Тревожный август - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 32

— Он просил на словах передать, что очень на вас надеется.

— А ты хоть знаешь, что в этом письме? Стало быть, не рассказал начальник. Хороший он у тебя мужик. Очень хороший. Иван Александрович пишет, что погиб Полесов. Жаль. Ведь у меня были соображения насчет него. Хотел к нам Степана Андреевича забрать.

— Он бы не пошел.

— Пошел бы. Докладывай, что у тебя.

Игорь медленно, стараясь не опускать мелочей, рассказал Королеву о готовящейся операции на Тишинском рынке. Майор слушал внимательно, временами что-то помечал в блокноте. Слушал, не перебивая, и, только когда Игорь закончил, сказал:

— Есть одна мелочь, которую вы, братцы, не предусмотрели.

— Какую? — встревожился Муравьев.

— Нельзя Кострову в форме-то ходить. На рынке военных патрулей полно, а документики, как я понял, у него липовые. Наверняка, заберут. Тогда как?

— Освободим.

— Это не вопрос. Как он потом там покажется? Или вы на дураков рассчитываете?

Игорь молчал. Он только теперь начал понимать, что так хорошо, на первый взгляд, продуманная операция внезапно оказалась под угрозой срыва.

— Немедленно переодеть Кострова, — приказал майор. — С начальником МУРа я созвонюсь. Иди. — И уже в спину сказал: — Данилову, если позвонит, передай: все сделаю.

Рядом с проходным двором два парня зазывали желающих.

— И только на туза! Только на туза! Как шестерку с восьмеркой подняли, так вы и проиграли! И только на туза! Как туз — так и денег картуз!

Один из них грязными пальцами с обломанными ногтями разбрасывал на фанерке три замусоленных карты. Оба были в кепках-блинчиках, под пиджаками грязные тельняшки, брюки заправлены в начищенные, смятые гармошкой хромовые сапоги. Они казались близнецами, сходство подчеркивали сальные косо подстриженные челки, спадающие на лоб, и золотистый блеск коронок под мокрыми губами. Вот к ним подошел какой-то человек, полез в карман. Вокруг сразу собралась толпа.

— Ну, дядя, — ощерился парень, — спытай счастье. Оно не лошадь, вдруг повезет.

— Давай.

— Сколько?

— Пятьсот.

— Предъяви.

Человек вытащил из кармана мятые бумажки:

— На, гляди. Теперь ты.

Парень достал из-за пазухи пять сотенных и положил их на дощечку.

— Метать?

Три одинаковые карты легли рубашками вверх. Человек подумал, выплюнул окурок с изжеванным мундштуком и осторожно поднял одну из карт.

— Туз, — пронесся по толпе вздох.

— Твое, — с сожалением сказал банкомет и протянул ему деньги. Может, еще? Иль боишься?

— Сколько?

— Эх, трус в карты не играет, на отыгрыш: ты тысячу, я тысячу. А?

— Годится.

Опять легли три карты. И опять по толпе прокатился восторженный шепоток.

— Может, еще?

— Хватит, — человек, не считая, сунул в карман комок денег и скрылся в толпе.

До чего любопытная была эта толпа своей невероятной пестротой! Кого только не встретишь здесь! Рынок разросся, занял все близлежащие переулки. Это было горькое порождение войны, с ее нехваткой, дороговизной, бедностью. Здесь можно было купить все. Краснорожие барыги в солдатских шинелях с чужого плеча могли продать хлеб и водку, пенициллин и зажигалки. Это была грубая и грязная накипь войны. Регулярно ее снимали, эту накипь, но она появлялась вновь, и бороться с ней было необыкновенно трудно.

Мишка, стоя на углу Большого Кондратьевского, наблюдал за этой толпой и думал: неужели нельзя облить бензином всю эту сволочь, облить и поджечь, пусть горит. Он даже Зое тихо сказал об этом.

— Зачем же так, Миша, — ответила она, — здесь не одни барыги. Нехватка, вот люди понесли сюда то, что могут продать или обменять, и нет в этом ничего зазорного. Люди свое, не ворованное, продают или на продукты меняют. А сволочи есть, конечно. Они здесь и собрались, потому что их, как магнитом, тянет к человеческому горю. Вон, видишь, — она кивнула головой в сторону игроков.

Мишка сам давно уже наблюдал, как эти двое нагло обманывают простодушных людей, зараженных азартом.

— Ну-ка, подожди, — Мишка шагнул к толпе.

