Криминальная Москва - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 7

Друг наш Миша имел узкую специализацию, он помогал истомленным дефицитом соотечественникам приобретать холодильники.

Утром он с товарищами обходил московские пивные точки, искал похмельных безденежных алкашей, брал у них за пару бутылок паспорт «напрокат». Получал в пункте проката холодильник, продавал, а паспорт возвращал владельцу.

Но вернемся к нашим татуированным друзьям. Лихой оперативник нарисовал мне эту леденящую душу картину.

Жил да был в Москве директор мебельного магазина. Перевыполнял план, висел в торге на доске почета и, конечно, не забывал себя.

Торговля мебелью всегда считалась у торгашей Клондайком.

Однажды он узнал, что его зам прокручивает дела и не отстегивает ему долю. Более того, негодяй зам начал спать с женой шефа.

И она бросила мужа, ушла к разрушителю семейных устоев со всеми бриллиантами и шубами.

Днем в душной подсобке, пахнущей мебельным лаком, и ночами в опустевшей квартире он вынашивал кровавые планы мести.

И однажды грузчик из магазина вывел его на нужного человека — нашего знакомца Мишу.

Миша сказал:

— Есть люди, замочат твоего фраерка, но стоить это будет пятнадцать тысяч.

Клиент согласился, но потребовал предъявить ему «мокрушников».

Встреча состоялась в сортире на Белорусском. Клиент остался доволен, руки, исписанные «армавирами»— так на «фене» именовались татуировки, — его убедили.

Мишка получил деньги. И коварный зам исчез. Надо сказать, что всю операцию Миша подгадал под отъезд обидчика в Сочи.

Директор наслаждался сладостным чувством удовлетворенной мести. А через месяц встретил своего отдохнувшего и загорелого врага в Столешниковом.

Он бросился к Мишке. Тот сидел дома и пил дефицитное чешское пиво. Дав мстителю-неудачнику вдоволь накричаться, он сказал:

— Олень, кто в наши дни убивает за такие деньги? Можешь жаловаться на меня в милицию.

Первым подразделением МУРа, куда отправил меня Иван Васильевич Парфентьев, был отдел по борьбе с мошенничеством.

— Иди туда, — сказал комиссар, — там работает хороший опер Эдик Айрапетов, вы ровесники, так что найдете общий язык.

В кабинете Айрапетова находился, как я понял, заявитель, в роскошном, рижского пошива, голубом костюме, модном галстуке. Он сидел, положив руки на трость с серебряным набалдашником. На среднем пальце правой руки поблескивал перстень. Был он похож на тогдашнюю звезду эстрады куплетиста Илью Набатова. Когда я вошел, он с недоумением посмотрел на меня.

— Это наш сотрудник, — сказал Эдик.

Борис Аркадьевич приподнялся и барственно кивнул мне.

— Так, продолжим нашу милую беседу. Зачем вы втюхали этим грузинам стекляшки вместо бриллиантов?

— Бога побойтесь, Эдуард Еремеевич, — прекрасно поставленным баритоном сказал «артист».

— Бог здесь ни при чем, Борис Аркадьевич, вас по фотографии потерпевшие опознали.

— Начальник, давай очняк; признают — расколюсь, а так, на голое постановление, не возьмешь.

— Будет вам очняк, все будет. А пока отдохните в камере.

Конвойный милиционер повел «артиста» из кабинета. Выходя, он положил трость на стол Айрапетова и сказал:

— Сберегите.

— Конечно, только года два она у меня пролежит.

— Ну, это мы посмотрим, — усмехнулся Борис Аркадьевич.

— Лазарев — мошенник высшего класса. — Айрапетов вышел из-за стола и сел рядом со мной.

Мы очень подружились с Эдиком Айрапетовым, встречались не только в МУРе, но и на «воле». Мы были молодыми, веселыми, верили в свою счастливую звезду.

Однажды познакомились с двумя милыми барышнями. У одной была собственная машина «Победа».

Как-то они пригласили нас повеселиться на даче. Я зашел за Эдиком и увидел, как он что-то вынул из сейфа и положил в портфель.

Тогда я не придал этому значения.

Мы приехали на дачу, но туда, к нашему огорчению, нагрянули родители, и мы, прихватив тюфяки и одеяла, отправились веселиться прямо на природе.

