Том 14. Первые товарищи - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 25

— А Мишка?

— Жив и здоров, и Смоляночка гуляет, а птенчики твои выросли и улетели.

— А бабушка Ира?

— Ворчит по-прежнему!

Я совсем поправилась, и мне позволено было встать. Однажды утром няня одела, причесала меня и посоветовала сходить к моим благодетелям — поблагодарить их за приют и заботу.

Я пошла в столовую, где все сидели за чайным столом.

— Катя встала, ура! — обрадовались все, а Альф и Лизочка запрыгали по комнате.

"Как они любят меня, и как жаль мне будет их покинуть", — думала я и от души поблагодарила добрых людей.

— О чем же ты плачешь, Катюша? — спросила Марья Александровна, жена доктора, видя на глазах моих слезы.

— Мне жаль оставлять вас и не хочется ехать к дяде!

— Да и не надо ехать! — весело отозвался доктор.

— Как не надо? — удивилась я.

— Да потому, что я твой дядя, это твоя тетя, а вот и кузина Лиза, и мы никуда не отпустим тебя, потому что дали слово твоей маме заменить ее.

Они по очереди целовали и обнимали меня. Я ничего не понимала.

Добрая Марья Александровна, видя мое смущение, пришла мне на помощь.

— Да, тебе не надо уезжать, дитя мое, — сказала она. — Ты не можешь помнить, что было с тобой после падения с лошади, потому что ты потеряла сознание. Тебя из цирка увезли в больницу, а Яша побежал в полицию и просил публиковать в газете случай, происшедший с маленькой девочкой в цирке Ленча и ищущей своих родных. Мы прочли газету и узнали, что малютка Катя, дочь нашей дорогой покойной сестры, так близко от нас и…

— Так, значит, вы действительно моя тетя?

— Да, дитя мое, я твоя тетя, — подтвердила она.

— Но как же я попала к вам? — недоумевала я.

— Тебя привезли из больницы в квартиру дяди и тети! Ты разве не помнишь? — сказал Альф.

Я действительно припоминала какие-то сборы… как меня одели и понесли куда-то… потом большую карету, всю обложенную подушками.

— Яшу мы взяли к себе за его доброе сердечко и заботы о тебе, — сказала тетя. — Он будет ходить в гимназию, чтобы стать образованным человеком. Он еще порадует нас.

— Ах, дядя, тетя, Лизочка! Как я счастлива остаться с вами! — воскликнула я. — Няня! Иди же скорее… Ты знаешь…

— Знаю, Катенька, все знаю, — прервала меня няня, вытирая передником счастливые слезы.

— И за что мне все это? — невольно вырвалось у меня. — За что?

— За то, — тихо и торжественно произнесла тетя Маша, — за то, дитя мое, что ты маленькая сирота, а Господь Милосердный любит сирот и охраняет их своей святой десницей.

Прошло два года…

Стояла зима, морозная, ясная. Мы дети, не выходили из нашего садика, где дворник Иван устроил нам чудесную горку.

После возращения Яши из гимназии мы опрометью кидались туда и катались с горы до самого обеда.

Яша уже год как ходил в гимназию. Он очень вырос и изменился. Наверное, ни Ленч, ни его прежние товарищи по цирку, ни Марго не узнали бы в этом краснощеком гимназисте со звонким голосом прежнего молчаливого и задумчивого Альфа.

Изменились и мы с Лизочкой. Мои прежние платьица, сшитые еще при покойной маме, едва доходили мне до колен, а волосы настолько уже отросли, что я их заплетала в две толстые косички.

Я гордилась моими косичками и тщательно занималась заплетением их каждое утро.

Кузина Лизочка изменилась меньше нас всех. Это была прежняя маленькая девочка, белокурая и бледненькая, с большими и ясными синими глазами. Хрупкая и тоненькая, она походила на дорогую фарфоровую куколку, которая стояла у тети между прочими изящными вещицами. Только золотистые кудри казались длиннее да глазки смотрели внимательно и строго, как у взрослой.

Мы с Яшей горячо полюбили нашу новую сестричку. Всегда приветливая Лизочка была добрым ангелом нашей семьи.

