Драконья справедливость - Худ Дэниел - Страница 4

– Я уже давненько ничего подобного не встречал, – пробормотал Лайам, располагая пышный образчик портновского мастерства вокруг шеи первого квестора и пытаясь нащупать застежку. «Со студенческих лет, – прибавил он мысленно. – Тогда в чем-то похожем щеголяли торквейские сутенеры».

– Сразу видно, что вы – человек не светский, – фыркнул пренебрежительно Проун. Теперь голова его словно бы лежала на блюде дюйма в три толщиной.

Лайам неопределенно хмыкнул и наконец нащупал крючок.

– Готово.

Он оставил квестора как раз в тот момент, когда в комнату вошел его мальчик – с ящиком-секретером и дорожными сумками. Лайам освободил паренька от поклажи и отпустил, кинув ему монетку. Такая щедрость было вознаграждена широкой улыбкой мальчишки и негодующим фырканьем Проуна.

– Зря вы балуете этого шельмеца. Не все негодяи – слуги, но все слуги – негодяи, – веско заявил квестор, когда мальчик ушел.

– Вот потому я и не держу при себе никого, – весело произнес Лайам, распаковывая тючок. – От этой публики одни неприятности. То они что-нибудь стащат, то нагличают, то путаются у добрых людей под ногами. Прямо какое-то наказание! – Он нашарил в тючке зеленую тунику с брюками и положил их на постель. Вещи были слегка помяты, но тут уж ничего не поделаешь.

– Да? – озадаченно пробормотал Проун, не вполне уверенный, что над ним не смеются. Однако он не успел разобраться, так это или не так. В комнату вошел слуга с большим деревянным ларцом. – Поставь его на кровать, – приказал Проун. Когда слуга выполнил приказание, матрас кровати даже просел от тяжести возложенного на него груза. Первый квестор вынул из кошеля ключ, щелкнул замком. Немного порывшись в недрах ларца, Проун выудил оттуда две связки бумаг, перехваченных красным шнуром, и тщательно запер укладку. Слуга вновь взял ларец в охапку и, повинуясь жесту квестора, удалился.

– Вот нужные документы, – сказал чиновник, постукивая по бумагам указательным пальцем правой руки. – Очень прошу вас содержать их в порядке и не потерять ни листочка.

Лайам торжественно кивнул и взял бумаги так, словно на них были начертаны священные письмена. Он чуть не спросил, а не надевать ли перед работой с ними перчатки, но решил, что это будет уже чересчур.

– Это все? – В обеих связках не набиралось и тридцати листов.

– Да, – ответил квестор, скривив лицо в непонятной ухмылке. – Тут всего парочка дел. Итак, ужин в восемь, и опоздание эдил Куспиниан воспримет как оскорбление. Вы ведь не задержитесь?

Лайам заверил, что будет точен. Чиновник поправил воротник и с неожиданной резвостью выкатился из комнаты.

– Ну вот, приятель, – сказал Лайам, закрыв дверь, – у нас в конце концов появилось занятие. Что будем делать – одеваться или читать? – Он помахал бумагами перед носом дракончика.

«Не понимаю, почему их тебе не выдали раньше?»

– Я тоже не понимаю, – буркнул Лайам. Он подцепил ногтем кончик шнура, прикидывая, что могла означать кривая ухмылка Проуна. – Ладно, по крайней мере я хотя бы что-то для себя проясню. Так что же – читать или одеваться?

«Одеваться, – ответил дракончик. – Ты же не хочешь опоздать на прием?»

– Ты прав, – пробормотал Лайам, рассеянно водя пальцем по обрезу бумаг. – Не худо бы и побриться. Ладно, начнем одеваться. Я только прежде взгляну на пару страниц.

Он сел в кресло и придвинул ноги ближе к камину.

2

Городские колокола отбивали восьмой удар, когда Лайам влетел в общий зал таверны, занимавшей чуть ли не весь первый этаж гостиницы. Чтение документов так его увлекло, что, если бы не назойливость Фануила, ему не удалось бы ни толком побриться, ни переодеться.

Со все еще мокрым лицом и влажными волосами Лайам бочком пристроился к участникам вечеринки, уже входящим в дверь специально приготовленной трапезной. Потеснившийся молодой человек дружески ему улыбнулся и представился как Уокен Эласко, квестор эдила Куспиниана.

