Тень дракона - Золотько Александр Карлович - Страница 29

– Почему вы, мужики считаете, что мы можем любить только вырезанного из дерева чурбана? И только орла с чугунной челюстью и стальными нервами?

– А вы любите только нервных мальчиков, впадающих в депрессию по любому поводу?

– А мы любим просто людей. Которые живут и чувствуют, а не переходят от одной позы к другой.

– Это обнадеживает, – сказал Шатов и открыл дверь ванны.

– Трусы надеть забыл, красавчик, – напомнила Вика.

– Извини, – Шатов торопливо оделся.

– И поешь, я обещала Вите, что буду за тобой присматривать.

– И за это тоже спасибо.

Составить компанию Балазанов отказался. Ну и хрен с тобой, подумал Шатов.

Нам нужно поддерживать силы. Мы еще будем бороться, искать, найти и не сдаваться. И, кстати, в оригинале, на могиле полярного путешественника Скотта эта фраза выглядит иначе: «Бороть, искать, не найти и не сдаваться!». Уловили разницу? Не найти и все равно не сдаваться.

Шатов поел, оделся, поцеловал Вику и молча спустился к машине. Балазанов безмолвным призраком последовал за ним.

– В управление, – коротко сказал Балазанов, сев вслед за Шатовым в машину.

В управление так в управление. Снова начинается период обильных вопросов. Как, что, зачем? Наверняка Сергиевский уже имел счастье излагать свое виденье проблемы и пояснять, почему это отправился на задержание, не вызвав подмоги.

А что будут спрашивать у Шатова? Как? Почему? И самый главный вопрос – кто? Кто это был? Как, Дракон?

Но вы же, уважаемый господин Шатов говорили, что убили его. И все-таки он? Вы его видели? Что? Вы не видели его лица? Было темно?

Темно. И он не откинул с головы капюшон. То есть, лица его вы не видели? Не видели. Только голос… И вы еще сказали, что вас снова посетило видение? Отлично! Но ведь он хотел вас убить, отчего же не воспользовался такой потрясающей возможностью? Сказал, что вы сами себя сотрете?

Шатов невесело засмеялся, вызвав недоуменные взгляды попутчиков.

К вечеру желание смеяться у Шатова прошло окончательно. С ним беседовали. Душевно и не очень, выражая сочувствие и требуя искренности, обещая защиту и угрожая. Менялись люди и кабинеты. И Шатов отвечал. Тусклым бесцветным голосом, не обращая внимания на попытки унизить, оскорбить или испугать. Или пытаясь не обращать на них внимания.

Они и не должны ему верить. Он и сам бы себе не поверил. Все это слишком напоминает сценарий плохого триллера – маньяк зацикливается на одном объекте и до самоых финальных титров всячески пытается его убить, предварительно попортив нервов жертве и зрителям.

К восьми часам вечера Шатову разрешили быть свободным. Настолько свободным, что даже разрешили отправиться домой. Правда, не на городском транспорте, а на видавшей виды двадцать четвертой «волге» и в сопровождении той же малоразговорчивой пары оперов.

– Из дому никуда не выходи, – предупредил водитель на прощание, а второй опер проводил Шатова до самой двери квартиры, не вынимая руку из кармана куртки.

– Вот такие пироги, – сказал Шатов, закрыв за собой входную дверь.

– Раздевайся, – Вика помахала Шатову мокрой рукой из кухни, – я скоро освобожусь.

– Хорошо, – Шатов снял туфли, повесил на вешалку куртку, вымыл в ванной руки и прошел на кухню.

– Я сейчас, я быстро, – пообещала Вика, – немного завозилась со стиркой…

Шатов достал из ящика стола нож и сел к кухонному столу:

– Давненько я не чистил картошки.

Вика с секунду постояла, рассматривая Шатова, улыбнулась и отвернулась к печке.

– Не спрашиваешь? – поинтересовался Шатов. – И правильно. Я свободно могу вцепиться в горло каждому, кто задаст вопрос.

– Устал?

– Не то слово. Одних генералов сегодня пришлось ублажить языком штуки четыре. Не считая полковников и всякой прочей административной мелочи. Что показательно – никого из группы Сергиевского я сегодня так и не увидел. Кроме утреннего Балазанова. И тот исчез сразу после приезда в управление. Я так полагаю, что им сегодня досталось не меньше моего. Если не больше.

Вика молча пожала плечами.

