Семь футов под килем - Миксон Илья Львович - Страница 22

Акации не обращали внимания на австралийский календарь и зеленели сочно, по-летнему. На магнолиях кое-где сохранились цветы, белоснежные, с жёлтыми розетками внутри.

Вдали синели пологие горы, облысевшие и курчавые от обильной растительности.

Ехали долго. Наконец показался океанский берег — длинная золотая полоса, прилизанная волнами и приливами. Ярко-синяя гладь воды прочерчивалась белопенными валами прибоя.

Курортный городок Саутспорт сплошь состоял из отелей, пансионатов, мотелей. Первые этажи заняты ресторанами, кафе, пивными барами. На жухлой траве вдоль берега — разноцветные палатки, единственное дешёвое жильё в Саутспорте.

На высоких флагштоках небольшого стадиона плескались на ветру разноцветные вымпелы Мэринленда.

Очередное представление в дельфиньем театре начиналось в четверть первого.

Времени было достаточно, пошли смотреть океанарий.

В высокой круглой башне, пронизанной солнцем и люминесцентными светильниками, плавали обитатели океана. Каких только не было здесь рыб! Плоские, как камбала, шаровидные, горбатые, подслеповатые, глазастые, гладкие, словно змеи, покрытые крупной чешуёй, с осетровыми ромбами вдоль всего тела, серебряные, золотые, синие, полосатые, в крапинку…

Отделённые толстым смотровым стеклом, по-коровьи жевали губами толстогубые групперы, громадные океанские окуни с бездумными глазищами.

Великанша черепаха плавно и величаво, словно в невесомости, парила в прозрачной воде, то всплывая до самой поверхности, то опускаясь до песчаного дна. На дне — Лёшка не сразу и разглядел — лежали серые лопухи морских скатов.

Одуревшие от долгого тюремного заточения аквариума, монотонно кружили две акулы, не очень длинные, но и с такими лучше не встречаться в открытом море.

— Если хотите посмотреть настоящих акул, пойдёмте туда! — сказал шофёр, указывая на невзрачное здание.

Все подумали, что там специальный акулий бассейн. Оказалось — кинотеатр. Сеанс начался, но здесь можно входить и выходить когда вздумается.

Фильм был цветной. Мужчина и женщина, отчаянные храбрецы, аквалангисты, поочерёдно приближались вплотную к гигантской китовой акуле. Скользили вдоль двенадцатиметровой туши, касались руками высокого, словно яхтный парус, спинного плавника, подплывали к широченной пасти. Человек выглядел при этом крохотным, жалким лягушонком, настолько ничтожным, что акула и не замечала его.

Чудовищных размеров манта, чёрная сверху и бледно-жёлтая снизу, рогатая, с острым хвостом-рапирой, колыхая гибкими крыльями, казалось, прошла над головами зрителей и исчезла, словно привидение в кошмарном сне.

Показывали и других диковинных океаножителей, но наибольшее впечатление оставила китовая акула.

— Она не такая страшная, — сказал Николаев. — Китовая акула питается планктоном, рачками, всякой мелюзгой.

— Не такая страшная, пока в кино смотришь, — мрачно заметил боцман. Как все старые моряки, Зозуля люто ненавидел акул всех видов и названий. — Уже и к дельфинам, пожалуй, пора?

Всем не терпелось попасть к дельфинам.

Театр Бена Кропса вернее было бы назвать цирком. От прямоугольного, довольно глубокого бассейна, выложенного светлым пластиком, уходили веером многоярусные ступени — сиденья.

К бассейну примыкали, отделённые сетчатыми калитками, несколько коротких, узких загонов — артистических уборных. В них томились две афалины.

Солнце сушило гладкие тёмно-серые спины. Овальные отверстия дыхал открывались и закрывались, как аварийные клапаны. Громкое, надсадное дыхание, хрипы, всхлипы, бульканье. Дельфины изнемогали, как загнанные цирковые лошади.

Лёшке почудилось, что он узнал в одном из дельфинов весёлую афалину, которая встречала судно на подходе к Австралии. Лёшка так и не сделал ни одного снимка.

