Наследник волшебника - Худ Дэниел - Страница 25

– Не декламируй, – негромко сказал Лайам. – А то посадишь на хвост стражу.

Скептически прищурившись, Мопса встала и гордо выпрямилась.

– Здесь нет стражников, брат. И потом, они все дураки.

Лайам на миг зажмурился, набираясь терпения. Он никогда не умел управляться с детьми.

– Слушай, что тебе говорят, – тихо повторил он, – никогда не декламируй на улицах. И не называй меня братом.

– Почему?

– Потому что ты – всего лишь отмычка, а не певец. Тебе полагается называть меня дядей. И, кроме того, никто не поверит, что ты мне сестра.

– Хорошо, – угрюмо буркнула Мопса. – Ну, а теперь ты выслушаешь, что велел передать Волк?

– Да.

Глядя на маленькую, дрожащую от холода оборванку, Лайам начал жалеть, что так резко одернул ее. Девчонка была худой – слишком худой, и он мысленно выбранился в адрес местной карады. Палица всегда сетовал, что ученики харкоутской гильдии слишком толсты и неуклюжи – от обильной пищи и хорошего обращения. Лайам вспомнил, как обращался с Мопсой Шутник, и ему сделалось тошно.

– Волк сказал, что обчистить тебя мог только Двойник, – говорила меж тем девочка, – потому что только он не боится трогать зеленые вещи. И потом, его никто не видел в последние два дня.

– С тех самых пор, как меня обокрали, – сказал Лайам и улыбнулся. – Тебе известно, где его можно найти?

– У него много укрытий. – Мопса помолчала, прикидывая, стоит ли продолжать разговор. – Волк сказал, чтобы я тебе помогла. Я знаю, где он бывает.

Тут по Щелке пронесся порыв ветра, и скверный запах, ударивший в ноздри Лайама, мгновенно стер улыбку с его лица. Мопса вздрогнула и поплотней закуталась в одеяло, но запах от этого не исчез. О боги, да от девчонки разит нечистотами! Лайам невольно припомнил вчерашнюю вонь и сделал шаг в сторону.

– Скажи-ка, Мопса, ты что, шла сюда по канализационным трубам?

Девчонка перестала стучать зубами и изумленно уставилась на Лайама:

– Откуда ты знаешь?

– Оттуда… о боги! – По Щелке пронесся новый порыв ветра. – Ты жутко смердишь.

Мопса деловито принюхалась, потом покачала головой:

– Это еще ничего не значит… Я могла идти и по крышам.

– На крышах не встречается столько дерьма. Ну ладно, теперь ответь, сколько у этого человека укрытий?

– Не то шесть, не то семь, – отозвалась Мопса. Она определенно была смущена. Проницательность собеседника ее поразила.

– Зачем ему столько?

– Ну… чтобы прятаться и заметать следы.

Ветер утих, и запах канализации перестал ощущаться, но Лайам уже принял решение.

– Пошли, – скомандовал он. – Раз уж мне придется с тобой куда-то идти, то для начала нам следует заглянуть в баню.

– В баню? – удивилась Мопса, приноравливаясь к широким шагам Лайама. – Я ни в какую баню идти не могу.

– Это еще почему? – спросил Лайам. Он был занят – следил за верхними этажами, выискивая там мальчишек со спущенными штанами.

– Ну… потому, что у меня нет денег.

– Я заплачу, – рассеянно сказал Лайам, продолжая поглядывать вверх. – Какие еще у тебя есть причины не расставаться с собственной вонью?

Других причин Мопса выдумать не смогла и затрусила рядом, шлепая босыми ногами по мостовой. Они подошли к городской бане, уже успевшей послужить Лайаму хорошим ориентиром. Это было одноэтажное невзрачное здание, вдоль стен которого тянулись крохотные, забранные решетками окна, запотевшие изнутри. Прихожей бане служила маленькая комнатка с двумя дверьми, ведущими к раздевалкам, с двумя деревянными стойками перед ними. Пол помещения был вымощен кафельной плиткой, мокрой и скользкой. Осторожно ступая, Лайам подошел к стойке, над которой висело изображение женской фигурки.

– Мою племянницу нужно выкупать, – сказал он сидящей за стойкой толстухе. Женщина заглянула ему за спину и вытаращила глаза.

– О, Урис! – воскликнула она изумленно. – Где вы ее так извозили?!

Мопса ответила ворчанием, весьма смахивающим на ругательство, и Лайам поспешил улыбнуться.

