Тревожный август - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 11

Ходил он всегда в грубых сапогах и косоворотке, подпоясанной солдатским ремнем, на котором висела кобура. Любой спор начинал привычной фразой: «Мы институтов не кончали, нашим университетом, как сказал пролетарский писатель, кузня была». Но в сороковом прихватили его на хозяйственном деле. Агеев сам его вел, да что-то не сошлись у него концы с концами. В общем, отправили его на пенсию.

— Я смотрю, Данилов, — голос у Агеева был скрипучим и резким, — в чины ты вышел, ромб на петлицу надел. А с большевистской совестью как? А, Данилов?

От растерянности Иван Александрович на время потерял дар речи. А Агеев, зло прищурив глаза, копался в портфеле, доставал какие-то бумажки.

— Я теперь в отделе прокурорского надзора работаю, за вами, милицейскими, наблюдаю. Я хоть институтов не кончал…

— О кузне я уже слышал, — Данилов медленно наливался гневом, — старая песня. И попросил бы мне не тыкать, поскольку с вами, Агеев, в той самой кузне не работал, я в это время на рабфаке учился.

— Что вы сказали? Не рано ли нос задираете, — Агеев, наконец, достал из портфеля какие-то бумажки и протянул их Данилову. — Вот вам, так сказать, сюрприз.

Тот взял помятые листы. Это была отпечатанная на машинке копия заявления Спиридоновой. Быстро прочитав, Иван Александрович подошел к сейфу, открыл его, комнату наполнила тонкая старинная мелодия, и спрятал заявление.

— Все, идите. Вам официально ответят.

— Я пойду, — лицо Агеева неприятно исказилось, — я пойду, но кое-что и у меня осталось.

— Вот что, слушайте меня внимательно. На запрос горпрокуратуры мы ответим. Кстати, приложим старые, архивные справки о судимостях Спиридоновой, но в нашем письме будет указано, что вы, пользуясь своим служебным положением, пытаетесь оказать влияние на следствие. Только вот почему это делаете, интересно? Уж не из-за продуктов ли?

Данилов сказал это просто так, наугад и, по тому, как сразу побледнел Агеев, понял: попал в цель.

— А теперь идите, с горпрокурором мы свяжемся. Кроме того, узнаю, как вы опять на работу попали.

Агеев выскочил из кабинета, сильно хлопнув дверью.

«Ишь сволочь, — подумал Данилов, — опять воду мутит. Нет, таких близко к охране закона подпускать нельзя. Иначе они оправдают любое действие, лишь бы оно им выгодно было».

Он посмотрел на календарь, там было записано: позвонить Муштакову, начальнику отделения по борьбе с мошенничеством. Данилов решил не звонить, а зайти, благо кабинеты их были на одном этаже.

— Привет, — улыбнулся Муштаков, — привет героям сыска. Чего в наши Палестины? Никак, сняли тебя, Ваня, и бросили на новый ответственный участок.

— Пока не сняли. Но кто знает, все может быть, особенно если ты мне не поможешь. Послушай, говорят, что у тебя память хорошая.

— Пока не жалуюсь.

— Володю Гомельского помнишь?

— Ну как же, самый яркий из моих клиентов. Образование, эрудиция, умение одеться — все при нем.

— Так вот, он у меня по одному делу бочком проходит.

— Повезло тебе. А у меня он прямиком идет, эдаким паровозом.

— А где он?

— Я думаю, твои его уже повязали.

— В том-то и дело, что нет.

— Вот слушай, — Муштаков достал из стола бумагу, — этот деятель с какими-то орлами устроил самочинно два обыска.

— Он же вроде этим не занимался.

— Так это, Ваня, как говорят наши враги, плюсквамперфект, что значит давно прошедшее. Теперь он фальшивыми продовольственными карточками, конечно, промышляет.

— Что брали при обысках?

— Камни, золото.

— У кого?

— Тоже у сволочей. У тех, кто в прошлом году на людском горе наживался.

Данилов вкратце изложил Муштакову суть дела. Тот слушал внимательно, что-то помечал карандашом на листе бумаги. Когда Иван Александрович замолчал, Муштаков, подумав немного, сказал:

— Все дело в том, что Володя Гомельский родом из Харькова и Шантрель твой оттуда же. Сам понимаешь, что справки навести почти невозможно. Но все-таки надо попробовать; запроси наркомат, вдруг здесь их архивы, или кто-то из ребят эвакуировался, вполне реальное дело. Как ты считаешь? Там замечательный парень начальник угрозыска, Боря Пономарев, я у него в гостях был, он своих клиентов наизусть знает.

