Операция прикрытия - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 6

Он отошел к машине и словно растаял в темноте. Тамбовцев шел вдоль лесной опушки осторожно, неслышно, легко перемещая свое большое и сильное тело.

У поворота к деревне Тамбовцев остановился, прислушался. Никого.

Только лес шумит да плещет неподалеку река. Он вытер вспотевшие ладони о куртку и зашагал к деревне. В полукилометре от нее, у леса, стояла заброшенная смолокурня. Тамбовцев шел к ней. Луна освещала ее полуразрушенный остов лишь с одной стороны, и зыбкая, размытая тень его таила в себе неосознанную опасность. Тамбовцев даже остановился на секунду, достал пистолет и шагнул к смолокурне.

Вот она совсем рядом. В темноте он различал чуть приоткрытую дверь.

Сделал еще шаг. Дверь, протяжно скрипнув, приоткрылась. И звук этот, неприятно неожиданный в тишине ночи, заставил Тамбовцева вскинуть пистолет.

В смолокурне кто-то был. Тамбовцев ощущал присутствие человека.

— Заходите, капитан, — сказал голос из темноты.

Они обнялись, практически не видя друг друга. Но Тамбовцев хорошо знал, с кем шел на встречу.

— У нас мало времени. На той стороне появился оберштурмбаннфюрер Колецки. Сейчас он полковник Гром, представитель службы безопасности лондонского правительства Миколайчика.

— С какой целью он прибыл? — спросил Тамбовцев.

— Пока не знаю, поэтому завтра опять уйду за кордон.

— А если наши задержат?

— Вы должны организовать мне окно.

— Что вы знаете о банде рядом с заставой?

— Бандеровцы. Главарь у них некий Резун.

Ветви затрещали, и ефрейтор Панин едва успел сорвать с плеча автомат, как тишину разорвала длинная пулеметная очередь. Он упал, уронив бесполезное уже ему ружье.

Младший наряда Карпов, молодой парнишка, не нюхавший пороха, попавший в погранвойска сразу из запасного полка, припал к земле. В рассветной качающейся дымке из леса выдвигались полустертые темнотой фигуры людей.

— Раз, — начал он считать, — два, три, четыре…

Он досчитал до пятнадцати.

— Ракету, — прохрипел раненый, — ракету.

Младший наряда выдернул из чехла ракетницу, поднял ее и нажал на спуск. В небе лопнул красный шар.

Бандиты ударили из автомата. Пули выбили фонтаны земли у головы солдата. Но он уже опомнился, пришел в себя. Страха не было. Пограничник поднял автомат и ударил длинной, в полдиска, очередью. Двое бандитов упали, остальные продолжали приближаться.

Тогда он вынул из сумки гранаты, примерился и кинул их одну за другой. Яркое пламя взрывов разорвало предрассветный полумрак, и он увидел фигуру человека с раскинутыми, словно для полета, руками, чье-то лицо с широко раскрытым в крике ртом.

Солдат снова ударил из автомата. Но стрелял он уже в пустоту. Бандиты ушли. Со стороны заставы, ревя на поворотах, мчался грузовик с подкреплением.

Вернувшись на заставу, Тамбовцев снова забрался в «виллис», но заснуть больше не смог. Когда рассвело, к машине подошел Кочин. Тамбовцев вылез, кивнул начальнику заставы.

— Доброе утро. На, держи, — он протянул Кочину документы.

— Может, возьмешь солдат, Борис?

— Нет. Розыск — дело индивидуальное, — он махнул рукой. — Пошел.

— Думаешь найти бандитов?

Кочин смотрел вслед Тамбовцеву. Смотрел долго, пока тот не скрылся за деревьями.

Лес был действительно гиблым. Мрачный, глухой. Солнце почти не пробивалось сквозь густые кроны деревьев, свет задерживался где-то наверху, а внизу были постоянные сумерки.

Тамбовцев, ступая мягко и пружинисто, передвигался почти бесшумно, внимательно разглядывая землю, деревья, кустарник.

Вот желто блеснул автоматный патрон, а рядом след от сапога. Глубокий след, видимо, тащил человек что-то тяжелое. Еще один след, и еще. Вон бинт в крови, свежий совсем. На траве капли крови. Дальше, дальше по следу.