– Ты со мной не разговариваешь? – удивился Шатов.

– Не хочу, чтобы ты вцепился в мое горло. Оно мне еще понадобится.

– Разумно, – похвалил Шатов бросая очищенную картофелину в кастрюльку с водой. – Сколько я картошки в армии перечистил…

– Плохой солдат?

– Нормальный. У нас в наряд по столовой ставили всех подряд. А после смены замполита роты – так даже и дедов туда начали совать. Для равноправия. А картошки почистили потому, что в наряд отправляли шесть человек на семьсот ртов. Вот полную ванну картошки вшестером и чистили. И что показательно – успевали еще и несколько часов ночью поспать.

– Ты бы, кстати, поспал, Женя, – предложила Вика, – я тут пока закончу, а потом тебя разбужу…

– В переводе на обычный язык это звучит так, что мне ночью предстоит еще одна длительная беседа. И лучше бы мне немного вздремнуть, чтобы не уснуть во время допроса… пардон, собеседования. Говорить со мной будет часом не ваш специалист Бочкарев?

– Не знаю, – Вика прикрыла шипящую сковороду крышкой и села напротив Шатова. – Честно – не знаю.

– Картошку не трогай, – предупредил Шатов, – я ее сам.

– Как скажешь, хозяин, – Вика скрестила руки на груди.

– Как скажу, и не иначе, – Шатов бросил очередную картофелину в воду, – знаешь, когда руки заняты, в голове такое спокойствие.

– Легкость мыслей в голове необыкновенная, – процитировала Вика.

– Именно, просто как у Хлестакова.

Еще одна картофелина упала в кастрюлю, подняв фонтан из брызг.

Вика переклонилась через стол и погладила Шатова по голове:

– Не нужно, не демонстрируй своего спокойствия. Расслабься.

– Да что же вы все проницательные такие? – всплеснул руками Шатов, – просто насквозь меня видите! А если и вправду такие душевные, отчего вам мне не подыграть? Немного, совсем чуть-чуть. Анекдот рассказать?

– А ты хочешь, чтобы тебе подыграли?

– Хочу. Нет. Не хочу. Сам не знаю, – Шатов отбросил картофелину и нож, вскочил и прошелся по кухне, – сам не знаю чего хочу. Понимаешь, пока все это происходило там, в спорткомплексе, я просто боялся и думал о том, чтобы даже не самому выжить… Честно, сам бы не поверил, но мне было наплевать на свою жизнь. Думал только о том, чтобы Таранов выжил. Только об этом. И ни о чем другом. Гада этого, Дракона, слушал краем уха. А вот пока меня допрашивали, когда все это повторил раз двадцать, мысли самые разные в голову стали лезть.

– Ты о них рассказал?

– Кому? Генералу, которого интересует только то, что он сам думает по этому поводу? Они все спрашивали меня только о том, как это происходило, и ни один даже не попытался поинтересоваться, почему все это происходило.

Шатов остановился возле печки:

– У тебя тут на сковороде ничего не сгорит?

– Я все выключила, – успокоила его Вика, – а у тебя есть версия?

– Нету у меня версии, у меня только есть вопросы. А там вопросы задавал не я. И мои вопросы могут идти вместе со мной в жопу! – Шатов сел на табурет, побарабанил пальцами по столу. – Извини.

– За что?

– За жопу. Перед женщинами таких слов я обычно избегаю.

– Это да, это ты сегодня продвинулся в наших отношениях очень далеко. Вот сейчас сказал грубое слово «жопа» при мне, а утром совершенно бесстыдно сверкал этим бранным словом передо мной в ванной, – Вика подперла щеку кулаком, – или ты собираешься озвучить сегодня все, что демонстрировал мне сегодня в ванной?

– Извини, – помолчав, выдавил Шатов.

– Ничего, ты что-то говорил о своих вопросах?

– А вопросах? Да, говорил. Прикинь… Хотя, лучше я тебе все расскажу по порядку. Ты ведь не в курсе всего, что произошло сегодня ночью?

Вика слушать умела. Не перебивая Шатова, она вместе с тем несколько раз короткими репликами или вопросами уточняла подробности, а один раз даже попросила повторить эпизод, когда Дракон отрезал голову и руки.

Шатов с удивлением обнаружил, что за очень короткий срок умудрился рассказать Вике все и гораздо более подробно, чем на допросах. Или это он сам за целый день репетиций сумел создать удобоваримый и связный рассказ?