Элегия погибшей звезды - Хэйдон Элизабет - Страница 33

Фарона показывали вместе с мертвыми уродами, с которыми он делил фургон: двухголовым ребенком, мужчиной с крыльями и десятком других диковинок, плавающих в растворе соли. К этому времени он впал в такое уныние, что солдаты даже не замечали, что он единственное здесь живое существо, — они проходили мимо, разговаривая друг с другом, совсем как в музее, а затем спешили к другим палаткам, где их ждали восхитительные встречи с опасностями, пусть и не совсем настоящими.

Когда представление закончилось и служители начали готовиться к отъезду, хозяин цирка сердито ворвался в фургон Фарона и, с силой стукнув рукой по стеклу, проворчал:

— Просыпайся, мерзкая рыбина! — В сердцах он оттолкнул перепуганную Утконожку Салли, которая сидела на табуреточке около чана с водой и шила. — Я заплатил за тебя большие деньги, сто золотых крон и еще две! Спас от придурков рыбаков. И почему я это сделал? — Он снова с силой стукнул по чану, тот закачался, и на пол пролилась вода. — Потому что ты шипел и плевался и наводил на всех ужас, вот почему! И как же ты меня отблагодарил? Плаваешь в воде, точно тухлая рыбина. Чем ты отличаешься от наших мертвецов, которых все считают обычной фальшивкой?

— Оставь Фарончика в покое! — возмущенно крикнула Салли.

Хозяин цирка резко развернулся и с такой злобой ударил Салли, что та, как подкошенная, рухнула на пол.

Фарон, который забился было в дальний угол чана, пытаясь спастись от ярости хозяина цирка, вдруг засвистел и зашипел и принялся колотить по стеклу своими бесполезными мягкими конечностями.

— Ага! — вскричал хозяин, и в его темных глазах появилось понимание. — Тебе нужно как следует разозлиться, верно?

Он повернулся и с силой врезал Салли ногой по голове, она тут же потеряла сознание, а хозяин цирка с улыбкой наблюдал, как Фарон, сжав зубы и бросая на него ненавидящие взгляды, снова начал бросаться на стенку чана. Прижавшись всем телом к толстому стеклу, он пытался выбраться наружу, беспомощно царапая брезент у себя над головой.

Хозяин балагана вытаращил от удивления глаза.

Из складок на животе диковинного существа выглядывало нечто странное, чего он не замечал раньше. Разноцветные плавники, или что-то вроде того, прятались в обвислой коже мальчика-рыбы, и один из их явно собирался выпасть. Так и случилось через пару мгновений, потому что мальчик-рыба, подняв руки, продолжал дико колотить по брезентовой крыше над своим чаном. Неправильной формы голубой овал с неровными краями, размером с ладонь взрослого мужчины, испуская сияние, медленно опустился на дно, в самую середину какой-то кучи грязи.

Фарон перестал бушевать, заметив на лице хозяина балагана удивление, и проследил за его взглядом, который остановился на дне чана. Паника тут же сменила ярость, Фарон нырнул в грязную воду и, схватив голубой диск, быстро вернул его на место, в складки у себя на животе. А потом хмуро посмотрел на хозяина цирка.

Тот уже заорал, призывая своих громил, и принялся закатывать рукава.

— Отдай это мне, — велел он тихим угрожающим голосом.

Фарон покачал головой и отполз в дальний угол. Тогда хозяин балагана схватил чан за края и начал его раскачивать.

— Я сказал, дай это мне, урод. Иначе я вытащу тебя из воды, швырну на песок Сорболда, и ты, предварительно помучавшись, быстро превратишься в сушеную падаль.

Фарон шипел и плевался в ответ.

Громко топая, в фургон влетели служители. С ловкостью, приобретенной за долгие годы общения с упрямыми чудовищами и опасными зверями, они схватили Фарона и, не обращая внимания на нечеловеческие вопли, прижали его к задней стенке чана. Затем хозяин, одежда которого насквозь пропиталась вонючей водой, выхватил голубой диск из складки на животе своего пленника и принялся разглядывать его в свете фонаря.

Сокровище, за которое с таким остервенением сражался Фарон, и в самом деле оказалось овалом, слегка неровным по краям. Если держать его ровно, он был серым, голубым же становился, когда его поворачивали к свету, но уже в следующее мгновение на его поверхности начинала резвиться разноцветная радуга. На одной стороне овала было выгравировано изображение глаза, окруженного чем-то вроде облаков. Хозяин балагана, осторожно поворачивая свою находку в руках, заметил, что на другой стороне тоже имеется такое же изображение, только глаз практически полностью закрывают облака.

