Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии - Райх Вильгельм - Страница 11

Таков был Ибсен, и таков его Пер Гюнт. Это драма, которая только тогда утратит свою актуальность, когда Перы Гюнты все-таки окажутся правы. До тех пор у праведных и правильных будут причины смеяться.

Я опубликовал обстоятельное научное исследование под названием "Конфликт вокруг либидо и бред Пера Гюнта".

Летом 1920 г. я вступил в Венское психоаналитическое объединение, хотя и не в качестве полноправного члена. Это произошло незадолго до Гаагского конгресса. Заседания вел Фрейд. Большей частью читались доклады клинического характера. Проблемы обсуждались объективно и с достоинством. Фрейд имел обыкновение очень точно и кратко обобщать результаты, формулируя свое мнение в нескольких заключительных фразах. Слушать его было большим удовольствием. В его изысканной, но лишенной аффектации остроумной речи подчас чувствовалась едкая ирония. После многих лет лишений он наконец наслаждался успехом. Официальные психиатры тогда еще не входили в объединение. Единственный активно действовавший психиатр Тауск, талантливый человек, незадолго до этого покончил с собой. Его работа "Об аппарате воздействия при шизофрении" была весьма значительной. Он доказал, что аппараты воздействия являются проекциями собственного тела, в особенности половых органов. Я правильно понял его позицию, только открыв в вегетативных течениях биоэлектрические возбуждения. Тауск был прав: душевнобольной шизоидного типа чувствует себя преследователем. Я могу присовокупить к сказанному, что такой больной не справляется с прорывающимися вегетативными потоками. Он должен ощущать их как нечто чуждое, как часть внешнего мира и злой умысел. В шизофрении лишь обостряется до уровня гротеска состояние, повсеместно характерное для современного человека. Он отчужден от своей собственной природы, от биологического ядра своей сути и ощущает их как нечто враждебное и чуждое. Он должен ненавидеть каждого, кто приближает к нему эту его собственную суть.

Психоаналитическое объединение работало как община людей, вьшужденных противостоять враждебно настроенному миру официальной медицины. Такая деятельность вызывала уважение. Я оказался самым молодым медиком среди коллег, которые были старше меня на 10-20 лет.

13 октября 1920 г. я выступил с докладом в качестве кандидата в члены объединения. Поскольку Фрейду не нравилось, когда доклады читали по рукописи, и он говорил, что слушатель уподобляется при этом человеку, который с высунутым языком бежит за автомобилем, в котором удобно устроился докладчик, я основательно подготовился к свободному изложению, но рукопись держал наготове Это оказалось необходимым, так как, не успел я сказать и трех фраз, как нить выступления исчезла в тумане идей, а продолжение, к счастью, сразу же удалось найти в рукописи. Дело завершилось хорошо. Такие детали очень важны. Гораздо больше людей говорили бы умные вещи и гораздо меньше ораторов мололи бы чепуху, если бы их не тормозил страх публичной речи. Каждому при хорошем внутреннем представлении об излагаемом материале доступна свободная речь. Но человеку бывает важно произвести особенно выигрышное впечатление, не осрамиться, к тому же мешают взгляды слушателей, устремленные на докладчика, - вот он и предпочитает смотреть в текст. Позже я сотни раз выступал без текста и приобрел славу оратора. Этим я обязан решению не брать тексты на выступление и в случае чего уж лучше "поплыть", чем не иметь контакта с аудиторией.

