Драконья погибель (ЛП) - Хэмбли Барбара - Страница 32

— Полюбил волк овцу, — заметил Аверсин, почесывая нос. — Только вот страсть была несколько односторонней. И что же тебя остановило?

— Поликарп. — Гарет хмуро поигрывал полой мантии, мягко тронутой светом лампы, падающим в разрез балдахина. — Он всегда говорил, чтобы я ее опасался. Он узнал о приглашении и отсоветовал мне идти.

— Ну, я, конечно, ничего не смыслю в магии, но, знаешь, парень, похоже, что он спас тебе жизнь. — Джон оперся спиной на конторку и беззвучно прошелся пальцами по клавишам шарманки.

Гарет потряс головой, сбитый с толку.

— Но зачем? Он же неделю спустя пытался меня убить — отца и меня!

— Если это был он.

Юноша уставился на Джона. Медленно нарастающий ужас и понимание отразились на его лице.

— Но я видел его, — прошептал он.

— Если она может принять образ кошки или птицы, что ей стоит прикинуться господином Халната, а, Джен? — Аверсин взглянул в дальний конец комнаты, где молча сидела Дженни, поставив локоть на колено, а подбородок — на согнутую кисть.

— Вряд ли это было подлинное воплощение, — сказала она негромко. — Скорее всего иллюзия. Изменение образа требует огромной власти, хотя власть у нее действительно огромная. Но как бы она это ни сделала, сам поступок вполне логичен. Если Поликарп начал подозревать о ее намерениях относительно Гарета, Зиерн его мгновенно этим обезоружила. Сделав тебя свидетелем, Гарет, она лишила его возможности помочь тебе. Она знала, насколько страшным покажется тебе такое предательство.

— Нет… — в ужасе выдохнул Гарет.

Голосок Трэй жалобно прозвучал в тишине:

— Но что ей нужно от Гарета? Я могу понять, почему она держится за короля, — без его поддержки она лишилась бы пусть не всего, но многого. Но Гарет-то ей зачем? И чего она хочет от Бонда? Он же ей совсем не нужен… Мы — маленькие люди (я имею в виду, что наша семья не обладает ни влиянием, ни деньгами). — Беспомощная улыбка тронула уголок ее рта; Трэй теребила кружево на рукаве. — Мы бы упрочили положение, выйди я удачно замуж, но… Мы в самом деле не представляем для Зиерн никакой ценности.

— И зачем их убивать при этом? — В голосе Гарета отчетливо прозвучал страх за отца. — Или это свойство всех заклинаний?

— Нет, — сказала Дженни. — Для меня это тоже удивительно — я никогда не слышала о заклинаниях, которые бы, подчиняя разум, опустошали еще и тело жертвы. Но, с другой стороны, я не слышала и о том, что можно годами держать человека под заклятием. Я имею в виду твоего отца, Гарет. Правда, ее магия — это магия гномов… Может быть, их заклятия, оплетая душу, разрушают и тело… Но в любом случае, — добавила она, понизив голос, — обрести такую власть над человеком можно лишь с его согласия.

— С его согласия? — ужаснувшись, воскликнула Трэй. — Да кто же на такое согласится? Нет, он не мог…

Гарет (и Дженни отметила это особо) промолчал. На секунду он словно заглянул, как тогда, на северной дороге, в собственную душу. Кроме того, он слишком хорошо знал Зиерн.

— Не понимаю. — Трэй помотала головой.

Дженни вздохнула и, поднявшись, подошла через всю комнату к сидящим рядышком молодым людям, положила руку на плечо девушки.

— Владеющий превращениями может изменить чью-либо сущность точно так же, как свою собственную. Это требует огромной власти, но самое главное здесь — желание самой жертвы. Жертва будет сопротивляться, если не найти в ее душе некой трещинки — этакого бесенка искушения, словом, той части души, которая сама желает измениться.

За окном была глубокая тьма; в золотистом свете лампы лицо девушки приняло медовый оттенок. В подрагивании длинных густых ресниц Дженни ясно читала страх и очарование соблазна.

— Думаю, ты бы воспротивилась, попытайся я превратить тебя в комнатную собачку, будь у меня, конечно, такая власть. В твоей душе очень мало от комнатной собачки, Трэй Клерлок. Но вот попытайся я обратить тебя в коня — в свободную от узды кобылицу, дымчато-серую сестру морского ветра

— мне кажется, я бы получила твое согласие.