– Боюсь, она слишком долго играла на улице, а моя сестра вот-вот должна явиться за ней. Я просто не могу вернуть ее матери в таком виде.

Убийственный взгляд Мопсы окончательно смутил бедную женщину, и с лица ее сбежал последний румянец.

– Но и я не могу в таком виде пустить ее в общий зал, – пробормотала она, запинаясь, затем моргнула и, взяв себя в руки, перевела взгляд на Лайама.

– Может быть, тогда тут найдется какая-нибудь кабинка с умелыми банщицами? – предположил Лайам, подбрасывая на руке кошелек. – Понимаете ли, девочка была у меня в гостях, но я плохо за ней следил и теперь хочу исправить свою оплошность.

Женщина не поверила ни одному слову странного посетителя, но звон монет сделал свое дело.

– Отдельная кабинка стоит дорого, – предупредила она.

– Для дорогой племянницы мне ничего не жаль, – не преминул заверить ее Лайам, и оправившаяся от смущенья толстуха увела Мопсу с собой, стараясь не прикасаться к ее лохмотьям. Минуту спустя она вернулась.

– Все, что на ней было, надо бы сжечь!

– Ну так сожгите, – весело произнес Лайам. – А заодно подскажите, где я могу купить для нее что-нибудь подходящее? Платье, сапожки, чулочки, плащ?

Женщина объяснила, где можно приобрести перечисленное, и Лайам, заплатив немалую сумму за отдельную кабину и банщиц, отправился делать покупки. Через полчаса он вернулся с объемистым узелком и отдал его женщине. Потом Лайам с десяток минут подождал. Потом еще с десяток минут. И еще. Потом он побеседовал с дежурным, скучающим возле другой стойки. Тот оказался философом и знатоком лошадей. Беседа была достаточно обстоятельной, и все же ему пришлось еще чуть-чуть подождать.

Мопса вернулась часа через полтора с лишним. Ее новенькие сапожки поскрипывали, и вся она словно тоже поскрипывала – от чистоты. Оказалось, что волосы у нее темно-русые, с небольшим налетом рыжинки.

– Ну, как все прошло? – поинтересовался Лайам, распахивая перед ней дверь.

– Меня мыли трижды, – заявила Мопса с оттенком гордости, – и сначала часто меняли воду. А еще они очень боялись, что у них засорится труба.

Лайам попрощался с дежурными, и они вышли из бани.

– Мне кажется, – сказала, оглядывая себя, Мопса, – ты мог бы раздобыть одежду и понаряднее.

– Хочешь, чтобы на тебя все глазели? Неплохие замашки при твоем ремесле.

Сарказм этого замечания не ускользнул от Мопсы. Девчонка высвободила голову из капюшона и поглядела на спутника снизу вверх.

– Ты хотел сказать – при нашем с тобой ремесле?

– Нет, – заявил Лайам. – Я удалился от дел.

– Чисто резвишься?

– Удалился от дел, – поправил ее Лайам. – Следи за своим языком. И давай рассказывай, где мы будем искать вашего Двойника?

Оказалось, что парочка мест, где мог скрываться Двойник, находится в Муравейнике, и Лайам решил, пока время не позднее, начать розыски с них. Он вовсе не горел желанием рыскать в кромешной тьме по городским трущобам. Маленькая строптивица, сделавшаяся на удивление покладистой, повела его в сторону порта. Похоже было, что купание и теплая одежда повергли девчонку в шок. Наверное, о ней уже давно никто так не заботился, подумал Лайам. Он хотел было расспросить девочку, как она попала в караду, но потом передумал и завел разговор о Двойнике. Сам ли тот решил обокрасть его дом, или кто-то его надоумил?

– Никто не говорит, что он это сделал, – напомнила Мопса. – Сказали только, что все остальные не делали этого, потому что занимались другой работой. А его не сумели о твоем деле спросить, потому что он где-то прячется.

“Наверняка пропивает денежки, вырученные за мои вещи, – уныло подумал Лайам. – Ну да ладно, неважно. Я узнаю, кому он их продал, и двинусь дальше по следу”.

Мопса между тем продолжала рассказ:

– Он гордый, как какой-нибудь гранд. И очень высоко себя ставит. И многие говорят, что заслуженно. Очень уж ловко он управляется со всякими дверными замками и бегает по крышам, как кошка. Он и меня научил бегать по крышам и сказал, что у меня хорошо получается, потому что я легкая.