Подобно солнцу - Ланге Пауль Вернер - Страница 29

Однажды, именно в те дни, Магеллан призвал к себе на «Тринидад» всех капитанов и кормчих и пожелал услышать их соображения о дальнейшем ходе плавания. Свое мнение он не скрывает: корабли в хорошем состоянии, способны идти дальше, команды здоровы, провианта хватит на три ближайших месяца. Его точку зрения разделяют многие. Уверенность, по-видимому, внушает то, что найден пролив, а воспоминания о бухте Сан-Хулиан, где Магеллан твердой рукой подавил мятеж, помогают принять решение некоторым сомневающимся. Только Эстебан Гомес, всеми уважаемый кормчий, считает продолжение плавания слишком отчаянным предприятием. Его аргументы звучат вполне убедительно. Если все же и удастся выбраться из пролива, еще предстоит пересечь Южное море, и никто не знает, как долго это будет продолжаться. Лучше было бы прямо сейчас повернуть назад и предпринять еще одно плавание с новыми кораблями, отдохнувшими командами и свежим провиантом. генерал-капитана такое предложение неприемлемо. Отступить накануне победы, вернуться с пустыми руками в Севилью и подвергнуться унизительному следствию по поводу мятежа, пять страдать от подозрений и происков врагов. Нет, тому не бывать! Разве этот краснобай не вызывался сам доплыть до островов Пряностей, когда только-только прибыл в Испанию и звался еще на португальский манер Эштеван Гомиш? Разве не был он раздосадован тем, что капитаном «Сан-Антонио» стал Мишкита, а не он, так на это надеявшийся?

Никто не знает мотивов поведения Гомеса, возможно, на него зря наговаривают. Само собой разумеется, что Магеллан может ответить на этот выпад только однозначно — слово, данное императору, он сдержит во что бы то ни стало, даже если придется питаться кожаной обшивкой рей. Итак, армада вошла во второй водный проход и, миновав его, 28 октября бросила якоря с подветренной стороны одного острова. Видимо, это был остров Элизабет, лежащий на пятнадцать морских миль севернее сегодняшней Пунта-Аренас.

28 октября до сих пор остается одной из немногих дат, позволяющих проследить хронологию перехода через пролив. Не ясно даже, когда начался сам переход. Мыс Одиннадцати Тысяч Дев был открыт 21 октября, а «Сан-Антонио» и «Консепсьон» в тот же день начали свои поиски, поэтому будет правильным допустить, что флот вошел в пролив 23 или 24 октября, так как Пигафетта сообщал, что «два дня не имели о них никаких вестей». Он также упоминает, что в пролив направились тотчас по возвращении двух кораблей. Не лучше обстоят дела датой выхода из пролива. Кормчий Франсиско Альбо и Пигафетта называют 28-е, другие 27-е, а некоторые 26 ноября. Если принять за основу данные Пигафетты, общее время, за которое был пройден пролив, составляет тридцать шесть — тридцать семь дней.

Аналогичным образом нет однозначных сведений о названии, данном этой водной дороге. Пигафетта упоминает название Патагонский пролив, один из кормчих, сбивая с толку, говорит проходе Виктория», так как именно с этого корабля было открыто устье пролива, и, наконец, Магеллан, видимо, называет его пролив Всех Святых. День всех святых —1 ноября, но мало что говорит за то, что именно в этот день корабли вошли в пролив.

Кстати, именно во время упомянутой якорной стоянки, скорее всего, и мог состояться тот примечательный совет, который Магеллан закончил энергичным заявлением, что не боится в будущем отведать лакомство из кожаной обшивки рей. В довершение всего он грозит смертной карой каждому, кто впредь заговорит о возвращении или о скудной норме продовольственного пайка. Такие строгости, скорее всего, укрепили Эстебана Гомеса в замысле, который он вскоре претворил в жизнь. Когда двинулись дальше, моряки натолкнулись севернее острова досон (доусон) на разветвление. Один канал ведет в юго-западном направлении, другой — в юго-восточном. Магеллан приказал обследовать последний на «Сан-Антонио» и «Консепсьоне», а сам с двумя другими кораблями направился на юго-запад. Тогда-то и случилось величайшее злодеяние этого плавания: Гомес и другие бунтовщики арестовывают Мишкиту и дезертируют на «Сан-Антонио», захватив вместе с кораблем основную часть запасов провизии.

