Все началось с велосипеда - Алексин Анатолий Георгиевич - Страница 7

В ЭТОМ ГОРОДЕ ЗАХОЧЕТСЯ ЖИТЬ!

Наверное, Ангелина Семёновна очень уж сильно хотела, чтобы Веник потолстел, потому что через неделю мы уже встречали на станции Липучкиного любимца и его маму. Правда, вдогонку за телеграммой мы ещё отправили и заказное письмо моего дедушки, в котором он от имени всей белогорской медицины авторитетно подтверждал то, что было написано в телеграмме. То есть об источнике полноты он, конечно, ничего не писал, а писал просто, что в Белогорске Веник обязательно поправится и «значительно прибавит в весе», как этого и хотела его мама.

На вокзале Ангелина Семёновна вдруг бросилась меня обнимать, будто я был её ближайшим родственником и она обо мне очень соскучилась.

— Я приехала в этот город, как в родной дом! — заявила Ангелина Семёновна. — Интересно, не подешевели ли здесь комнаты?

— Подешевели! Подешевели! — стала торопливо успокаивать её Липучка. — Ведь у нас теперь есть Общественный комитет, и он следит, чтобы не было никаких… ну, как бы это выразиться?.. злоупотреблений! А года через три у нас тут санатории и дома отдыха откроются, прямо возле источников!

— Ну, до этого счастливого времени я не доживу, — тяжело вздохнула Ангелина Семёновна.

Я взглянул на её полное, цветущее лицо, и мне показалось, что она доживёт даже до той далёкой поры, когда наш маленький Белогорск станет каким-нибудь всемирно известным курортом.

— И автобус у нас теперь без кондукторов, и кинотеатр без контролёров. — Липучка так торопилась обо всём этом рассказать Ангелине Семёновне, словно мама Веника всю жизнь страдала от автобусных кондукторов и ужасно натерпелась от контролёров в кино. — И вообще, мы боремся за город высокой культуры! И поэтому нам очень нужен был ваш сын, Ангелина Семёновна! Ведь он же самый культурный из нас…

— Зачем ты так? Нехорошо как-то получается… — тихо проговорил Веник.

И я вдруг подумал, что когда-нибудь он станет, наверное, таким же глубоко интеллигентным человеком, как дядя Сима. Он даже сейчас уже чем-то очень напоминал мне старинного дедушкиного друга.

— И ещё он самый скромный из нас! — воскликнула Липучка.

И звонко чмокнула Веника в щёку. Это был уже седьмой поцелуй… Я считал — и получилось, что Липучка поцеловала его на целых два раза больше, чем меня. И глаза у неё блестели, и пузырьки сверкали, и вообще мне стало окончательно ясно, что веснушки она сводила совсем не ради меня. И что мне уже не придётся объяснять ей, что я люблю её всего-навсего «любовью брата».

Веника она, наверное, тоже не любила (Саша тут всё напутал!), а очень уважала, как самого образованного и начитанного из нас. И мне было обидно, что про меня никто никогда не говорил и, должно быть, не скажет, что я образованный и культурный. И ещё было ясно, что теперь уж я могу сидеть в мопеде не в профиль к Липучке, а как угодно, потому что моя внешность её ничуть, ни капельки не волнует.

На площадке перед вокзалом у нас случилась неожиданная катастрофа. Мы прибыли на двух мопедах с колясками, на которых той самой аппетитной сиреневой краской было написано: «Наши общие колёса!» Липучка забежала вперёд и гостеприимно распахнула дверцу перед Ангелиной Семёновной. Мама Веника долго, с трудом залезала в эту коляску, а когда залезла, «наши общие колёса» не выдержали — что-то хрустнуло, треснуло, и коляска медленно осела.

— Вот уж «источник полноты»! — шепнул мне на ухо Кеша-Головастик. И тихо прыснул.

Липучка метнула на него сердитый взгляд: она, значит, не только Веника, но и его ближайших родственников решила взять под свою защиту! «А вот меня бы она никогда не стала так защищать. И мою бедную маму, которая, уж наверное, очень соскучилась без меня, тоже!..» — подумал я. И мне стало как-то грустно и одиноко, несмотря на то что вся площадка возле станции была забита людьми и чемоданами.

Саша и Кеша сразу принялись ремонтировать наш пострадавший мопед. А мы с Липучкой решили отправить Ангелину Семёновну на автобусе без кондуктора, а на двух мопедах доставить в Белогорск вещи и Веника, который за зиму в Москве снова похудел и весом своим ничуть не угрожал «нашим общим колёсам».