Мой доклад встретили очень благожелательно. На следующем заседании меня приняли в психоаналитическое объединение. Фрейд очень хорошо умел держать дистанцию и внушать к себе уважение. Он не был высокомерен, всегда держался в высшей степени приветливо, но за этим чувствовался холодок. "Оттаивал" он крайне редко. Он был великолепен, когда с бичующей иронией призывал к ответу какого-нибудь скороспелого всезнайку или выступал против психиатров, допускавших по отношению к нему недостойное поведение. В важных вопросах теории Фрейд был неуступчив. Техническим вопросам психоаналитической работы уделялось очень мало внимания, и этот недостаток оказался для меня довольно ощутимым в лечебной деятельности. Ведь не было ни учебных заведений, ни упорядоченного курса, в которых преподавались и разбирались бы эти вопросы, и каждый был предоставлен самому себе. Я часто советовался со старшими коллегами, но они мало что говорили, кроме "наберитесь терпения, продолжайте анализировать, и вы добьетесь результата". К этому обычно сводились все их рекомендации. Но чего и каким способом надо было добиваться, толком не объясняли. Самым трудным было продвижение в работе с заторможенными или даже молчащими пациентами. Тем коллегам, которые занялись психоанализом позже, уже не пришлось испытать столь безотрадного "плавания" в море технических проблем. Психоаналитики бессильно сидели часами, сталкиваясь с пациентами, которые не обнаруживали ассоциаций, не "хотели иметь" снов или ничего не могли сказать относительно сновидений. Хотя техника анализа сопротивления и была теоретически обоснована, она не применялась на практике. Я знал, что препятствия анализу означали сопротивление раскрытию бессознательного содержания, знал также, что должен устранить его, но как? Если кто-нибудь говорил пациенту: "Вы сопротивляетесь", то в ответ он встречал непонимающий взгляд, ведь это, с точки зрения пациента, была не очень умная и непонятная информация. Не лучшим бывал результат и в том случае, если пациенту говорили, что он "защищается от своего подсознания". Если его пытались убедить в том, что молчание или упорство не имеет смысла, это было несколько лучше и умнее, но не более плодотворно. А выход, который предлагали аналитики, всегда сводился только к одному: "Продолжайте спокойно анализировать". За этим-то "Продолжайте спокойно анализировать" и последовала самым непосредственным образом постановка мною вопроса об анализе характера.

В 1920 г., еще не чувствуя связи рекомендации коллег со своими дальнейшими действиями, я отправился к Фрейду. Он блестяще сумел распутать на теоретическом уровне узел сложной ситуации. Что касается техники, то наш разговор не удовлетворил меня. Анализировать, сказал Фрейд, значит прежде всего иметь терпение. У бессознательного нет времени. Следует справляться со своим терапевтическим тщеславием. В ходе других бесед он поощрял меня к более решительному действию в процессе лечения. В конце концов я понял, что лечебная работа только в том случае на деле является таковой, когда находится терпение понять процесс излечения. Было еще слишком мало известно о сущности душевного заболевания, детали этого процесса могут казаться неважными, но они очень важны, если надо изобразить функцию живого: вопрос о том, как и откуда возникают окостенение и заскорузлость в эмоциональной жизни человека, был путеводной нитью при изучении сферы вегетативной жизни.

На одном из последующих заседаний Фрейд ограничил изначальную формулу излечения. Первоначально она гласила, что симптом должен исчезнуть при осознании его неосознанного смысла. Теперь же Фрейд сказал: "Надо внести исправления. При раскрытии неосознанного смысла симптом может, а не должен исчезнуть". Это произвело большое впечатление. Какое условие ведет от "возможности" к "долженствованию"? Если осознание неосознанного не ведет безусловно к этому результату, то что должно добавиться для того, чтобы симптом исчез? Никто не знал ответа. Ограничение, которое Фрейд ввел в собственную формулу лечения, даже не особенно обратило на себя внимание. Продолжали толковать сны, ошибочные действия, цепи ассоциаций, которые возникали у пациентов. В сущности же механизма излечения отдавали себе отчет лишь немногие. Вопрос: "Почему мы не излечиваем?" - не возникал. Это понятно, если принять во внимание положение, в котором тогда находилась психотерапия. Обычные методы неврологического лечения, вроде брома или формул типа "Вы только нервничаете, у вас нет недостатка ни в чем", нагоняли на больных такую тоску, что они ощущали как благодеяние возможность предаться своим мыслям, спокойно лежа на диване.