Оседлать чародея - Крускоп Сергей - Страница 42

А еще совершенно перестали пугать слова «магия», «волшебство», «колдовство». Да, действительно, явись тогда Лазаро и скажи, что колдун, – или шарахнулся бы, как гнолл от священного камня, или на всю деревню растрезвонил бы. В лучшем случае за сумасшедшего бы приняли…

– А остальное? – спросил Виан.

– Что – остальное?

– Корабли, «Тень», чистоводная гавань?

– А ты думаешь, Эриант на пустом месте возник? Пираты его и основали. Сперва нашли хорошую, скрытую и от чужих глаз, и от штормов якорную стоянку, да еще и с источником пресной воды – на побережьях Абаэнтиды это настоящее сокровище. Чинились там, склады делали. Потом возникло поселение – фактически связанное с прочим миром только по воде, поскольку очень немногие способны добраться до Эрианта сушей, через пустыню. Эриант перестал властвовать на море немногим более трех веков назад. Но старинные договоры формально остаются в силе. Чем мы и имеем возможность воспользоваться.

– Угу. Так я понимаю, что Эриант – это и есть тот самый «чудесный остров», а таинственная молодая Хозяйка – не менее таинственная царь-девица?

– Да, – сказал конек, – правильно. Но прочим об этом знать пока не обязательно. Поэтому завтра на рассвете мы поднимемся на борт «Тени чайки» и отплывем на поиски чудесного острова. Перекладов на тридцать к восходу…

– Почему тень именно чайки?

– Потому что. Мореходы – народ суеверный и верят, что как корабль назовешь… Просто «Тень» намекала бы на призраков, на тени умерших. Поэтому «Тень чайки» и «Тень буревестника». Еще что-то хочешь узнать?

Виан пнул ногой камешек, отправив его в хрустальную воду залива.

– Многое, – сказал он, – но не сейчас.

Никогда раньше не плавал Виан на судах – хоть больших, хоть малых. Связанные вместе три бревна, на которых в детстве взялся пересекать запруду у кузни, не в счет. Никогда не плавал – а плавание как будто и не запомнилось, столь быстротечным было.

Накануне вечером Лазаро о чем-то долго беседовал вполголоса со Стасием, что-то говорил старому рыбаку (или пирату?), а тот согласно кивал, иногда уточняя детали. Виана они не позвали, и царский конюшенный, занесенный судьбой в вековечное пристанище контрабандистов, был предоставлен сам себе. Некоторое время он провел, бродя вдоль кромки воды, знакомясь с новой для себя стихией. Никаких морских божеств он не знал, а потому и не представлял, как ему обращаться к этой громадной массе воды, подобно колоссальному зверю ворочавшейся меж тесных берегов залива. Стихия же вела себя дружелюбно: потрепала по руке пологой волной, а затем в шутку ущипнула за палец клешней прятавшегося Между камнями местного бесхвостого рака, называемого крабом.

Не сказать, чтобы краб так уж его огорчил – что он, раков, что ли, руками не хватал никогда? – но Как-то после этого Виану временно расхотелось об шаться с морскими обитателями. И не зная, чем себя занять, парень побрел по тропке прочь от деревни.

Стемнело – словно бы скорее, чем в родных лесистых окрестностях Тищебора. Хотя, наверное, просто померещилось: про то, что на юге темнеет быстрее и вечер короче, Виан от кого-то слышал, но сколько они к тому югу отъехали-то? По прямой если считать, так от силы перекладов сто будет. Так что, наверное, во всем был виноват каменистый гребень, нависавший над берегом Рачьей бухты, над деревней и над Вианом. Чайки, впрочем, тоже решили, что ночь близится, пора и на боковую. И потянулись над скалами и над заливом куда-то к северу. За ними следом, вытянув шею и узкую клювастую голову, черной оперенной стрелой низко над водами пронесся крупный баклан. Виан невольно вспомнил, что бакланы мясистые и жирные, только рыбой сильно пахнут. Вот однажды Силу, когда сам Виан еще совсем мальцом был, удалось подстрелить баклана на запруде в полутора перекладах от родной деревни. Птица эта из-за рыбного запаха своего – не царская добыча, ее и селянам стрелять не возбраняется, а мяса в ней едва ли не столько же, как в хорошем гусе.