Утром меня разбудило не пение птиц, не легкий лесной ветерок.

Разбудил меня грохот. Я открыл глаза и увидел здоровенный будильник, подпрыгивающий на капоте «Победы».

Эдик вскочил и скомандовал:

— Шесть часов. Пора на службу.

Работа для него была единственным смыслом жизни. Поэтому начальник МУРа Парфентьев поручал ему необычные дела.

Однажды комиссар вызвал его рано утром.

Ровно в семь Эдик был в приемной.

Секретарь Парфентьева Антонина еще не пришла на работу, поэтому вход в кабинет был свободен.

— Разрешите, товарищ комиссар?

— А, Эдик… Заходи, заходи, — голос начальника был притворно ласков. — Чайку хочешь?

— Спасибо, товарищ комиссар, я позавтракал.

— Тогда начнем, помолясь. Тебе поручается секретная разработка по делу, связанному с одним из членов президиума ЦК КПСС.

Айрапетов напрягся.

— Грабанули?

— Нет.

— Туфтовое золото или сверкалки втюхали?

— Ну что ты несешь! Это же Председатель Президиума Верховного Совета СССР, а не твои фармазонщики.

— Брежнев! — ахнул капитан.

— Он самый. Ему позвонили по прямому телефону на работу, и человек сказал: «Ты сука, Брежнев». Дальше еще хлеще.

— А что же КГБ?

— Да их… — Комиссар сдержался, но Эдик понял, какие слова проглотил начальник. — Семичастный, комсомолец… Объявил, что здесь чистая 206-я УК, поэтому подследственно это дело МУРу. Вот тебе телефон помощника Леонида Ильича. И помни…

Что он должен помнить, Айрапетов знал точно, и радости ему это не прибавило.

Помощник Брежнева, весьма строгий чиновник, поведал капитану «леденящую душу историю» о том, как Председатель Президиума сам взял трубку городского телефона и его обложили матом. С тех пор, хотя номер менялся дважды, по нему звонит некто и несет по кочкам будущего вождя страны.

— Леонид Ильич, — вздохнул помощник, — уже сам трубку этого телефона не поднимает.

— А что, звонит по этому номеру одно и то же лицо?

— Матерится один и тот же, но есть и много других звонков. Скажем, просителей, которые приезжают в Москву. Как они достают закрытый номер, ума не приложу?!

В тот же день на городской телефонной станции появился новый телефонист. Девушки, работающие на коммутаторе, бегали смотреть на симпатичного сыщика, сидящего с наушниками у отдельного коммутаторного блока.

Через три дня Айрапетов вычислил, что все звонки идут из автоматов Дзержинского района, рядом с Грохольским переулком.

Там постоянно дежурили три машины сыщиков. Трижды по рации капитан отдавал приказ на захват, и трижды группа приезжала к пустому автомату.

Наконец у Эдика созрел план…

Звонок раздался в четырнадцать часов. Женский голос ответил:

— Аппарат товарища Брежнева.

— Брежнев… — прошипела трубка.

— Минуточку, сейчас соединим…

А капитан уже в это время давал по рации команду на захват.

— Да, — ответил в трубке густой бас.

— Ты сука, Брежнев. Ты…

Договорить он не успел, оперативники скрутили хулигана.

На Петровку Айрапетов приехал злой. Пять дней на телефонном узле. От чая с бутербродом и уличных пирожков с капустой его мутило.

Прежде чем приступить к допросу, он пошел в столовую и съел две солянки.

Задержанный был настолько перепуган, что рассказал все сразу. С Брежневым у него счеты еще с войны, а номер телефона он купил за сотню на площади трех вокзалов.

Два дня задержанный ходил с Айрапетовым по площади, пока наконец не появился продавец. Капитан огляделся. На остановке такси красовалась группа кавказцев в серых кепках модели «аэродром». Эдик подошел к ним.

— Откуда, ребята?

— Из Баку.

— Земляки, одолжите кепку на пять минут.

— На, дорогой, — засмеялись земляки. Эдик надел на голову чуть великоватую кепку, подошел к продавцу.

— Скажи, друг, — с нарочито сильным акцентом сказал он, — как проехать в приемную Верховного Совета?

— А тебе зачем?

— За брата хлопотать хочу. Сидит брат.

— Деньги есть?