Дядя и тетя обожали свою девочку, но одинаково ровно обращались со всеми нами, не делая никакой разницы между мною — бедной сироткой-племянницей, чужим для них Яшей и родной дочерью. Часто няня говорила мне:

— Видишь, Катенька, какое вам с Яшей счастье выпало! Как Боженька-то все устроил хорошо! Каких добрых родителей нашли вы в дяденьке и тетеньке. Молись за них, Катенька, и Бог тебя не оставит!

И я молилась, горячо молилась, и утром, и вечером, когда на сон грядущий становилась на колени перед большим киотом в тетиной спальне. Лампада, зажженная заботливыми руками няни, освещала тихим, мерцающим светом кроткий лик Божией Матери, так ласково смотревшей на маленькую девочку, шептавшую свои детские молитвы!

Господи, как хорошо мне было! Как я была счастлива среди добрых и милых родных, рядом с моей нянечкой, с моим дорогим братом Яшей… Все, что я пережила, что вынесла от злодея Ленча, — все это казалось мне теперь дурным сном.

— Катя, Лизочка! У меня есть к вам очень важное дело, — торжественно проговорил Яша, неожиданно вбегая во двор с ранцем на плечах.

Мы только что втащили на гору наши саночки и теперь стояли запыхавшиеся на ее верхушке. Яша имел очень таинственный вид. Его глаза смотрели серьезно и важно.

— Что такое? — воскликнули мы в один голос. — Что случилось, говори скорее!

— А вот что! — тем же торжественным тоном продолжал Яша, влезая к нам на горку и усаживаясь на санки. — Вот что: сегодня наш классный наставник сказал, обращаясь к нашалившему Пете Волкову, моему товарищу. "Яша Миронов тебя сдерживает немного, а что ты будешь без него делать, когда он от нас уйдет".

Я так и обмер. "Как уйдет? — невольно вырвалось у меня. — Как, Василий Васильевич, разве меня исключают?" И, признаться, девочки, я готов был разреветься, но Василий Васильевич сразу успокоил меня: "Что ты, что ты, братец, тебя-то исключат? Примерного ученика, которым весь класс должен гордиться? Нет, голубчик, просто по просьбе твоего дяди тебя переводят в петербургскую гимназию. А разве ты не знал? Тебе еще не говорили дома? Верно, это еще не решено окончательно… Да ты лучше спроси-ка сам дядю — он тебе скажет". Вот и все, девочки, что я хотел сказать, — закончил свой рассказ Яша.

— Как же так? Неужели ты уедешь от нас? — спросила Лизочка, успевшая за эти два года горячо привязаться к своему названому братцу.

В ее синих, лучистых глазках стояли слезы.

— Я не знаю, право же, не знаю, Лизочка, — повторял растерявшийся Яша, — успокойся, милая, вот Катя же не плачет! Катя — умница!

— Катя оттого не плачет, — уже капризно заговорила Лизочка, — что, верно, ей не жалко тебя, верно, она не так тебя любит, как я!

И она посмотрела на меня сердито и потешно надула свой пухлый ротик.

Как она ошибалась, Лизочка! У меня сердце замирало от страха расстаться с Яшей, с моим милым братцем, с которым привыкла делить радость и горе!

Расстаться с Яшей! Нет, никогда! Это было до того ужасно, что я бы, кажется, не пережила разлуки! Но что же делать? Идти к дяде и тете и упросить их не отсылать Яшу в Петербург? Но они могут рассердиться за мое вмешательство. Ведь если Яшу переводят в петербургскую гимназию, так, значит, это так и надо. Старшие знают больше нас, детей, и, вероятно, все уже обдумали прежде, чем принять решение…

Я старалась успокоить себя такими рассуждениями, но сердечко мое невольно сжималось.

Я не помню другого такого печального обеда, какой был в тот памятный для меня день! Яша сидел за столом молчаливый и сосредоточенный. Лизочка почти ничего не ела, даже своих любимых трубочек с взбитыми сливками, чем привела в огорчение кухарку Маврушу. Я через силу ела жаркое и пирожные, чтобы не заметили моего волнения. Я была немного старше Лизочки и должна была подавать пример моей маленькой кузине.