Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Собрание сочинений. Том 3

Шаламов Варлам Тихонович

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Собрание сочинений. Том 3 - Шаламов Варлам Тихонович - Страница 38

Изменить размер шрифта:

* * *

Пичужки песня так вольна,

Как будто бы не в клетке

Поет так радостно она,

А где-нибудь на ветке.

В лесу, в моем родном лесу,

В любимом чернолесье,

Где солнце держат на весу,

Достав до поднебесья,

Дубы кряжистые и луч,

Прорвав листву резную,

Скользнув с обрывов, туч и круч,

Дробит волну речную.

И отражен водой речной,

Кидается обратно.

И солнце на листве сквозной

Бросает всюду пятна.

И кажется, кусты задень,

Задень любую ветку,

Прорвется, заблистает день,

И только птица — в клетке.

Но все миражи и мечты

Раскрыты птичьей песней,

Достойной большей высоты,

Чем даже поднебесье.

* * *

Копытят снег усталые олени,

И синим пламенем огонь костра горит,

И, примостившись на моих коленях,

Чужая дочь мне сказку говорит.

То, может быть, не сказка, а моленье

Все обо мне, не ставшем мертвецом,

Чтобы я мог, хотя бы на мгновенье,

Себя опять почувствовать отцом.

Ее берег от мора и от глада,

От клокотанья бледно-серых вьюг,

Чтобы весна была ее наградой,

Подарком из отцовских рук.

И в этом остром, слишком остром чувстве,

Чтоб мог его принять за пустяки,

Я никогда не пользуюсь искусством

Чужую грусть подмешивать в стихи.

И сердца детского волнение и трепет,

И веру в сказку в сумрачном краю,

Весь неразборчивый ребячий лепет

Не выдам я за исповедь свою.

* * *

Гора бредет, согнувши спину

Как бы под бременем забот.

Она спускается в долину,

Неспешно сбрасывая лед.

Она держаться в отдаленье

Привыкла, вечно холодна.

Свои под снег укрыла мненья

И ждет, пока придет весна.

Тогда отчаянная зелень,

Толкая грязный, липкий снег,

Явит служенье высшим целям

И зашумит, как человек.

* * *

Шуршу пустым конвертом,

Письмо пишу тебе,

Прислушиваясь к ветру,

Гудящему в трубе.

И вдруг, вскочив со стула,

Бросаюсь на кровать,

Слова в зловещем гуле

Пытаюсь разобрать.

Что ветер там бормочет,

Не надо бы кричать,

Зачем понять не хочет,

Что лучше б замолчать.

Мучительные строчки

Последнего письма

Довел бы я до точки

И не сошел с ума.

* * *

Зачем холодный блеск штыков

И треск селекторных звонков?

Чего вы испугались вдруг?

Что слышно в злобном гуле вьюг?

Ведь он — не Бог и не герой,

Он даже жалкий трус порой.

Ведь он — один, один, один,

Хотя и дожил до седин.

Его же верные друзья

Не испугаются ружья.

Друзья, и братья, и отцы —

Они ведь только мертвецы!

* * *[36]

Велики ручья утраты,

И ему не до речей.

Ледяною лапой сжатый,

Задыхается ручей.

Он бурлит в гранитной яме,

Преодолевая лед,

И холодными камнями

Набивает полон рот.

И ручья косноязычье

Непонятно никому,

Разве только стае птичьей,

Подлетающей к нему.

И взъерошенные птицы

Прекращают перелет,

Чтоб воды в ручье напиться,

Уцепясь за хрупкий лед…

Чтоб по горлу пробежала

Капля горного питья,

Точно судорога жалоб

Перемерзшего ручья.

* * *

Натурализма, романтизма

Листки смешались на столе.

Я поворачиваю призму

В увеличительном стекле.

Все это ведь не точка зренья

Художника, его перо,

А лишь манера размышленья

Над тем, что — зло и что — добро.

Поэт — не врач, он только донор,

Живую жертвующий кровь.

И в этом долг его, и гонор,

И к человечеству любовь.

Навек запомненную мною

Пережитую злую быль

Перед знакомою луною

Я высыпаю прямо в пыль

Перебираю, как влюбленный,

Наивный рыцарский словарь,

Комки суждений запыленных

И птичий слушаю тропарь.

Чего хочу? Чтобы писалось,

Чтобы не кончился запой,

Чтоб сердце век не расставалось

Со смелостью и прямотой.

И чтобы стих, подчас топорный,

Был точен — тоже как топор

У лесорубов в чаще черной,

Валящих лес таежных гор.

И чтоб далекие удары,

И вздохи лиственниц моих

Ложились в такт с тоскою старой,

Едва упрятанною в стих.