Прозвучали фанфары. Седоголовый мужчина в цветастом пляжном костюме объявил в переносный микрофон о высших достижениях дрессировки дельфинов в его театре. И представление началось. Дельфины молнией носились в зелёной прозрачной воде бассейна, прыгали, резвились, проделывали сложные акробатические номера и трюки. И всё это — с радостью, с упоением! Дельфины упивались свободой. Временной, но свободой. Даже на душе легче стало.

Дельфины играли в кегли, доставали в вертикальном прыжке мелкую рыбёшку, насаженную на кончик палицы, которую держала в вытянутой руке блондинка в ярком купальнике. Дельфинам надевали на глаза тёмные колпачки, и артисты вслепую точно и безошибочно находили в воде цветные колечки.

— Вот это локатор! — профессионально оценил четвёртый штурман. — На судно бы такой.

— Смотрите, смотрите! — Лёшка даже привстал.

Крутолобая гринда плясала твист. Четырёхметровая красавица, стоя, опираясь только на хвостовой стебель, из конца в конец пересекла бассейн, бурно вспенивая плавником воду.

Зрители аплодировали, свистели, требовали новых зрелищ.

— Фантастическое чудо дрессировки! — полился из динамиков баритон мистера Кропса. — Выступает звезда Мэринленда Лилли.

Над водой повисло на цепях большое кольцо, обмотанное паклей. Блондинка поднесла горящий факел, и кольцо вспыхнуло.

Афалина с человеческим именем Лилли вылетела из воды и пронзила огненное кольцо. Ещё заход… Челюсти плотно сомкнуты, застывший взгляд.

Дельфин проскакивает кольцо почти мгновенно, пламя не успевает обжечь мокрую кожу, но дельфин в огне — зрелище, жестокое своей противоестественностью.

Лёшке опять померещилось, что Лилли — та самая афалина, его морская знакомая.

Коронный номер Мэринленда произвёл и на остальных тягостное впечатление.

— Я б тех дрессировщиков!.. — сурово процедил Зозуля, — Для дельфинов это ж максумальная ненатуральность.

Обратно ехали молча. Дорога была забита машинами. На перекрёстках образовывались пробки. Многорядное бензиновое стадо подолгу топталось на месте, судорожно дёргалось на несколько метров вперёд и снова останавливалось.

На судно возвратились в полную темень.

На проходной, как и при выходе, вагановцев не проверяли, в сумки не заглядывали. Во всём мире знают: советские моряки не занимаются ни спекуляцией, ни контрабандой. Великое дело — честное имя!

Полицейский дружески помахал рукой и отстопорил турникет: плииз, пожалуйста!

Заполнив доверху все пять трюмов австралийской шерстью, «Ваганов» отдал швартовы, обогнул с юга материк и взял курс на Африку.

Глава четвёртая

ИНДИЙСКАЯ ГРОБНИЦА

Когда Николаев вошёл в штурманскую с метеосводкой, там находились старпом и второй помощник.

Выражение лица у старпома всегда было недовольным, даже если он выигрывал в нарды у судового чемпиона Гены Кудрова.

— Что там? — неприветливо спросил старпом.

Он советовался с помощником, в какой последовательности лучше красить главную палубу. За месяц погрузочных работ в Австралии опять вытерли и ободрали лючины, крыши трюмов и палуб до голого металла.

— Штормовое предупреждение.

— Ну вот! — вконец расстроился старпом. — Привели судно в порядок!

— Индийский океан не зря снискал недоброе имя «Индийской гробницы», — философски заметил Пал Палыч. — Кстати, вы не читали американскую статистику? За последние десять лет в Мировом океане происходило ежесуточно двадцать одно кораблекрушение. Каждые сутки! Двадцать одно!

Вся эта статистика и философия о гробницах были совсем некстати. «Ваганов» шёл Индийским океаном, и поступило штормовое предупреждение.

— Не каркай, Пал Палыч! — оборвал старпом. — Капитану докладывали, Василий Яковлевич?

— Нет ещё, сейчас пойду.

— Я сам.

Старпом вышел, и Пал Палыч повёл разговор с Николаевым.

— Двадцать одно в сутки! В наш век! Нет, что ни говори, Василий Яковлевич, профессия морехода не самая безопасная.

— Извините, — сказал Николаев, — мне антенны по-штормовому натянуть надо.