Всего одна неделя - Ховард Линда - Страница 3

Николь Гудвин – «зовите меня Никки» – изрядно отравляла мне жизнь. Она появилась в «Фанатах тела» около года назад и сразу принялась сводить меня с ума, хотя сама я осознала это лишь пару месяцев спустя. Эта особа отличалась тем чувственным, чуть хрипловатым голоском, от которого сильные мужчины моментально тают. За этот ее голосок мне хотелось немедленно придушить Николь. Чем же подкупает мужиков это воркование в духе Мэрилин Монро? Когда Николь говорила, все вокруг словно покрывалось густым слоем меда; странно, что окружающие не прилипали к полу и стенам. Спасибо, хоть не накручивала на палец прядь волос.

Но этого милашка не делала лишь потому, что этого не делала я, конечно, если не приходилось кого-то отчаянно распекать и нервничать. В здравом уме я, как правило, веду себя более профессионально.

Короче говоря, Николь постоянно обезьянничала. И подражала она именно мне. Копировала каждую мелочь во внешности и в поведении.

Прежде всего волосы. Естественный цвет волос Николь можно было бы назвать светло-русым, но уже через две недели после появления в «Фанатах тела» она превратилась в золотистую блондинку с пепельными прядями. То есть в точности переняла цвет моих волос. Я не сразу уловила суть перемены, так как ее волосы гораздо короче. Только спустя некоторое время, когда разрозненные мелкие детали начали складываться в единое целое, стало ясно, что она окрасилась именно под меня. Потом дело дошло и до прически: Николь начала собирать волосы на затылке в «конский хвост», чтобы они не мешали во время тренировки. Догадайтесь, кто еще делал то же самое, чтобы волосы не болтались?

Собираясь на работу, я обычно наношу самый скромный макияж, потому что считаю это пустой тратой времени: если девушка блестит от пота, макияж теряет смысл. А кроме того, у меня хорошая кожа, густые темные брови и ресницы, так что особенно мне волноваться не приходится. Однако мне очень нравится очищающий лосьон, от которого кожа приобретает нежное сияние. Николь поинтересовалась, каким именно лосьоном я пользуюсь, и я, как последняя простушка, сказала правду. Буквально на следующий день кожа Николь тоже засияла.

Очень скоро ее одежда стала подозрительно напоминать мою: обтягивающие лосины и гетры во время занятий, а в перерывах, когда я наблюдала за тренировками других, еще и шаровары для йоги. Николь тоже начала щеголять в трико и гетрах, а когда болталась по клубу, поверх них натягивала шаровары. Я не случайно сказала «болталась». Судя по всему, бюстгальтера в ее гардеробе просто не существовало, в то время как Николь принадлежала к числу тех женщин, которым он просто необходим. Мужская половина моего клуба (мне очень нравится это выражение) явно наслаждалась зрелищем, но у меня самой от всех этих бесконечных встряхиваний и покачиваний тут же начинала жутко болеть голова, а потому, если мне случалось общаться со столь неприятной особой, приходилось смотреть исключительно ей в глаза.

И вот настал день, когда мучительница купила белый автомобиль с откидным верхом. Это был не «мерседес», а «мустанг», но все же белый и с откидным верхом. Куда уж дальше?

Возможно, я должна была бы чувствовать себя польщенной, но этого не случилось. Николь подражала мне вовсе не из восхищения и любви. Думаю, она ненавидела меня лютой ненавистью. В разговоре фальшивая любезность перехлестывала через край, если вы понимаете, что я имею в виду. Если Николь щебетала: «О, дорогая, какие у тебя сегодня очаровательные сережки!» – то это надо было понимать примерно так: «Ты, сука, с какой радостью я вырвала бы их вместе с твоими пакостными ушами!»

Кто-то из членов клуба – разумеется, женщина, – глядя вслед трясущей всем, чем только можно, Николь, однажды заметил:

– Эта девица готова собственными руками перерезать тебе горло, сбросить тело в канаву, облить бензином, поджечь и оставить пылать. А потом, когда догорит, вернуться и станцевать на пепле жигу.

Понятно? Так что я ничего не выдумываю.

