Любовь и роскошь - Хэган Патриция - Страница 37

Сирил приподнял бровь, нервно и недоверчиво рассмеялся:

– Сэр, вы намекаете на дуэль? Дрейк пожал плечами:

– Кто знает, что ждет нас в будущем.

– Прекратите, – вступила между ними Дани. – Это совершенно ни к чему.

Сирил окинул Дрейка негодующим взглядом, но обратился к Дани:

– Я пришел сюда для того, чтобы проверить, как обстоят у тебя дела. Может ли он утверждать, что пришел с той же целью?

Дрейк покачал головой, словно волею судьбы ему пришлось столкнуться с полным идиотом, не достойным ни его времени, ни внимания.

– Дани, желаю вам всего хорошего. Заеду за вами в семь.

Не удостоив Сирила даже взгляда, он повернулся и вышел из магазина.

Дани мгновенно повернулась к Сирилу, который тут же вскинул руки вверх и воскликнул:

– Я покупатель! Я зашел в твой магазин и объявил о своем присутствии, поэтому ты не можешь обвинить меня в том, что я шпионил за вами, как в прошлый раз. Я не виноват, что Драгомира бесят покупатели!

Дани вздохнула. Что толку спорить с ним? Он ведет себя как ребенок… ревнивый ребенок, но ведь он не виноват.

– Хорошо, хорошо. Забудем об этом. А теперь, – сказала она приветливо, – чем я могу помочь тебе?

Сирил обрадовался – похоже, она не злится – и без промедления приступил к изложению приготовленной им заранее истории:

– У меня есть постоянный клиент, который слышал о найденных в Монако картинах. Он хочет приобрести все картины и представить их в своей коллекции как «Находку из Монако». Ведь весь Париж, – уточнил он, – и, возможно, вся Франция слышали историю о том, как были обнаружены эти картины. И интерес к ним весьма велик. Так что мой клиент очень рассчитывает получить все картины и выставить их вместе.

Дани кивнула. В этом действительно был смысл. Она повернулась туда, где были вывешены картины, задумчиво закусила губу. Ее взгляд упал на картину русского дворца.

– Я не хочу продавать эту.

Сирил чуть не застонал. И почему она так уперлась из-за этой маленькой безобразной картины? Она не знала сокрытый в ней секрет, он был уверен, что Драгомир не рассказал Дани о нем, а скорее воздействовал на нее эмоционально, убеждая в том, что картина напоминает ему его детство, или вспоминал какие-нибудь ностальгические штучки, способные возбудить в ней сочувствие и жалость.

– Мой клиент настаивает на приобретении всей коллекции, – повторил он настойчиво.

– Жаль. Он не получит всю коллекцию. Я не хочу продавать маленькую картину. Кроме того, – добавила она, снова задумчиво взглянув на «Александровский дворец», – остальные картины подавляют ее, и мне кажется это трогательным.

Сирил в расстройстве ударил себя по лбу.

– Ты не понимаешь! Сама по себе эта жалкая картина ничего не стоит. С остальными же, как часть коллекции, она обретает значительную ценность. И, – заметил он с ноткой осуждения, – ты лишаешь меня значительной суммы комиссионных.

Дани оставалась бесстрастной.

– Твоя прибыль не моя забота, Сирил. И ты знаешь, что я открыла магазин не просто для получения личной выгоды. Это мое увлечение, и если магазин не принесет денег, я не умру с голода, поэтому я могу оставить то, что мне понравилось, и случилось так, что эта маленькая картина, которую ты называешь жалкой, мне очень дорога. Я не продам ее!

Сирил увидел, как в ее карих глазах загорелись гневные искорки, и понял, что перегнул палку, а поэтому пока счел за лучшее отступить.

– Отлично, – вздохнул он, – это твое право.

Дани подумала, что, возможно, поступает глупо, оставляя себе картину, тогда как ее ценность проявлялась лишь в составе коллекции. И все же она испытывала странное, неосознанное чувство, призывавшее ее сохранить картину. А может, существовала некая связь между Дрейком и картиной? Ведь картина привлекла его, это совершенно очевидно. Возможно, подсознательно она хранила ее именно для него и, значит, стремилась к продолжению отношений с Дрейком. Рассердившись на себя, она повторила:

– Она не продается, Сирил. И вообще я не понимаю шумихи вокруг нее. Ладно, Дрейком движут сентиментальные воспоминания, но какое дело до нее коллекционеру? Очень странно. – Она покачала головой.