Поспешно отведя глаза, Трэй уткнулась лицом в плечо Гарета, и молодой человек попытался обнять ее за плечи — не слишком, правда, удачно, поскольку выяснилось, что он сидел на кружевах своей мантии.

— В этом вся власть и опасность превращений. — В комнате было очень тихо, и Дженни пришлось снова понизить голос. — Если я превращу тебя в кобылицу, Трэй, твоя сущность станет сущностью коня. Твои мысли будут мыслями коня, твое тело — телом кобылицы, твоя любовь и желания станут любовью и желаниями молодого сильного зверя. Ты сможешь вспомнить о том, кем ты была раньше, но возвратить себе прежний облик ты уже не сможешь. Но, думаю, ты была бы более счастлива…

— Прекрати! — прошептала Трэй зажмурившись. Гарет обнял ее покрепче. Дженни умолкла. Потом девушка вновь вскинула веки, в глубине потемневших глаз еще клубились тайные грезы.

— Извини, — тихо сказала она. — Это не ты меня испугала. Это я сама…

— Я знаю, — мягко отозвалась Дженни. — Но теперь ты понимаешь? И ты, Гарет, понимаешь ли, что она могла сделать с твоим отцом? Часто самое безболезненное — это поддаться искушению и отдать власть над своим разумом другому. Когда Зиерн только что появилась при дворе, она бы не проделала с тобой ничего подобного. Ты ненавидел ее; кроме того, ты был еще мальчишка, и ей было не под силу привлечь тебя, как она привлекала мужчин. Но когда ты стал мужчиной…

— Какая мерзость! — Трэй вывернулась и сама обняла Гарета за плечи.

— Зато чертовски надежный способ остаться у власти, — заметил Джон, облокотившись на лежащую на коленях шарманку.

— Пока это только мое предположение, — сказала Дженни. — И, действительно, непонятно, зачем ей был нужен Бонд. Я бы могла узнать это, если бы мне удалось увидеть короля, поговорить с ним…

— Божья Праматерь, да он с сыном своим говорить не желает, милая, не то что со мной или с тобой! — Джон приостановился, как бы вслушиваясь в собственные слова. — И, может быть, именно поэтому не желает говорить и с нами. — Его глаза блеснули, остановившись на Гарете. — Знаешь, Гар, чем дольше я все это вижу, тем больше сдается мне, что надо бы нам все-таки с твоим папашей потолковать.

8

В мертвой тишине ночного сада прыжок Гарета со стены наделал не меньше шума, чем случка лосей в сушняке. Дженни вздрогнула, когда юноша с хрустом низвергся в кустарник с высоты нескольких футов. В тени плюща, оплетавшего гребень стены, блеснули линзы очков, и голос Джона выдохнул:

— Ты забыл завопить: «Одиннадцать часов — и все тихо!», мой герой.

Последовал легкий шелест, и Дженни скорее почувствовала, чем услышала приземление Джона — там, внизу. Еще раз оглядела темный, полуразличимый сквозь сплетения голых веток сад и в свою очередь соскользнула со стены. В темноте маячил неуклюжий силуэт Гарета, облачившегося ради такого дела в ржавых оттенков бархат. Джона не было видно вообще — беспорядочный узор его пледов сливался с блеклыми красками ночи.

— Вон там, — шепнул Гарет, кивнув в направлении огонька, теплящегося в нише между двумя резными арками — входом в королевскую опочивальню. Отсветы лампады лежали в мокрой траве, как рассыпанные гулякой монеты.

Юноша двинулся было на свет, но Джон коснулся его руки и проговорил тихо:

— Я думаю, стоит провести разведку, раз уж мы затеяли взлом и все такое. Я сейчас взгляну, что там, за домом, и если все спокойно — свистну козодоем. Идет?

Гарет схватил его за локоть.

— А если свистнет настоящий козодой?

— В это время года? — И Джон растаял, как кошка, в темноте. Дженни замечала его, лишь когда он перебегал в шахматной пестроте теней, отбрасываемых голыми деревьями, окружающими с трех сторон королевскую опочивальню. Гарет, сразу же потеряв Аверсина из виду, озадаченно крутил головой.

Возле арки розовый свет лампады скользнул по оправе очков, блеснул на шипастом локте, светлым пятнышком обозначил кончик длинного носа. Углядев спокойно стоящего Джона, Гарет сделал движение, но был удержан Дженни. Козодой еще не свистнул.