Поскольку заведение относилось к разряду открытых и общедоступных, мне приходилось принимать в клуб каждого, кому приходило в голову заняться фитнесом. Как правило, ничего страшного не случалось и занятия проходили спокойно и эффективно. Однако в договоре о вступлении в клуб, который в обязательном порядке подписывали все клиенты, существовал один пункт. В нем говорилось, что если в течение календарного года на подписавшего договор поступало три жалобы от других членов клуба – например, на поведение в раздевалке, нарушение правил приличия и тому подобное, – то по истечении обозначенного срока абонемент больше не возобновлялся.

Профессиональная этика категорически запрещала вычеркнуть Николь из списков только потому, что эта особа беспредельно меня раздражала. Придерживаться правила было нелегко, но я старалась изо всех сил. Однако Николь нервировала, оскорбляла и даже приводила в бешенство почти каждую из женщин, с которыми ей доводилось общаться в течение дня. Она устраивала в раздевалке кавардак, а убирать за собой предоставляла другим. Позволяла себе двусмысленные, а порой и грубые замечания в адрес тех, кто не мог похвастаться телом Венеры. Узурпировала тренажеры, полностью игнорируя правило о тридцатиминутном ограничении.

Большей частью недовольство выливалось в перебранки, но, слава Богу, некоторые из обиженных приходили ко мне с горящими от праведного гнева глазами и требовали принять официальную жалобу.

Ко времени окончания срока абонемента в папке Николь скопилось куда больше, чем три официальных жалобы. Таким образом, я получила возможность поставить ее в известность – разумеется, в очень вежливой форме – о том, что абонемент возобновлению не подлежит и ей необходимо как можно быстрее освободить шкафчик в раздевалке.

В ответ раздался такой оглушительный вопль, что, наверное, испугались пасущиеся в соседнем округе коровы. Николь орала, обзывала меня сукой, шлюхой и прочими отвратительными словами, которые даже повторять не хочется. Но это были лишь цветочки. Брань становилась все громче и яростнее, привлекая внимание всех и каждого. Думаю, психопатка ударила бы меня, если бы не была уверена, что, поддерживая прекрасную физическую форму, я не задумываясь дам сдачи, причем гораздо сильнее. Поэтому на этот раз она ограничилась тем, что сбросила на пол все, что находилось на моем столе – пару горшков с цветами, заявления по поводу вступления в клуб, несколько ручек, – и пулей вылетела из офиса, на ходу выпалив, что в дальнейшем намерена общаться со мной исключительно через адвоката.

Прекрасно. Все, что угодно. Мой адвокат сможет встретиться с ее адвокатом в любое время. Несмотря на молодость, юрист Шона Мэллори отличалась железной хваткой и не боялась рискованных шагов. Эти черты она унаследовала от мамы.

Собравшиеся поглазеть на ярость Николь женщины пришли от зрелища в бурный восторг, а едва за ней захлопнулась дверь, даже начали аплодировать. Мужчины выглядели озадаченными. Я же ощущала острое разочарование, поскольку злодейка так и не освободила шкафчик. Это означало, что предстояло еще раз впустить ее на территорию клуба, чтобы она смогла забрать оставшиеся пожитки. Мне вдруг пришло в голову спросить у Шоны, нельзя ли назначить для визита Николь конкретное время и пригласить полицейского, чтобы тот, во-первых, явился свидетелем опустошения шкафчика, а во-вторых, в случае необходимости защитил всех нас от очередного приступа бешенства.

Остаток дня прошел в золотом сиянии. Наконец-то я освободилась от Николь! Даже наведение порядка показалось мне делом не слишком обременительным; главное, что этой отвратительной гадины больше нет, нет, нет!

Ну ладно. Это то, что касается Николь Гудвин.

А теперь вернусь к рассказу о том, как я поздним вече ром вышла через служебную дверь и что случилось потом.

Фонарь на углу освещал стоянку, но все вокруг тонуло во тьме. Моросил мелкий нудный дождик, и я даже позволила себе выругаться, поскольку мою белую машину ожидало тяжкое испытание уличной грязью. Кроме того, город погружался в туман. Дождь и туман – не самое удачное сочетание. К счастью, у меня не вьющиеся волосы, так что в подобных ситуациях хотя бы не приходится волноваться насчет дурацких бараньих кудряшек.