— Зачем? — Зоя схватила его за руку.

— Сейчас увидишь.

— Миша!

— Так надо.

Мишка раздвинул плечами любопытных, подошел к банкомету.

— Что, товарищ военный, спытай счастье, — улыбнулся один из парней.

— Давай.

— А ставишь что?

— Вот, — Мишка вытянул из кармана золотое кольцо.

— Дай гляну, — сказал второй и протянул руку.

— Смотри из моих рук.

Парень наклонился, внимательно рассмотрел кольцо.

— Рыжье, — шепнул он напарнику, державшему карты.

— Сколько против него? — спросил банкомет, прищурившись.

— Три куска.

— Идет.

— Предъяви.

— Не в церкви…

— Здесь тоже не фраера.

Банкомет достал из кармана толстую пачку денег.

— Мечи.

Три карты шлепнулись на дощечку. Мишка пододвинулся к банкомету вплотную и крепко взял его за руку. Парень дернулся. Но Костров держал крепко.

— Ты что, фраер, а? — прошипел банкомет.

— Тихо, сявка, кого лечить решил? — Мишка выдернул из рукава банкомета карту, бросил на дощечку.

— Вот он туз, — сказал он спокойно, забирая деньги, и, повернувшись к угрожающе надвинувшемуся на него второму, добавил: — Тихо, тихо, сопли вытри, а то я тебя сейчас по стенке разотру.

Толпа весело загудела. Мишка повернулся и пошел к Зое. Вслед ему несся тяжелый мат.

— Зачем ты? — спросила Зоя.

— Золото им показал. Теперь, где надо, разговор пойдет, мол, появился карась с рыжьем.

— А что такое рыжье?

— Это на блатном языке означает золото.

Потом они продирались сквозь толпу. Мимо старушек, торгующих постным сахаром, пацанов, пронзительно кричавших: «Папиросы! Папиросы „Пушка“!», женщин с невидящими глазами, вынесших на рынок немудреные предметы домашнего быта, мимо юрких подростков в кепках-малокозырках.

Они шли через этот сорящий, гомонящий, торгующийся человеческий клубок, ища только им одним нужные лица. Их толкали, извинялись и бранили, но они продолжали свой путь. Купили у старушки сахар и пошли дальше, аппетитно похрустывая, приценились к совсем новеньким сапогам, постояли рядом со старичком, торговавшим старыми часами. Потом они выбрались из толпы и подошли к кинотеатру «Смена». У касс толпился народ: шел американский фильм «Полярная звезда». На огромной афише был нарисован горящий самолет. Здесь можно было передохнуть. Но напротив кинотеатра находилась как раз трамвайная остановка, и битком набитые красные вагоны выбрасывали на тротуар десятки людей. День был воскресный, и многие со всех концов города ехали на рынок.

— Давай подойдем, — сказала Зоя.

Они отошли за кассы кинотеатра, встали у проходного подъезда каменного двухэтажного дома, через него можно было попасть во двор.

— Да, — сказал Мишка, — к этой сутолоке привыкнуть надо. Сразу и не разберешься.

— Это сегодня, — ответила Зоя, — все-таки выходной.

— А в обычные дни?

— В обычные народу мало. Заняты люди, работают.

— Ну, а барыги?

— Эти-то здесь крутятся…

Внезапно она сжала Мишкину руку:

— Смотри!

Мишка, прикуривая, чуть повернулся и увидел на другой стороне улицы парня в знакомой кепочке-малокозырке и с косой челкой под ней.

Рядом с банкометом стоял высокий, сутулый человек в мешковатом, неопределенного цвета костюме. В нем Костров сразу же узнал того самого «счастливчика», выигравшего полторы тысячи. Они о чем-то говорили, иногда поглядывая в Мишкину сторону.

«Засуетились, сволочи, — внутренне усмехнулся Мишка, — три куска — деньги немалые. Посмотрим, что будет дальше». Он взял Зою под руку. Девушка сразу же прижалась к нему, игриво улыбаясь.

— Товарищ старшин сержант, — услышал Костров за своей спиной глуховатый, официальный голос. Он оглянулся и увидел пожилого младшего лейтенанта в очках и двух красноармейцев с винтовками. На рукавах у них алели повязки с белыми буквами КП.

Патруль! Мишка похолодел. Вот сейчас он достанет липовый документ и повезут его в комендатуру. Конечно, там все разъяснится, выпустят, но зачем лишние сложности, да еще на глазах этих двоих.