Итак, размышлял про себя Сирил, он снова оказался прав: Драгомир вызывал в ней сочувствие. А почему бы и нет?

Подойдя ближе к картине, он негромко откашлялся.

– Полагаю, она пробуждает в нем воспоминания. Как должно быть ужасно – быть изгнанным из своей родной страны… – Он выдержал длинную паузу, чтобы Дани осознала смысл его слов, но не дал ей времени собраться с мыслями, чтобы задать вопрос. – Она и во мне вызывает воспоминания, например, о том, как я впервые увидел, как танцует Матильда Кшесинская.

– Ты видел ее? – ахнула Дани. – О, как я завидую! Дрейк говорил, что он тоже видел, как она танцует.

Снова последовал насмешливый кашель.

– Конечно же, видел. Он был одним из самых близких друзей сына царя, Николая, и много раз они вместе ходили смотреть императорский балет в Санкт-Петербурге. Неужели он не рассказывал тебе о том, что Николай был без ума влюблен в эту прима-балерину?

Дани сгорала от любопытства.

– Нет, не говорил. Прошу тебя, расскажи все, что ты знаешь о ней. – Она присела на бархатный диван и жестом пригласила его сесть рядом.

Сирил был доволен; он знал: Дани нравилось, когда ей поверяют пикантные подробности личной жизни ее кумира. Итак, он продолжил излагать ей сплетни русского двора, но не признался, что сам узнал обо всем этом благодаря одному из своих клиентов. Пусть она считает, что он был вхож в общество.

Он рассказал о том, как Николай впервые встретил Матильду Кшесинскую весной 1890 года, когда императорская семья посетила выпускной спектакль императорской балетной школы и состоявшийся после него банкет.

– В то лето она входила в труппу, которая танцевала для офицеров в Царском Селе, где находился Николай со своей гвардией. Он видел ее каждый день, и, говорят, тогда же и завязался между ними роман. – Он понизил голос. – Ходят слухи, они тайно встречались на берегах Невы, и совсем недавно он подарил ей браслет, усыпанный бриллиантами и сапфирами.

– Французская прима-балерина и будущий царь России, – вздохнула Дани, – похоже на сказку, не правда ли?

– Не совсем, – не согласился Сирил. – Говорят, что младшая сестра великой княгини Елизаветы, жены дяди Николая великого князя Сергея, весьма интересуется им. Она немецкая принцесса, Александра Федоровна из рода Гессен, и он также встречается с ней.

– Все это кажется мне ужасно романтичным, и, я полагаю, тебе очень повезло: ты много путешествуешь и встречаешься с такими интересными людьми!

Сирил, засияв от радости, решил сделать еще один шаг и с улыбкой указал на картину:

– Она напоминает мне о прекрасном времени.

– Ты бывал внутри дворца? – с благоговением спросила Дани.

– О, конечно! – Он засмеялся, словно это было по меньшей мере нелепо предполагать, что он там не был. Ничего, можно немного и присочинить. В конце концов, он ведь один раз приходил во дворец, приносил картину, но вовсе не обязательно знать, что это был не светский визит.

– Да, – продолжал он. – Я хорошо помню террасы, статуи, сады, длинные коридоры и величественные люстры из золота и хрусталя.

Дани всем сердцем мечтала однажды побывать там.

– У тебя есть галерея в России? – задумчиво спросила она.

Сирил объяснил, что владеет небольшой конторой с выставочной комнатой.

– Когда мне попадается что-либо особенно интересное или ценное, я встречаюсь там с некоторыми своими клиентами и в конце концов продаю тот или иной предмет. Если ты отправишься в Россию с целью приобрести что-нибудь для себя, дай мне знать – я с радостью сделаю все, что в моих силах.

Дани сказала, что ловит его на слове и, возможно, припомнит о любезном предложении. Вдруг с громким и резким звоном колокольчика распахнулась входная дверь. Обернувшись, Дани очень удивилась, увидев своего сводного брата, который решительно бросился к ней. Судя по напряженному, застывшему выражению его лица, было очевидно, что Колт не на шутку взбешен.