Огненное прикосновение - Ховард Линда - Страница 46

Стойбище было небольшим. Если хорошенько припомнить, там было мало людей: означало ли это, что воины ушли на охоту или, возможно, в военный поход?

Проявляя еще большую осторожность, Рейф выглянул во второй раз и насчитал девятнадцать вигвамов. Немногочисленное племя, даже если предположить, что в каждом вигваме по пять человек. Почти не заметно никакого движения, что само по себе необычно, потому что у женщин всегда есть работа, даже когда воины уходят. Должны играть дети, но он Увидел только двух мальчишек, тихо сидевших у костра. Позади стоянки, у излучины, где трава росла погуще, паслись лошади. Рейф пересчитал их и хмуро сдвинул брови. Если только это племя не было необычно богатым, то воины находились в стойбище. Что-то тут не так.

Какая-то старуха, седая и скрюченная, проковыляла к вигваму, неся в руках деревянную миску. Теперь Рейф заметил черное пятно на том месте, где сожгли вигвам. Это означало, что стойбище посетила смерть. Потом он увидел еще одно черное пятно. И еще... и понял: в этом стойбище – эпидемия.

При мысли о возможном заболевании Рейф почувствовал холодную тяжесть под ложечкой. Оспа – первое, что пришло ему в голову, так как эта болезнь уничтожала каждого десятого в том индейском племени, где появлялась. Чума, холера... это могло быть все что угодно.

Он сполз на животе со склона холма и осторожно вернулся туда, где оставил коня. Они с Энни подальше объедут эту стоянку.

Энни ждала точно в том месте, где он ее укрыл, спрятавшись от солнца под скалами и деревьями. От полуденной жары ее клонило в сон, и она лениво обмахивалась шляпой, но при приближении Рейфа села прямо.

– Примерно в пяти милях к востоку отсюда стоит племя апачей. Проедем на юг миль десять – пятнадцать, потом свернем к востоку.

– Апачи. – Лицо ее слегка побледнело. Как все жители Запада, она слышала рассказы о том, как апачи пытают пленников.

– Не волнуйся, – сказал Рейф, желая ее подбодрить. – Я видел их стойбище. Думаю, большинство из них чем-то больны. Только двое мальчишек и старуха двигаются, и еще там сожжено несколько вигвамов. Именно так поступают апачи, когда кто-то умирает: все остальные члены семьи уходят из вигвама и сжигают его дотла.

– Болезнь? – Энни еще больше побледнела, осознав, что приняла ужасное решение, которое пропастью разверзлось у ее ног. Она врач. Клятва, которую она давала, не делала различий между белыми, черными, желтыми или красными. Ее долг – помогать больным и раненым любым доступным ей способом, но она никогда не представляла себе, что этот долг приведет ее в стойбище апачей, из которого ей, возможно, не удастся выбраться.

– Забудь, – резко сказал Рейф, прочитав ее мысли. – Ты туда не пойдешь. Ты все равно ничего не можешь сделать: кажется, эта болезнь косит индейцев как косой. И ты не знаешь, что это за болезнь. Что если это холера или чума?

– А если нет?

– Тогда это, вероятнее всего, оспа.

Энни слегка скривила рот в улыбке.

– Я – дочь медика, помнишь? Мне сделана прививка от оспы. Мой отец был убежденным сторонником методов доктора Дженнера.

Рейф сомневался, можно ли доверять теориям вакцинации доктора Дженнера, особенно если речь идет о жизни Энни.

– Мы не пойдем туда, Энни.

– Мы – не пойдем, конечно. Не вижу для тебя необходимости подвергаться опасности заболеть чем бы то ни было.

– Нет, – твердо ответил он. – Это слишком опасно.

– Я врач. Ты думаешь, мне не приходилось делать этого раньше?

– Только не у апачей.

– Да, но они же больны. Ты сам это сказал. И у них в стойбище дети, дети, которые могут умереть, если я не сделаю того, что могу.

– Если это холера или чума, сделать ничего нельзя.

– Но, может быть, это и не так. И у меня очень крепкое здоровье – я никогда не болею. Я даже не простуживалась с тех пор как... ну, я уже не помню, когда простуживалась в последний раз.

– Я говорю не о простуде, черт возьми! – Рейф взял ее за подбородок и поднял к себе ее лицо. – Это серьезно. Я не позволю тебе рисковать жизнью.

Его глаза стали такими холодными, что Энни едва не бросило в дрожь, но отступить она не могла.

– Я должна, – мягко ответила Энни. – Я не могу выбирать тех, кому помогать, это будет насмешкой над моей профессией, над моей клятвой. Или я врач, или... никто.