Он посмотрел на дрожащего Фарона, которого продолжали удерживать служители, тот сердито верещал, и его черная кровь медленно стекала из складок на животе и расползалась по воде.

— Какая красивая штучка, правда же? — задумчиво пробормотал он и поднял диск, чтобы подразнить Фарона. — По крайней мере, теперь я знаю, как заставить тебя выполнять свои обязанности, мальчик-рыба. — Он кивнул служителям. — Отпустите его.

Громилы выпустили Фарона, позволив ему соскользнуть в полупустой чан, и вышли из фургона. За ними последовал мокрый, но очень довольный хозяин балагана.

Фарон продолжал подвывать, то печально, то злобно, пока Утконожка Салли наконец не пришла в себя. Она прижала руку к разбитому лбу, путаясь в мокрых юбках и пошатываясь, добрела до чана и принялась бормотать ласковые слова, пока Фарон не начал жалобно всхлипывать.

— Ну-ну, мой Фарончик, не переживай, миленький. Это жизнь. — Она нежно погладила его костяшками пальцев по мягкой голове. — Наша житуха в цирке.

14

Котелок, Илорк

От изучения старого пыльного тома Акмеда оторвало известие о том, что прилетела почтовая птица.

Грунтор в последнее время привык сидеть или стоять, молча разглядывая военные карты и изучая доклады, которые поступали от Глаз с дальних аванпостов — сторожевых башен, расположенных на самых окраинах королевства, за Проклятой Пустошью и голубыми лесами центрального Илорка, в самом сердце Зубов. Болезнь поразила кланы Когтя и Потрошителей, но не затронула Глаза, поэтому большая часть информации поступала к нему от вождей, старавшихся заручиться его расположением в отсутствие конкуренции. Новости, приходившие от них, были совсем неутешительными.

На каменных стенах пещеры, вырубленной в горе, в которой располагался главный Зал Советов, плясали причудливые тени, их отбрасывало пламя, пылавшее в огромном очаге, расположенном в одном из углов, тишину в комнате нарушал лишь раздававшийся время от времени треск сырых поленьев. Когда служащий птичника открыл дверь, скрип петель наполнил все помещения. Грунтор поднял голову и увидел, что король болгов раздраженно смотрит на гонца.

Солдат вежливо откашлялся — по человеческим меркам этот звук скорее напоминал ворчание, — и Акмед нетерпеливо махнул рукой.

Довольно долго он сидел, уставившись на кусок промасленной ткани, которую ему передал гонец, затем откинулся на спинку массивного деревянного кресла и прикрыл губы руками — жест, говоривший о том, что он погрузился в размышления. Наконец он поднял голову и мрачно посмотрел на старшего сержанта.

— Через пару недель мне придется снова уехать, — сообщил он Грунтору.

— Ты ж только вернулся, — сердито проворчал тот. — Что опять стряслось?

— Мне нужно присутствовать на карнавале, — буркнул Акмед.

— А, ну если так, тогда, ясное дело, конечно, поезжай и развлекись хорошенько, — язвительно отозвался Грунтор. — И привези мне вкусненького засахаренного миндаля, если у них найдется горсточка.

Акмед швырнул письмо в огонь и дождался, пока оно сгорит, прежде чем заговорил снова.

— Рапсодия и ее бесполезный муженек решили, что пришла пора сыну Стивена, Гвидиону, озаботиться управлением своей провинции. Никогда бы не поверил, что стану говорить такое про намерьена, но, должен признаться, мне нравится юный Гвидион не меньше, чем нравился его отец.

— Да уж, старина Стив был парнем хоть куда, — подтвердил Грунтор, слегка подобрев. — Но Ою придется взять на себя смелость и напомнить тебе, твое величество, что у тебя тута и своих делов хватает, если ты улавливаешь, что Ой имеет в виду. Болезнь вконец разбушевалась — точнее, те, кто потрогал стекло Светолова и выжил, ужасно мучаются. Парни в траншеях ведут странные разговорчики, а Глаза докладывают, что Сорболд ведет себя непривычно тихо. Ою совсем не нравится то, что носится у нас в воздухе. По-моему, самое время, чтобы сидеть дома.