«Тринидад» и «Виктория< огибают тем временем с юга полуостров Брансуик. Ландшафт и климат там меняются: высокие покрытые снегом горы, языки ледников, сверкающие и переливающиеся в солнечных лучах всеми цветами радуги, вплотную подступают к проливу; погоду здесь в основном определяют дождь, снег, град и штормы. Названия, которые последующие мореплаватели придумали для самых примечательных мест этого уголка Земли, сами говорят за себя: гавань Голода, бухта Последней Надежды, гора Страданий, Фурии, остров Пустошь, берег Скорби. Многие путевые заметки великого времени парусных судов сообщают, что даже видавших виды наблюдателей, познавших всякое на своем веку, пробирала дрожь при виде пролива, а образные сравнения с «миром теней» или «концом света» в этих заметках присутствовали постоянно, У Пигафетты, однако, подобные выражения не встречаются — создается впечатление, что его пребывание в проливе совпало с хорошей погодой. В бухте у реки Сардин (сегодня Пуэрто-Галанте) находят защищенную стоянку, где в изобилии водятся рыба, съедобные моллюски, имеется пресная вода и дрова. Четырехдневный отдых завершается салютом и пылкой благодарностью всевышнему, потому что «мы сразу послали лодку, снабженную усиленным экипажем и дополнительной провизией, чтобы разведать выход в другое море. Ее команда вернулась через три дня и сообщила, что нашла мыс и выход в огромное море. Тогда капитан, охваченный глубоким чувством удовлетворения, заплакал и присвоил найденному мысу название мыс Желанный, потому что он страстно стремился к нему и долго его искал». Так был открыт мыс Десеадо — тихоокеанский вход в пролив.

Генерал-капитан тут же двинулся на восток. Его поспешность определяется, скорее всего, принесенной радостной вестью и в меньшей степени заботой об экипажах двух других судов. Вскоре он повстречал «Консепсьон», но Серрано не знает, что. приключилось с «Сан-Антонио». Поэтому обследуют бухту, в которой пропал корабль, «Виктория» возвращается даже назад, атлантическому входу в пролив, но поиски тщетны. Тогда на двух бросающихся в глаза возвышениях устанавливают флаги закапывают там послания, которые так никто и не прочтет. В бухте у реки Сардин флот встречается снова, и здесь от первого кормчего армады Андреса де Сан-Мартина узнают, где в данный момент находятся пропавшие — на пути в Испанию. Он, к, впрочем, все знатоки созвездий своего времени, увлекался астрологией. И это была та самая весть, которую ему сообщили звезды.

Сан-Мартин не ошибся. Мятежники уже давно заковали в железо поруганного и израненного Мишкиту и провозгласили капитаном одного из своих — Херонимо Герру. Они взяли курс а Сан-Хулиан, ищут там, правда напрасно, двух штрафников. потом они двинулись к берегу Гвинеи и, не избежав многих линий, жертвой которых стал патагонский пленник, 6 марта.21 года прибыли в Севилью. Все, о чем они рассказывают, глубоко продуманно: Магеллан будто бы проливает потоки крови подчиненных, тратит впустую и время, и провизию, его Открытия ничего не значат. Очевидно, клеветники находят внимательных слушателей, так как испанское правосудие сначала взялось только за Мишкиту — его сразу же бросили в тюрьму, несмотря на то что он уже полгода провел в цепях, К тому же от него потребовали, чтобы он подтвердил показания своих мучителей. Правда, после тщательного расследования Каса де Контратасьон сумела упрятать за решетку Гомеса и Герру. Однако Дьогу Барбозе не удается ни облегчить судьбу Мишкиты, ни восстановить доброе имя зятя. То, что его дочь в ближайшее время подвергли унизительному надзору, «чтобы она не сбежала в Португалию, достаточно наглядно свидетельствует о том, к какому решению в этом деле пришли судьи. Мишкиту освободили из-под стражи только после возвращения «Виктории». Об Эстебане Гомесе сообщается, что он в 1524–1525 годах возглавлял важную экспедицию на восточное побережье Северной Америки.

Теперь в распоряжении Магеллана оставалось только три корабля. Менее сильные духом люди на его месте воспользовались бы соблазном вернуться назад с сообщением об открытии пролива и свалили бы всю вину в том, что не добрались до островов Пряностей, на Гомеса. Да, он мог бы теперь вернуться назад, как когда-то поступил Бартоломеу Диаш, который, добравшись наконец до мыса Доброй Надежды и открыв морскую дорогу в Индию, вынужден был уступить взбунтовавшимся командам и повернул назад, на родину. И с Магелланом дело могло обернуться, как с Диашем, оставшимся без командования в унизительной роли советчика при прославленном Вашку да Гаме, Гордый в начале своего первого плавания и вовсе ссадил его островах Зеленого Мыса. Но Магеллан знает — генерал-капитаном становятся только один раз в жизни.