А я леплю горбатого - Алешина Светлана - Страница 39

Сергей Иванович и Виктор, услышав стук входной двери, вышли из своих владений и присоединились ко мне. Честно говоря, потребность в интервью возникла у нас совершенно незапланированно — просто необходимо было куда-нибудь удалить Мариночку, пока оставшаяся часть коллектива редакции во главе со мной намеревалась обсудить насущные проблемы.

Сейчас наш офис напоминал мне картинку из учебника истории, где была изображена изба в подмосковной деревеньке Фили и столпившиеся в ней перед картой люди. Называлась она «Совет в Филях» и посвящена была последним мирным минутам, когда Кутузов в свое время ломал голову над дилеммой: принимать или нет грядущую Бородинскую битву.

Конечно, мы втроем — я, аналитик Кряжимский и фотограф Виктор, устроившиеся в приемной редакции газеты «Свидетель», — мало были похожи на влиятельных генералов и вельмож. И не судьбу великой Родины держали мы в своих руках. Но так как нам предстояло все-таки принять довольно ответственное решение, то и чувствовала я себя немного возбужденно. «Даже одна загубленная или спасенная человеческая жизнь тоже важна в масштабах семьи и общества», — высокопарно подумала я, но тут же вернулась на грешную землю и трезво посмотрела на мир.

— Рассказывайте скорее, Ольга Юрьевна, о результатах своей поездки на лыжную базу! — попросил Кряжимский, усаживаясь в кресле для посетителей прямо в приемной.

Чтобы не тратить времени, я немедленно устроилась поудобнее и начала подробно рассказывать коллегам обо всем увиденном и услышанном мною на лыжной базе, не преминув похвалиться выгодным знакомством с ее владельцем.

— Никита Сергеевич пообещал принять нас в своей гостинице в любое время года, так что на ближайшие праздники отправимся туда всей редакцией, — пообещала я.

— Вообще-то Старый Новый год у нас пока никто не отменял, — напомнил Виктор. — Только некогда будет.

— Ну почему же? — неожиданно возразил Кряжимский. — Я надеюсь, что мы справимся, — у меня почему-то появилось серьезное подозрение, что в убийстве депутата Владимирцева его секретарь играет не последнюю роль. Подумайте сами: достаточно было Сосновскому оставить лыжи в лесу, выйти на трассу и поймать попутную машину, чтобы доехать до Тарасова и присоединить проводки к крану в ванной, а потом вернуться обратно на базу — всего-то пара пустяков.

— Конечно, отчасти я готова с этим согласиться, — после некоторого раздумья произнесла я. — Но мне все-таки непонятно: если даже допустить, что Ярослав уезжал с базы отдыха шестого января, то за час-полтора он вполне мог попасть и домой к своему непосредственному начальнику, и тем же вечером вернуться обратно. Но где он взял ключи? И почему соседи не обратили на него внимания?

— А вот это, Ольга Юрьевна, вполне объяснимо, — обнадежил меня Кряжимский. — Со слов Инги Львовны да и самого Сосновского ясно, что Геннадий Георгиевич был довольно рассеянным человеком. И, наверное, ключи часто оставлял в самых неподходящих местах. Конечно, это только версия, но на то, чтобы заранее сделать дубликат с ключей шефа, у Ярослава времени было предостаточно. Вот почему и накануне убийства они запросто могли оказаться у секретаря с собой.

— А соседи на него никакого внимания не обратили, потому что физиономия Сосновского всем давно примелькалась, — добавила я, следуя за логикой Сергея Ивановича.

— Меня как раз интересует другое. Отлучиться с лыжной базы утром в Рождество Ярослав Всеволодович никак не мог — его видела бы масса людей, — снова задумался Кряжимский. — К тому же он просто не успел бы вернуться обратно. И если это именно он подсоединил токоведущие проводки к крану в ванной Владимирцева, то почему Геннадий Георгиевич погиб только утром в Рождество? Как это объяснить?

Чтобы не ломать голову над этим слишком долго, общий совет редакции, за исключением временно отсутствующей по объективным причинам Мариночки, принял решение, не откладывая, вызвать Ярослава «на ковер».

