Комендантский час - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 20

— Бронная, Патриаршие пруды.

— Смотри, Степан. — Данилов крепко пожал ему руку.

Полесов

Они шли по темному бульвару к Пушкинской площади — Степан и два милиционера с винтовками СВТ. Вечер был прохладный, собирался дождь, и Степан пожалел, что не взял плаща. Город лежал перед ним пустынный и глухой. Ни людей, ни машин. Когда Степан узнал, что его назначили в патруль, он даже обрадовался. Последние дни он изучал архивные дела Широкова. Отрабатывал все его московские связи. За это время Степану пришлось встретиться с самыми различными людьми. У Резаного связи оказались обширными и неожиданными: старухи из «бывших», которые прятали от ВЧК милого «инженера с Севера». И хотя линии эти были случайны и запутанны, Степан нашел интересную нить, которая вела в подмосковное село Никольское. Именно эта версия казалась Полесову наиболее правильной и точной. Но сейчас не время было думать о Никольском. Совсем другая работа этой ночью, значит, и заботы другие.

У трамвайной остановки рядом с Радиокомитетом они остановили двух работников радио, проверили пропуска и отпустили с миром. На Пушкинской им повстречался инженер, торопящийся на завод. У него ночной пропуск тоже был в полном порядке.

Патруль пересек площадь и пошел по Большой Бронной. На углу Сытинского они буквально столкнулись с каким-то человеком в светло-сером костюме.

— Стой, — скомандовал Степан, — пропуск!

— Нет его у меня, ребята, — ответил необыкновенно знакомый голос, — паспорт есть, удостоверение. А пропуска нет.

Степан на секунду зажег карманный фонарик.

— Ваня Курский, — сказал за его спиной милиционер.

Полесов и сам теперь узнал известного всей стране киноартиста.

— Товарищ Алейников, как же так, без пропуска же нельзя.

— Виноват, ребята. Друга на фронт провожал. Вот и засиделись.

— Там бы и остались ночевать.

— Нельзя, мать больная дома.

— Что же делать? — огорчился Полесов. — Ну, мы вас отпустим, другие заберут.

Внезапно послышался шум мотора. Со стороны Никитских ворот ехала легковушка.

Степан вскочил на мостовую и поднял руку.

— В чем дело? — из остановившейся машины вылез военный. — Машина редакции «Красная звезда». Вам пропуск?

— Да нет, товарищ корреспондент, вы помогите до дому человеку добраться, артисту Алейникову.

— Где он?

Артист долго жал Степану руку.

В два часа ночи патруль остановился перекурить на углу сквера, на Патриарших прудах. Пока все было тихо. Они задержали троих без ночных пропусков, передали их постовым.

От прудов тянуло сыростью, и Степан опять пожалел, что не надел плащ.

— Товарищ Полесов, — сказал один из милиционеров, — может, посидим немного, а то ноги гудят от усталости. Мы же в патруль прямо с дежурства попали.

— Давайте еще раз пройдемся вокруг и тогда отдохнем. — Степан погасил папиросу.

Шум мотора он услышал внезапно, потом сквозь него прорвалась трель милицейского свистка. Из переулка вылетела полуторка. На повороте ее занесло, из кузова посыпались какие-то ящики.

Степан выхватил наган и бросился на проезжую часть.

— Стой! — крикнул он. — Стрелять буду!

Машина, не останавливаясь, мчалась прямо на него.

Степан поднял наган, дважды выстрелил и отскочил к тротуару. Его обдало жаром и бензиновой вонью. Машина пролетела в нескольких сантиметрах.

— Стой! — это кричал милиционер.

Резко ударили винтовочные выстрелы. Полуторку занесло, и она врезалась в металлическую ограду сквера. Двое выпрыгнули из машины. Один из кабины, другой из кузова.

— Стой!

Двое уходили в разные стороны, отстреливаясь из наганов.

Степан бежал за одним, считая на ходу выстрелы. Вот неизвестный остановился у арки ворот. Поднял наган. Две пули выбили искры из булыжной мостовой.

У него оставался один патрон. Ну, от силы, два. Степан бросился в черный провал арки. Человек бежал, пересекая двор по диагонали. Вот он снова повернулся и снова выстрелил. Теперь не дать ему перезарядить револьвер. Степан бросился на неизвестного. Нож он увидел в последнюю секунду. Увернулся и сильно с ходу ударил в челюсть.

— Товарищ начальник, — к ним, тяжело стуча сапогами, бежал милиционер. — Вы живы?

— Порядок. Помоги поднять. Как у вас?

— Шофер полуторки убит, второй бандит напарника моего ранил и скрылся.

Данилов

— Так, где задержанный? — спросил Иван Александрович. — Этот? Значит, фамилию не называет. Что ж ты так, Лебедев? Правда, тебя узнать трудно, челюсть распухла, но мы же с тобой друзья старые!

— Взяли, суки. Только я вам ничего не скажу.

— Где Резаный? — спросил Данилов. — Молчишь. Помни, Мышь, тебя взяли с поличным — раз, магазин ограбил — два, в работников милиции стрелял — три. Для трибунала хватит. Как раз для вышки. Так что можешь не говорить.

Иван Александрович увидел, как мелко задрожали лежащие на коленях руки Лебедева.

— Оформляйте задержание и — в трибунал, — повернулся Данилов к Полесову.

— Стой, начальник! — вскочил задержанный.

— Сидеть! — резко скомандовал Степан.

— Я скажу, только мне явку с повинной оформите.

— Ах вот что! Значит, ты на этой полуторке прямо со склада в МУР приехал. А кто милиционера ранил? Кто вон его чуть ножом не пропорол, я, что ли? Не будет тебе никакой явки. Ты со скупщиками краденого торгуйся, а здесь МУР, здесь правду говорят, а ее, эту правду, любой суд в расчет берет.

— Пиши, — дернулся Лебедев. — Все скажу…

— Видишь, Степа, — сказал Данилов, когда они остались вдвоем, — опять ушел Резаный. Мастер, что и говорить. Но кое-что нам известно. В частности, твоя версия насчет Никольского окрепла. Там раньше жил благодетель, который нынче Резаного в Москве прячет. Придется нам с тобой вдвоем этим делом заняться. Пока это единственный верный след. Вот, кстати, читай показания Лебедева. Да не здесь. Вот отсюда.

— Понял, в чем дело? — Данилов достал папиросу. — Был Широков белобандит, а стал пособником немцев. Если это мы раньше лишь предполагали, то сейчас знаем наверное, данные точные. Пошли к начальству, доложим.

Москва. Сентябрь

Этот сентябрь не был похож на осень. После дождливого августа установилась теплая, ясная погода. Но все же в этой ясности чувствовалось увядание. Осень давала о себе знать, особенно за городом.

Иван Шарапов не любил это время года. Осень всегда предвещала зиму — пору, не особенно веселую для хлебопашцев. И хотя он давно уже жил в городе, забыл даже, как выглядит его хата в селе, осень он все равно не любил. Зима и для милиционера не подарок. Намерзся он за службу: в санях, будучи сельским участковым, на посту в Загорске, в муровских засадах.

Нет, не любил Иван Шарапов осень — и все тут. Ну а этот сентябрь был для него вдвойне горше. Немцы шли на Москву. И как шли! Казалось, нет силы, способной остановить их.

Было в этом что-то пугающее. Одновременно страшное и непонятное. Страшно становилось, когда прочитаешь в газете длинный список оставленных городов, и непонятно, как могло произойти такое. Иван вспоминал кадры кинохроники, журнальные фото, графики, доклады. «…И от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней». Так почему же список оставленных городов все больше и больше?