От этого ностальгически-гастрономического направления мыслей Виана отвлек скатившийся по склону камешек. По большому счету, эка невидаль, скатился и скатился! Однако что-то парня насторожило, и он присел на корточки, скрывшись за кустом дрока и вглядываясь в сумерки впереди. По склону медленно перемешались две неясные фигуры. Двигались тихо, почти бесшумно – тот камешек был едва ли не единственным относительно громким звуком, произведенным ими.

У Виана в голове тут же промчалась мысль, что все подступы к деревне, что с суши, что с моря, находятся под наблюдением приметливых да быстроногих мальчишек. Или за последние годы совсем приметливые мальчишки в местных краях перевелись, а жители разленились и расслабились? Вторая мысль пришла сразу вслед за первой, и Виан вспомнил давние наставления конька. Давние? И двух месяцев не прошло. Парень покачал головой и сосредоточился. Этот странный способ сосредоточения, при котором сознание, судя по ощущениям, словно выворачивается наизнанку, в последнее время давался парню все легче. Вот и теперь, едва Виан прикрыл глаза, пробирающиеся по темному склону фигуры почти сразу совершенно отчетливо возникли перед его внутренним взором: слабо светящиеся силуэты с «коронами» из оранжевых, красных и лиловых лучей. Не мертвяки и не нежить – вполне живые люди. И похоже, эти люди что-то искали.

– Где же он? -спросила одна из фигур.

– Тише ты! – шикнула вторая.

– Мы же его сверху, с гребня, как на ладошке видели, – не унимался первый из ночных странников. – Оставалось только второй ладошкой сверху прихлопнуть!

– Да заткнись же! – его спутник почти шипел. – Он небось нас заметил из-за твоего шума и затаился где-то поблизости.

Не надо было даже особо прислушиваться: едва стихли крики чаек, склон окутала какая-то гулкая тишина, в которой отдельные звуки умудрялись разноситься на многие десятки шагов. Виан, сидя за своим дроком, повертел головой, осознав две вещи: во-первых, он, задумавшись, отошел от деревни довольно далеко, никак не меньше чем на полтора-два переклада, а во-вторых, он был единственным претендентом на роль того, кого надлежало прихлопнуть.

Возможно, он сделал не самую умную вещь: дождался, пока крадущиеся фигуры минуют его убежище за кустом, а потом выскочил и бросился вверх по склону, молясь, чтобы шальной камень под ногой не подвернулся. Будь у таинственных ночных незнакомцев самострелы, они бы даже в сгустившихся сумерках без особого труда нашпиговали парня стрелами. Но самострела у них, по счастью, не оказалось. А потому, вместо того чтобы стрелять, они, уже не скрываясь, бросились в погоню, ругаясь громко и отчетливо.

Должно быть, местные боги хранили Виана, а может, это Лесной Дед или даже сам Пастх отдыхал здесь, у моря, в гостях у каких-нибудь божественных родственников – ведь в самом деле и боги отдыхают от ежедневных забот. Так или иначе, но тот камень, что не достался Виану, подвернулся под ногу одному из преследователей. Он упал и, видимо, даже скатился со склона, огласив округу особо витиеватым ругательством. Виан, как мог, прибавил ходу и вскоре выскочил на широкий и относительно ровный уступ. Второй преследователь сопел где-то внизу. То ли не попал с ходу на сравнительно пологий подъем, куда залез Виан, то ли вообще был хуже приспособлен к бегу по крутизне. Парень пошарил рукой и подобрал камень поувесистее, а затем, даже не задумываясь особо, вызвал в памяти образ дома Стасия, сетей, перед этим домом сохнущих, вмурованной в известняк раковины. Незнакомец-преследователь как раз взобрался на уступ, чтобы увидеть, как жертва заносит ногу, чтобы шагнуть в мерцающий прямоугольник портала. Виан на мгновение задержался и, обернувшись, с размаху швырнул в незнакомца камень, целясь в лицо.

В лицо не в лицо, но куда-то попал: глухой звук удара слился с охом противника. Виан не стал выяснять степень своей меткости, да и не собирался это делать, и шагнул прямо на улицу перед беленым домом с раковиной возле двери. Портал за его спиной мигнул и погас.