Так как наша секретарша выполняла «партийное поручение» не каждый день, то у нас была сейчас единственная возможность поговорить с Сосновским без ее охов-вздохов. «Маринка, конечно, ценный и незаменимый сотрудник, но сейчас лучше выдвинуть на рубежи мужчин», — подумала я и без зазрения совести пододвинула к себе телефон.

— Ярослав Всеволодович? — на всякий случай уточнила я, когда услышала в трубке приятный мужской голос. — Здравствуйте! Вас беспокоит Ольга Юрьевна Бойкова…

Он согласился на встречу без разговоров и, по нашим расчетам, должен был приехать в нашу редакцию минут через двадцать. Виктор заранее скрылся в своей фотолаборатории, чтобы не расстроить все дело своими бесконечными и иногда беспочвенными придирками к Ярославу. «Презумпция невиновности у нас в стране пока действует», — вспомнила я и решила лишний раз не терроризировать по всем канонам невиновного — может быть, только пока! — человека.

— Ярослав Всеволодович, следствие зашло в тупик… — осторожно начала я, когда Сосновский успел пригладить перед зеркалом свою роскошную шевелюру, подтянуть брюки на коленках и удобно устроиться в кресле.

— Как в тупик? — удивился он, кокетливо приподнимая правую бровь. — А по-моему, уже все ясно: один депутат избавился от другого самым популярным ныне способом… Конечно, лично от Андрея Николаевича я ничего подобного не ожидал, но все же! Очень страшное преступление в государственном масштабе… — закончил свое выступление Сосновский, укоризненно качая головой.

Я невольно поймала себя на мысли, что с некоторых пор элегантный костюм, картинная внешность и манеры этого красивого брюнета меня начали просто раздражать. К тому же потрясло и откровенное отсутствие корректности: Ярослава больше волновал политический резонанс всей этой истории, нежели смерть человека, с которым он долгое время работал и встречался изо дня в день. Однако мне сейчас, как никогда раньше, необходимо было следить за каждым жестом, словом и выражением своего лица. Поэтому я только смущенно улыбнулась и как ни в чем не бывало продолжала:

— Следствие зашло в тупик, потому что совершенно непонятно, каким образом Журавлев мог совершить такое чудовищное преступление. Наша газета с самого начала взяла шефство над Ингой Львовной — по сути дела, мы являемся свидетелями всех следственных коллизий, ошибок и доказательств. Именно поэтому сейчас нам очень нужны подробности привычек безвременно погибшего депутата Владимирцева и хотя бы примерный распорядок последних дней его жизни.

— Да-да, конечно, я готов помочь в этом. — Ярослав скорбно опустил голову. — Если это интересно вашим читателям, я просто обязан рассказать всю правду…

Примерно через час Сосновский закончил душещипательное повествование о последнем месяце жизни своего шефа. Порой я едва удерживалась от бурного восклицания, вызванного недоумением: «Почему все-таки никто, кроме секретаря, не знал о том, что у Владимирцева случались сердечные приступы? Кстати, Кряжимский совсем недавно побывал у его лечащего врача, но тот только пожал плечами. Выходит, даже и он не был в курсе самочувствия своего пациента? А в медицинской карточке ничего такого не зафиксировано… С какой стати Ярослав все еще продолжает делать упор на это обстоятельство, если ему давно известно, что Геннадий Георгиевич умер вовсе не от сердечного приступа?»

Но я не имела права перебивать своего респондента, поэтому изо всех сил сдерживала свои эмоции и многочисленные вопросы. «Может быть, он просто не хочет отказываться от своих прежних утверждений, чтобы окончательно не запутаться? — пришла я к выводу в конце нашей беседы. — Только теперь это вряд ли обеспечит ему алиби».

Впрочем, показывать Ярославу свое изменившееся отношение к нему я просто не имела права, поэтому мне оставалось только молча соглашаться. Самое главное для нас сейчас было получить как можно более точную информацию о распорядке дня Геннадия Георгиевича и его взаимоотношениях с окружающими людьми.

— Ярослав Всеволодович, а почему вы никогда не бывали в квартире шефа? — неожиданно спросила я с самым невинным выражением лица.