В тот же самый день вся наша «пятёрка» собралась в здании Общественного комитета. Это я, конечно, немного громко сказал — «в здании». На самом деле никакого здания у комитета не было, а была одна небольшая комнатёнка, в которой стояли стол со стулом и ещё стульев пять или шесть вдоль стены. А под самым потолком висел плакат: «Не забудь: мы соревнуемся с городом Песчанском!»

Андрей Никитич составил стулья в кружок посреди комнаты, пригласил нас всех сесть и сам тоже присел на краешек стула.

— Ну, ребята, давайте потолкуем, — сказал он. — Раз уж весь боекомплект налицо. Вся «пятёрка»! И даже москвичи к нам на подмогу прибыли…

Он положил руку ко мне на колено, и я немного выставил колено вперёд, чтобы руке его было поудобнее и чтобы она вдруг не соскользнула.

— Захотелось вместе с вами помечтать немножко, — продолжал Андрей Никитич. — Я и с другими «пятёрками» беседовал… Я всего год живу в Белогорске, а сперва хочется старожилов послушать: как они себе представляют будущее нашего города?

Андрей Никитич указал рукой на старожилов (на Сашу, Липучку, на Кешу-Головастика). И снова вернул свою руку ко мне на колено, которое от волнения стало потихоньку затекать. Но я и пошевелить им боялся: пусть все старожилы видят, что у нас с Андреем Никитичем самые что ни на есть простые и даже товарищеские отношения: ведь никто из них не ехал с ним вместе в поезде, в одном купе, а мы с Веником в прошлом году ехали от Москвы до Белогорска!

Первой из старожилов, конечно, затараторила Липучка:

— Ой, наш город должен стать самым красивым!..

— Он и сейчас красивый, — возразил старожил Саша. — Не в этом дело. Надо, чтобы он самым… ну, что ли, честным стал, чтобы всё на доверии было! У нас уже и сейчас автобусы без кондукторов, кинотеатр без контролёров…

У Кешки-Головастика глазки сузились, засветились:

— И чтобы в школе всё тоже было на доверии: уроков не проверять, контрольных не устраивать! Кинотеатры без контролеров, а школы без экзаменов!

Андрей Никитич обратился к нам с Веником:

— Что ж, такой замечательный почин моего племянника, Головастика, друзья-москвичи, наверно, не прочь будут и в свои школы перенести, а?

Я неопределённо пожал плечами, хотя Кешкино предложение мне очень понравилось.

— Это, конечно, шутки, — неожиданно вступил в разговор Веник. — А я хочу серьёзно сказать… С нами в поезде много людей сюда направлялось. Все стремятся поправить своё здоровье. И тут вот следует прийти на помощь…

Образованный Веник был всё тем же: он не мог сказать просто «ехали», а говорил — «направлялись», вместо «хотят отдохнуть» говорил — «стремятся поправить своё здоровье», а вместо «надо помочь» говорил — «следует прийти на помощь». Но, конечно, он, несмотря на это, был добрым, умным и таким честным, что я бы, например, никогда не хотел сидеть с ним за одной партой, особенно во время этих самых контрольных работ, которые Кешка-Головастик предлагал отменить, но которые пока ещё, к сожалению, не отменили.

Андрей Никитич перенёс руку с моего колена Венику на плечо:

— Правильно! Городок наш небольшой, и предприятий здесь не так уж много, но одну очень важную фабрику мы с вами здесь должны построить: «фабрику здоровья»! А здоровье, ребята, — это очень важная штука. Вам сейчас этого ещё не понять: ваши организмы, как шофёры говорят про свои автомобили, пока ещё период обкатки проходят, а я уже в капитальном ремонте побывал… Вот у Шуриного дедушки! Но уж, знаете, отремонтированный мотор — не то что новый.

И, как тогда, в поезде, Андрей Никитич медленно и тяжело-тяжело, будто на протезах, заходил по комнате. А потом снова присел, глубоко погрузил все десять пальцев в густые, волнистые волосы и стал ерошить их, будто прогоняя прочь грустные, неотвязчивые мысли.

— Не нравится мне, когда приезжих тут «дикарями» или «дикарками» называют, — сказал вдруг сердито Андрей Никитич. — Это же трудовые люди, гости наши с вами, а мы им: «дикари»! Нехорошо! Раньше-то вообще безобразия творились: люди в отпуск, от трудов своих отдыхать приезжали, а с них тут некоторые дельцы втридорога за квартиры драли; со станции подвезти — опять раскошеливайся, на станцию с чемоданами — снова то же самое… Ну, тут мы порядок навели: мародёров на чистую воду вывели, а через вокзал автобус пустили…