Андерсенам - Ура! - Хельмебак Сигбьерн - Страница 11

Хермансен до того расстроился, что не стал принимать участие в разговоре. Не обсуждались результаты спортлото и у Андерсена. Ток был отключен, и радиоприемник молчал. Это был старый ящик с выгоревшей тканью перед динамиком. Андерсен булавками приколол сюда карточку лотереи, чтобы не потерялась. И забыл о ней, потому что пришел гость — Сельмер.

— Я тут жратвы наварил, — сказал Сельмер, похлопывая по раздувшемуся портфелю. — У вас есть к ней что-нибудь?

— Кофе и сахар, — гостеприимно сказала фру Андерсен и поставила кофейник на костер.

Во вторник Андерсен пришел с работы на час раньше. Объяснялось это письмом, которое он накануне обнаружил в почтовом ящике; оно было подписано Хермансеном и коротко сообщало, что представители правления намерены посетить семью Андерсенов в пять часов пополудни следующего дня. «С уважением...» — и больше ничего.

Андерсен стоял у насоса и мыл молочные бутылки, а жена складывала их в детскую коляску, в которой обычно возили продукты. Рогер и Сильви принесли еще несколько бутылок.

— Это все?

— На окне еще одна стоит. С цветами.

— Тащи тоже сюда. Цветы можно переставить в литровую банку. Да захвати заодно карандаш и бумагу, я запишу, что нам нужно купить!

Он пересчитал бутылки. Коляска была полна доверху, и пришлось переложить часть бутылок в сложенный гармошкой откидной верх.

— Пока есть пустая посуда, жить можно!

— Бог мой, чем я их угощать буду? — огорченно вздохнула жена.

— Кофе, конечно. И слойками. Я притащу столько слоек, что из глотки торчать у них будут!

— Как ты думаешь, все правление придет? Тогда у меня чашек не хватит!

— Я куплю бумажные стаканчики.

— Не понимаю, чего им от нас нужно, письмо та кое торжественное...

— Они людьми считают только тех, у кого есть деньги, понимаешь.

— Как бы они нас не выселили!

— Да с чего ты взяла, будто нас кто-то собирается выселять! Здесь ведь все наше: дом, сад, дети...

Он взял карандаш и бумагу, с которыми прибежала Сильви. То была почтовая квитанция.

— А это еще что? Заказное письмо?

— После обеда получили.

— Наверное, из налогового управления.

Андерсен подписал квитанцию и сунул в карман. Потом отодрал этикетку от пивной бутылки.

— Ну, так что мне брать? Кофе, сахар...

— Бери на все деньги, — сказала жена и стала накрывать на стол.

Кооперативный магазин стоял чуть на отшибе. За последние годы здесь построили так много новых домов, что район стал почти городским, со своим торговым центром и почтой. Кроме того, в бомбоубежище — то бишь в подвальном помещении магазина — проходили собрания и торжественные вечера. Сейчас здесь проводился сбор пожертвований на новую церковь. В витринах висели плакаты, призывавшие принять в нем участие. На площади шла блицлотерея, маленькие девочки ходили с копилками и собирали деньги.

Андерсен подошел к магазину перед самым закрытием, и народу было много. По дороге ему приходилось проделывать довольно сложные маневры своей коляской, которая угрожающе кренилась то в одну, то в другую сторону, и он посадил Рогера на бутылки, чтобы тот их придерживал.

— Почему это все на нас глазеют? — спросил Рогер.

— А они думают про себя: вот какой молодец, отцу помогает!

Подбежали две девочки и загремели копилками:

— Здравствуйте, Андерсен, дайте денежку на церковь!

— У меня нет ни эре.

— Дай им по бутылке! — скомандовал Рогер, которому надоело сидеть и держать этот опасный груз.

— Они же в копилку не влезут.

— Бутылки можно сдать, — тоном знатока сказал Рогер.

Андерсен дал им по две пивные бутылки, и девчонки убежали.

— А ты получи письмо. Иначе я не поспею.

Он отдал квитанцию Рогеру. Постучал в окошечко почты, чтобы было понятно, что Рогера он оставляет за себя.

Когда Андерсен добрался до магазина, его встретила фру Сэм, председатель церковной комиссии, сидевшая за столиком, где разыгрывалась лотерея. Перед ней стояли пивные бутылки.

— Андерсен! — холодно сказала она, жестом останавливая его. — Это вы дали девочкам бутылки?!