– А вы, наверное, квестор Ренфорд?

– Да, – кивнул Лайам и пожал протянутую руку. Новый знакомый выглядел лет на десять моложе его самого – с виду ему никак нельзя было дать более двадцати. Черные как смоль волосы и аккуратные кружочки румянца на молочно-белых щеках вызывали симпатию.

– Нам предстоит тянуть одну лямку, – сказал юноша. – Я этому рад, ведь госпожа председательница ареопага с большой похвалой отозвалась о ваших сыскных талантах.

Лайам едва не скривился.

«Госпоже председательнице не следовало бы нахваливать меня за глаза!» – сердито подумал он, подыскивая слова для ответа. Но никакого ответа и не понадобилось – они переступили порог трапезной. То, что Лайам увидел там, буквально пригвоздило его к месту. Трапезную озаряла добрая сотня свечей, свет которых, дробясь в хрустале и отражаясь в серебре столовой посуды, наполнял все помещение ослепительным блеском. Подобное зрелище могло удовлетворить и короля. Грани кубков сверкали, приборы сияли, и он долго бы так простоял, если бы громкий хохот Куспиниана не вывел его из оцепенения.

– Готов поспорить, ваш новый квестор никогда прежде не видал скатертей!

Лайам взглянул на шутника. Эдил широко ему улыбался, однако глаза великана отнюдь не были дружелюбны.

– Ну, – отозвался Лайам, припомнив намеки Кессиаса на то, что его уоринсфордский коллега не прочь запустить руки в герцогскую казну, – если бы я знал, что щедрость герцога в такой степени превосходит все ожидания его скромных чиновников, я куда раньше присоединился бы к их числу.

Шутка не возымела успеха. Эдил нахмурился и, отвернувшись, взял с блюда серебряный колокольчик. На его звон из боковой двери появился слуга, и Куспиниан принялся отдавать ему какие-то распоряжения.

«Глупый поступок, – подумал Лайам, пробираясь к пустому креслу, на которое легким движением брови указала ему госпожа Саффиан. – Так друзей не заводят».

Но делать нечего. Усевшись по левую руку от председательницы ареопага, Лайам решил, что постарается поискать пути к примирению, ибо круг собравшихся был очень узок и тем самым располагал к приватной беседе. Эдил Куспиниан восседал во главе богато убранного и заставленного изысканными закусками стола, вдова Саффиан с другой стороны занимала столь же почетное место. Прямо напротив Лайама сидела какая-то пожилая особа, закутанная во что-то серое и бесформенное, напоминавшее саван, с ней соседствовал самодовольно улыбавшийся Проун. Самому же Лайаму достался в соседи Эласко, по лицу которого также блуждала улыбка, правда, лишенная какой-либо тени самодовольства.

– Думаю, вы не знакомы с матушкой Хэл, – сказала вдова Саффиан, трогая Лайама за рукав. – Матушка Хэл, позвольте вам представить квестора Ренфорда, который впервые принимает участие в выездной сессии герцогского суда. Господин Ренфорд – это матушка Хэл, уоринфордская искательница теней.

– Квестор Ренфорд, – еле слышно пробормотала сидящая напротив особа, пряча глаза.

Лайам учтиво привстал и поклонился. Это движение так напугало матушку Хэл, что она даже пискнула от волнения.

– Я знаком с вашей саузваркской товаркой по ремеслу – матушкой Джеф.

«Вот уж кто точно не станет пищать, когда ей вздумают поклониться». С саузваркской искательницей теней он свел знакомство тогда же, когда и с Кессиасом, то есть более полугода назад. Они сразу завоевали его симпатию как люди прямые, честные и знающие свое дело. Интересно, а много ли таких в Уоринсфорде? Если себялюбивый Куспиниан и это запуганное существо характерны для здешнего общества, то встает вопрос: а все ли тут хорошо?

Матушка Хэл опять что-то пробормотала – слишком уж, правда, тихо, но прежде, чем Лайам успел попросить ее повторить свою фразу, рядом появился слуга и стал наполнять его кубок вином. Эдил Куспиниан с торжественным видом встал.

– Я хочу провозгласить тост, – сказал он, и слуга торопливо бросился дальше, чтобы успеть плеснуть вина в кубки других гостей. – Этот тост более подходит для завершения ужина, и все же мне не терпится его произнести. Хвала и слава ареопагу!