Рейф так яростно сопротивлялся ее намерению, что ему пришлось сжать кулаки, чтобы удержаться и не схватить Энни. Бог свидетель, он не позволит ей войти в стойбище, даже если придется привязать ее к лошади и не отпускать, пока они не доберутся до Хуареца.

– Я должна идти, – повторила Энни. Ее темные глаза были бездонными, затягивали его прямо к ней в душу.

Он не понял, как это случилось. Зная, что это глупо, зная, что не должен подпускать ее и на милю к стойбищу, он сдался. – Тогда мы пойдем вместе.

Она прикоснулась к его лицу.

– В этом нет необходимости.

– Я буду решать, в чем есть необходимость. Если ты поедешь в это стойбище, я поеду рядом. Единственный способ не пустить меня туда – не ехать самой.

– Но что если это и вправду оспа?

– Я болел ею, когда мне было пять лет, – очень легкий случай. Не осталось отметин. Я в гораздо большей безопасности, чем ты с твоими булавочными царапинами.

Узнав, что у Рейфа уже была оспа, Энни испытала облегчение, потому что была уверена: раз уж он настаивает на том, что поедет в стойбище вместе с ней, так он и сделает.

– Ты можешь остаться здесь, пока я пойду и посмотрю, что это за болезнь.

Он покачал головой.

– Одна ты не поедешь.

Они посмотрели друг на друга, одинаково упрямые. Но поскольку он уступил ей в первом вопросе, Энни уступила ему во втором.

Собаки и в самом деле выскочили навстречу с неистовым лаем, когда они въехали в лагерь. Двое мальчишек и старуха, которую Рейф видел раньше, перепугались и убежали.

Из вигвамов никто не вышел.

Энни с ужасом думала о том, что они увидят, войдя в жилища. Перед ее мысленный взором проплывали картины со вздувшимися телами, лежащими в черной рвоте, и она понимала, что иногда плохо так много знать: воображение подсказывало ей все эти отвратительные симптомы.

Рейф остановил коня возле первого вигвама, и Энни последовала его примеру, соскользнув с седла. Потянулась к занавешивающей вход шкуре, но он крепко схватил ее за руку и остановил. Загородив ее своей спиной, заглянул внутрь. На одеялах лежали два человека, покрытые пятнами.

– Похоже на оспу, – мрачно сообщил он. Если это правда, то они просто теряют время, а Энни зря израсходует свою энергию. В отличие от белых, которые выработали определенный иммунитет за тысячи лет знакомства с этим заболеванием, индейцы столкнулись с ним только тогда, когда его занесли белые, и не могли ему сопротивляться.

Энни нырнула у него под рукой в вигвам, прежде чем он успел перехватить ее. Она опустилась на колени рядом с одной из неподвижных фигур, женщиной, и внимательно осмотрела пятна, покрывавшие ее кожу. Понюхала воздух.

– Это не оспа, – задумчиво произнесла она. Отсутствовал характерный, свойственный оспе запах.

– Тогда что это?

Пятна на коже стали черными, что указывало на кровотечение. Энни положила руку на лоб женщины и ощутила лихорадочный жар. Черные глаза медленно открылись и смотрели на нее, но взгляд их был мутным и неосмысленным.

– Геморрагическая корь, – произнесла Энни. – У них корь.

Не то что оспа, но достаточно серьезно. Осложнения после кори убили множество людей. Она резко повернулась к Рейфу.

– А корью ты тоже болел?

– Да. А ты?

– Да. Со мной все будет в порядке. – Энни вышла и стала ходить от одного вигвама к другому, заглядывая внутрь каждого. Внутри находилось по два, три, четыре человека на различных стадиях заболевания. В одном из них спряталась та старуха, которую они видели раньше. Несколько человек

– ухаживали за больными, но они уже потеряли надежду на столько, что даже не выказали тревоги от внезапного появления двух белых дьяволов, а возможно, те, кто еще оставался на ногах, уже начинали заболевать и тоже чувствовали себя плохо. Два мальчика, которых они уже видели, выглядели вполне здоровыми, и были еще два малыша и новорожденный младенец, у которых отсутствовали характерные для кори пятна. Младенец вопил. Энни вошла внутрь и взяла его на руки, и он немедленно прекратил кричать, уставившись на нее невинными глазками. Мать младенца была так обессилена лихорадкой, что едва смогла приоткрыть глаза. – Мне нужна моя сумка, – энергично сказала Энни, укачивая на руках младенца, а ее мозг уже обдумывал необъятную работу, ожидающую ее впереди.