Дерн вырублен. Под ним земля свежая. Это могила. После стычки с пограничниками, о которой говорил Кочин при первой встрече, бандиты унесли своих убитых. Значит, здесь их последнее пристанище.

Тамбовцев искал следы.

Вот уже и солнце начало склоняться к верхушкам деревьев, а он все еще кружил в чаще, по маршруту, понятному только ему одному.

Комната Анны Кучеры была просторной и чистой. Стол покрыт домотканой скатертью с веселыми петухами, на окнах стояли в глиняных горшках букеты полевых цветов.

Младший лейтенант Сергеев, в тесноватом пиджаке, в широких брюках, разглядывал полку с книгами. На ней стояли учебники, книги на польском, белорусском, старые издания Толстого и Некрасова.

Вошла Анна, неся миску с дымящейся картошкой.

— С книгами у нас трудно, — сказала она. — Я уже в роно написала, нужно больше книг на русском языке, особенно советских писателей. А там мне отвечают — ждите. А сколько ждать можно? Скоро учебный год начнем.

— Война, — односложно ответил Сергеев.

Ему очень хотелось помочь этой красивой женщине.

— У меня тут тоже кое-что есть. — Сергеев полез в саквояж, с которым, видимо, раньше ходил по деревням умелый коммивояжер или сельский фельдшер, и вытащил две банки консервов.

— Роскошь-то какая, — сказала Анна, разглядывая пестрые наклейки.

— "Второй фронт", — ухмыльнулся Сергеев, — помощь союзников.

Они сидели за столом. Картошка и колбаса лежали в тарелках с синеватыми цветами. И все это — тарелки, вилки и ножи — смущало Сергеева, отвыкшего за годы войны от подобной сервировки.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказала Анна.

Вошел плотный усатый человек лет пятидесяти. Одет он был в полосатый пиджак, под которым виднелась сорочка, и латаные немецкие брюки, заправленные в желтые краги.

— Я до вас, панна Анна.

— Это вот наш староста, — пояснила хозяйка. — Ковальский.

— Я, дорогой пан товарищ, пока власть в деревне представляю, — сказал Ковальский, внимательно и цепко разглядывая Сергеева. — Так что документы пожалуйте.

Ковальский расстегнул пиджак, и Сергеев увидел широкий ремень и кобуру.

— Я из районного отделения народного образования. Инспектор Ляцкевич Антон Станиславович. Приехал школу перед началом года проверить, — Сергеев протянул документы.

— Хорошее дело, доброе, пан товарищ, — Ковальский взял паспорт, командировку. — Значит, в пограничной стражнице отметились?

— Конечно.

— Добре, — Ковальский вернул документы, покосился на стол.

— А вы садитесь с нами, пан Ковальский, — предложила учительница.

— Це добро, дзенькую бардзо, — Ковальский сел, взял нож и отрезал здоровенный кусок консервированной колбасы.

Ярош шел по улицам польского пограничного городка. Маленький был городок, зеленый, двухэтажный. Его можно скорее назвать местечком. День сегодня был базарный, поэтому скрипели по улицам колеса телег. Везли крестьяне на рынок немудреную снедь.

Военных в городе много было. Русских и поляков. Ярош вышел на площадь. Над зданием повятского старостата висел красно-белый польский флаг. У костела толпились, ожидая службу, одетые в праздничные темные костюмы люди.

Ярош прошел мимо длинной коновязи, рядом с которой вместе с лошадьми приткнулись два военных «студебеккера», и свернул на узкую улочку. На одном из домов висела жестяная вывеска — огромная кружка пива с белой, кокетливо сбитой чуть вбок шапкой пены. И надпись: «Ресторан Краковское пиво». Ярош толкнул дверь и вошел в чистенький, отделанный светлыми досками зал.

На стенах плотно, одна к другой, висели акварели с видами Кракова. За стойкой парил огромный усатый мужчина. Увидев Яроша, он приветливо закивал ему.

— Как торговля, пан Анджей? — Ярош подошел к стойке и облокотился на нее.

— Сегодня все должно быть хорошо — базарный день. Как всегда?

— Да, — Ярош кивнул.

Хозяин налил рюмку бимбера, наполнил пивом две высокие кружки. Беря деньги, он наклонился, словно случайно, и прошептал:

— Пришли двое из лесу, просили показать тебя.