— А что в этом плохого? Да, я.

— Неужели для вас нет ничего святого? — фру Сэм схватила две бутылки, и Андерсен решил, что сейчас она швырнет их ему в физиономию. Но оказалось, фру Сэм хотела просто вернуть бутылки.

— Постыдились бы, — сердито сказала она.

— Но ведь они стоят по тридцать эре. За четыре бутылки дадут крону двадцать. А большим я не располагаю. — Андерсен подошел к столу, чтобы забрать бутылки. Вокруг стал собираться народ. Но тут вмешался плотный низкорослый человек.

— Добрый день, фру Сэм, — сказал он. В произношении чувствовался северный говор.

Фру Сэм встала. Ее щеки были еще красны от гнева, но поздоровалась она вежливо и, бросив еще один испепеляющий взгляд в сторону Андерсена, сказала:

— Прискорбный случай!

— Ну почему же, фру Сэм. Должно принимать все дары с благодарностью. Именно так и строится церковь божия на земле!

— Да, но бутылки-то пивные. Если б хоть молочные!

— Бог не смотрит на этикетку, для него главное — душа.

Фру Сэм это не убедило. Она обернулась к испуганно глазевшим девочкам

— Дети, во всяком случае, эти бутылки сдавать не будут! — в голосе слышался отзвук протеста, пока что пребывавшего в зачаточном состоянии.

— Я их сам сдам. Всякое даяние — благо!

Он взял бутылки и исчез в магазине, как безгрешная душа, переступившая райские врата. Андерсен удивленно посмотрел вслед. Это была его первая встреча с Аяксеном, новым пастором.

Рогер сидел на ступеньках почтовой конторы и рассматривал буквы, напечатанные на конверте. Рогеру было шесть с половиной, осенью ему уже идти в школу, и поэтому он знал почти весь алфавит.

— Нор-веж-ска-я... — он выговаривал каждую букву вслух. Дело шло хорошо, удалось сразу же понять это слово. Следующее слово было труднее, хотя все буквы были известны: — Ло-те-рея. А потом косая палочка и по букве с каждой стороны: А/О[3]. Это немножко походило на слова в букваре, по которому его учили и который он давно уже перерос: «А-о, а-у... мама, ау!» Но слово «ло-те-рея» так и не стало понятным.

Рогер положил конверт себе на голову и попытался, балансируя, идти по прямой, считая шаги. Рогер насчитал уже тридцать шесть шагов, но тут порыв ветра сдул конверт.

Ветер дул в сторону киоска. Дойдя до него, Рогер остановился, разглядывая выставленные газеты и журналы. Тут даже не нужно было уметь читать: обложки говорили сами за себя. Мрачные физиономии мужчин, зажавших в кулаке револьвер, и полуголые женщины, вопящие от ужаса, с вытаращенными глазами и кинжалом в груди. Некоторые были даже совсем голые, лежали или сидели в самых разных позах. Огромные груди напоминали воздушные шары. Он видел раздетыми и мать и Туне и всегда удивлялся, почему у обеих это не так. Рядом с журналами висела открытка, изображавшая Христа в терновом венце.

Донесся высокий звенящий звук. Высоко в небе плыл реактивный самолет, за ним тянулся след — как будто две белые шерстяные нитки делили небосвод надвое. Рогер подумал, что когда-нибудь полетит на самолете, а тысячи и миллионы людей будут смотреть снизу и завидовать. Он сделал из письма бумажного голубя и запустил его. Голубь полетел вдоль улицы. Рогер догнал его, поднял и снова запустил. На этот раз тот взмыл к балкону и опустился на траву возле дощечки: «По газонам не ходить». Рогер струхнул, потому что вдали показались Хермансен и фру Сальвесен, и побежал, стараясь успеть к бумажному голубю, пока те не заметили.

— Вот опять один из этих, андерсеновских. Ты разве не видишь, что здесь написано? — крикнула фру Сальвесен Рогеру, который пытался спрятать голубя за спину.

— Я читать не умею.

— Брось туда! — строго сказала она, показывая на железную мусорницу, висевшую на фонарном столбе.

Рогер медленно пошел к мусорнице. Хермансен между тем сделал еще одно открытие. — Смотрите! — он не мог показать рукой, потому что нес большую картонную коробку. На аккуратно причесанном травяном ковре одиноким солнцем сиял одуванчик.