— Я человек невезучий, — Данилов встал.

— Кстати, Ваня, — Муштаков подошел к Данилову, — ты мне фотографии убитых дай. Я их своим лишенцам покажу, чем черт не шутит, может быть опознают они их.

— А зачем тебе фотографии? Твои лишенцы где?

— Один в Таганке, а другой у нас, во внутренней тюрьме.

— Ты им, так сказать, живую натуру покажи. Я к тебе Полесова пришлю, он и проведет опознание.

На том они и разошлись. Придя к себе, Иван Александрович отдал распоряжения Степану, а сам стал составлять письмо в наркомат по делу Шантреля.

С утра Игорь изучал личное дело Шантреля. С фотографии, приклеенной в левом верхнем углу анкеты, глядел на него большелобый человек с тонкими губами и крепким носом. По словесному портрету Муравьев знал, что волосы у Шантреля рыжеватые, вьющиеся, сзади круглая плешь, что роста он 176 сантиметров, лицо белое, без особых примет, телосложения упитанного. В день убийства Ивановского Шантрель находился на работе все время. Сменился он только в восемь часов утра. Из дома, по словам Спиридоновой, не выходил. Видимо, она просто не заметила, как Шантрель преспокойно вылез в окно.

В анкете и биографии изложен весь его жизненный путь. Что и говорить, анкета у него была безупречная. Однако обращал на себя внимание один факт. В личном деле Шантреля записана благодарность Союзювелирторга за доставку ценного груза. Когда Игорь посмотрел реестр привезенных ценностей, он своим глазам не поверил. Мимо таких денег не мог бы пройти ни один уголовник. Впрочем, возможно, инкассатор минского Ювелирторга Шантрель стал преступником позже, кто знает. Судя же по личному делу, разыскиваемый был человеком передовым.

Правда, оставалось еще одно обстоятельство. Хотя все, кто сталкивался с Шантрелем по работе, говорили о нем, как о человеке замкнутом, малоразговорчивом, однако стрелок охраны Казакова рассказывала, что видела Шантреля несколько раз с молодой художницей Валей Поповой и что Григорий Яковлевич с ней подолгу разговаривал. Это уже было важно. С такими данными можно идти к Данилову. Но прежде Игорь решил кое-куда позвонить.

Начальника отделения Муравьев застал за странным занятием. Данилов чинил настольную лампу.

— Ты чего? — буркнул он, не поднимая головы.

— Вот, Иван Александрович, — Игорь положил на стол бланк протокола допроса. — Я тут красным карандашом отчеркнул.

— Так, — начальник пробежал глазами протокол, — любопытно. Я тебя понял. Адрес установлен?

— Да. Скатертный два, квартира сорок один. Есть телефон. Живет с матерью, муж на фронте, детей нет. В райотделе никакими сведениями о ней не располагают.

— Ну и как думаешь действовать?

— Хочу сейчас к ней поехать домой.

— А откуда ты знаешь, что Попова дома?

— Звонил.

— Как представился?

— Другом Григория Яковлевича.

— Что она?

— Сказала, мол, что этому трепачу от нее надо.

— Да, на устойчивые отношения это мало похоже. Как ты считаешь?

— Думаю, что да. Но вдруг, Иван Александрович, она даст нам хоть какую-нибудь связь Шантреля. Хоть самую маленькую.

— Конечно, в нашем положении ничем не стоит пренебрегать. Поезжай. Только смотри в оба. Возьми людей из дежурной группы, мало ли что.

— Хорошо. Я лучше Белова возьму.

Вернувшись к себе в комнату, Игорь многозначительно поглядел на Сергея, который аккуратно писал какую-то бумагу.

— Сережа, хочешь со мной съездить?

— Куда?

— Есть дело, в цвет вышли, — Муравьев намеренно употребил жаргонные слова, зная по себе, как они действуют на новичков.

— Кого наколол? — серьезно спросил Белов.

— Маруху этого золотишника. Сейчас поедем повяжем ее. Ну, едешь?

— Конечно.