялась на второй этаж и что было сил толкнула высокую тяжелую дверь. Она с большой неохотой подалась, и я очутилась в неком подобии прихожей. Справа на обычной деревянной, выкрашенной лазурно-голубой краской двери висел плакат, напоминающий гражданам о неминуемости выборов в Думу и о готовности «Родины» не проиграть их. Я легонько постучала. Мой деликатный стук был неделикатно проигнорирован. Тогда я толкнула и эту даже не деревянную, а скорее фанерную дверь и вошла в большую, немного вытянутую комнату с так и эдак расставленными столами. На одном из столов, который как бы разделял комнату на два отсека, стояли два телефона, на ближнем к входной двери столе я увидела не самый слабый компьютер, за ним сидел русоволосый парень с хищным взором, трогательно пробивающейся бородкой под нижней губой и длинными волосами, забранными в хвост. У парня было волевое, сосредоточенное лицо, представлявшее причудливую, но столь дорогую сердцу любого россиянина смесь ювенальной восторженности на ясной, как сказочное утро, физиономии Алеши Поповича с орлино-гордой и победоносно-недоверчивой зрелостью на лике Ильи Муромца.

Напротив парня, на тумбочке, у одного из двух высоких и широких окон, благодаря которым сотрудники штаба могли долго не зажигать электричества, — такая светлынь несмотря на происки враждебной погоды стояла в помещении, — примостился новый «ЭЛ ДЖИ». Рядом с телевизором, как верный пес у ног хозяина, расположился видеомагнитофон. В комнате царила нормальная рабочая атмосфера, никакой суеты, только тихое жужжание голосов. Прямо по курсу, как говорится, сидела черноволосая, совершенно несимпатичная девица, которую я сочла секретаршей. На ней была бледно-кофейная блузка и черная жилетка. Мало того, что ее лицо не отличалось привлекательностью, растекшееся по нему выражение рождающейся в жутких муках мысли застыло на нем гигантским родимым пятном. Глубоко посаженные глазки — обильная тушь только подчеркивала их узость — были подернуты пленкой безрезультатной вдумчивости. Когда же она подняла их на меня, я подумала, что уже где-то видела этот взгляд — недоверчиво-острый, с оценивающе лукавым прищуром. Точно, мысленно сказала я себе, у Ильича и у комсомольских вожаков!

— Доброе утро, — улыбнулась я ей, — у меня назначена встреча с Юрием Назаровичем.

Я сделала шаг по направлению к этой партийной нимфе, которая пристально смотрела на меня. Но быстрота ее реакции оставляла желать лучшего.

— Обещал быть не позднее половины одиннадцатого, — бодро ответил за нее высокий, худощавый, длинноногий парень, внешность которого тоже по-своему была «замечательна».

Он отошел от стола, за которым разрешал какие-то проблемы с благообразным бородатым мужичком. Парню было не больше двадцати двух. Когда он повернулся ко мне в профиль, у меня появилось желание поймать его в объектив. Скошенный череп, узкий лоб, прямой, чуть вздернутый нос, пухловатые губы. Он повернулся анфас, и в его татаро-монголо-казахских глазах я увидела море амбиций и океан нарочитой серьезности.

На «друге степей» были темно-синие джинсы «Версаче», серый джемпер и черные замшевые туфли. Вот такой потомок Чингисхана.

— Марат, — обратилась к парню черноволосая девица, — сколько у нас листов вчера было забраковано?

— Двенадцать, по-моему… — небрежно ответил «друг степей». — Вы можете подождать Юрь Назарыча прямо здесь, — вяло улыбнулся он мне.

— Спасибо, но вообще-то я человек занятой, а мы с вашим шефом на десять договорились, — решила я показать этому молодчику свое "я".

Он только выпятил свои пухлые ярко-розовые губы и красноречиво пожал плечами, мол, ничего поделать не могу, у начальников свои высшие резоны.

Я вышла в прихожую, которую уже про себя окрестила предбанником. Набрала номер редакции и предупредила Кряжимского, что зависаю в штабе «Родины» и сколько это продлится, не знаю. Что делать? Помотаться по городу или зайти на Главпочтамт, посмотреть, какие новые лотки с книжной и журнальной продукцией там появились? Нет, ни то, ни другое… Ежели я — журналист, то почему бы мне не потрепаться с работниками штаба?

Я снова толкнула фанерную дверь и оказалась в той самой комнате, из которой минут пять назад вышла, горя негодованием и усердно подавляя его в себе.

— Я вообще-то фотокорреспондент еженедельника «Свидетель» Бойкрва Ольга, — как-то неловко представилась я, — у меня сегодня интервью с Юрием Назаровичем…

Озадаченные работники штаба непонимающе переглянулись.

— Давайте знакомиться, — с энтузиазмом беря ситуацию под свой контроль и глуша в себе ростки неуверенности, начала я:

— вы, — улыбчиво обратилась я к казаху, — Марат, а как вас зовут?

Я посмотрела на несимпатичную брюнетку, которая как-то затравленно, исподлобья пялилась на меня.

— Татьяна, — снова услышала я ее глуховатый голос.

— Очень приятно, — широко улыбнулась я, радуясь своему новому приколу — устроить импровизированную летучку с незнакомыми партийцами, — я ведь вчера свою подпись в поддержку Корниенко отдала, так что мы с вами в одной лодке.

Лица неоперившихся и вполне маститых функционеров просветлели, ну, точь-в-точь сегодняшнее небо. Только серьезный русоволосый парень по-прежнему не отрывал глаз от компьютера.

— Очень мило, — заскрипел бородатый мужичок, с отстраненным видом куривший у окна, — приятно, когда твое движение поддерживают журналисты, работники газет… Напер-ченов Владислав Леопольдович, начальник штаба, — с достоинством представился он. Я вежливо кивнула.

— Слышала, у вас несчастье случилось, — осторожно продолжила я, — но ваш шеф здорово вчера по телевизору выступал, уверена, его слова будут иметь широкий общественный резонанс, — польстила я Корниенко. — А как вообще обстановка?

— Наш рейтинг растет; вот представьте, чтобы партию зарегистрировали, нужно было собрать двести тысяч голосов по стране, а только у нас, в Тарасове, уже собрано более семи тысяч и это, уверяю вас, не предел, — авторитетно сказал Наперченов. — Думаю, последнее событие, я имею в виду Петрова, всколыхнет весь город. Сами понимаете, как мы, я конкретно, Марат, Татьяна, чувствуем себя. Сегодня Петров, а завтра… — он сделал грустное лицо и задумчиво посмотрел в окно, за которым творилась одна из самых захватывающих метаморфоз — солнце пробивалось сквозь курчавую тянучку сизых облаков и начинало золотить серые тротуары.