Миллиардер. Книга 1. Ледовая ловушка - Кондратьева Елена - Страница 29

— Вот потому, Арсений, это все принадлежит мне, — Гумилев как-то неопределенно махнул рукой. Его жест мог относиться как к пространству гостиной, так и к городу за большим окном. — Потому моя корпорация переживет любой кризис. И потому ты никогда не потянул бы все это. Ты хороший человек, Арсений, ты мой друг, но без меня ты сидел бы в каком-нибудь занюханном НИИ или, не знаю, в супермаркете охранником бы работал, там платят больше.

— Андрей… — Ковалев был не готов к такой жесткой отповеди.

— Обидел тебя, понимаю, — продолжал Гумилев. — Но не нужно учить меня, как переживать потерю Евы. Для того, чтобы испытывать горе — настоящее горе — не нужно заламывать руки, сходить с ума, бухать и забивать на работу. Это уже не горе — это самолюбование. Мол, посмотрите, как я страдаю! Я — настоящий человек, я способен глубоко чувствовать! Пожалейте меня!.. Не дождетесь! Это я не тебе говорю, это я им, — Гумилев снова ткнул пальцем куда-то в сторону окна, — им говорю!

Арсений испуганно смотрел на него, бросив еду.

— Помнишь фильм «Москва слезам не верит»? Гоша там в запой ушел с горя, Баталов его еще играл. Вот мужик — погоревал, выпил и снова пошел вперед. И женщину свою вернул. Помнишь, нет?

— «А что вообще в мире делается? — Стабильности нет. Террористы снова захватили самолет», — неожиданно ответил цитатой из фильма Ковалев. Гумилев оторопел, а потом рассмеялся. Перегнувшись через стол, хлопнул Сеню по плечу и сказал:

— Ты ешь, а то остынет. Васильевна отлично готовит.

Гумилев не стал говорить другу, что он намеренно отказался от любых лекарств, которые могли бы притупить все чувства. Что-то страшное пыталось пробиться в его сердце, душу, рвало его, царапало, истязало, но так и оставалось где-то на входе, не проникая внутрь.

Семейный врач привез ему целую аптечку снотворных, транквилизаторов и антидепрессантов. Андрей не открыл ни одной из упаковок. Точно так же он не притрагивался к спиртному — открытая однажды бутылка солодового шотландского «Дан Эйдан Дангласс» так и стояла едва початой.

— И давай договоримся, Арсений: если тебе надо читать мораль и впадать в душевные терзания, делай это в мое отсутствие и, соответственно, с кем-нибудь другим. Может, тебе к психоаналитику сходить? Полежишь на тахте, послушаешь тихую музыку.

Арсений обиженно жевал. Потом вздохнул, глотнул сельдерейного сока и сказал:

— Андрей, ты меня прости. Я часто говорю и не думаю. То есть думаю, но… В общем, ты понял.

— Помнишь, реклама какой-то жвачки была: «Иногда лучше жевать, чем говорить», — улыбнулся Гумилев, показывая, что извинения приняты.

— Не обижайся, — не унимался Арсений. — Я хотел, как лучше, а своими словами сделал тебе только хуже…

— Нет, Арсений, — мягко произнес Андрей, — ты так и не понял. Ты не можешь сделать мне хуже или лучше. Ни ты, никто другой вообще не может повлиять на то, что со мной сейчас происходит. Ладно, давай-ка закроем эту тему. Так что у нас насчет Air France? Там террористы, надеюсь, не захватили самолет? Кстати, вот тебе мысль, подкинь Перельману — предусмотреть для искусственного интеллекта программы для возможного захвата самолета террористами.

— Да тут пока не до новых разработок… — проворчал Ковалев, вытирая бороду салфеткой. — Французам попал в руки отчет комиссии об испытаниях искусственного интеллекта на летных тренажерах. Авиакомпанию напугал вывод ученых — о возможных аварийных ситуациях, связанных с нашим модулем.

— Перестраховщики! — Андрей встал, отодвинув тарелку, сходил в другую комнату и принес пачку бумаг, шлепнув ее рядом с едой. Быстро прошелся пальцами по стопке бумаг на столе, выдернул скрепленный степлером документ, прочел:

— «При моделировании ситуаций, связанных с повышенным риском пилотирования, искусственный интеллект модуля, как правило, не справлялся с ситуацией».

— Именно, — подтвердил Ковалев.

— Мы только потому не оспорили этот документ, что не собирались всерьез выходить на российский авиарынок. У Air France ведь есть свое независимое заключение?

— Да, и весьма благоприятное для нас.

— Так в чем же дело? С начала 2009 года искусственный интеллект будет установлен на иранских, йеменских и финских авиалиниях. Это ли не аргумент?

— Но лучшие российские ученые против, — развел руками Арсений.

— Лучшие российские ученые! — фыркнул Гумилев. — Ты хоть представляешь, какое заключение эти твои ученые дали бы по поводу первого автомобиля? Или паровоза? Или — того страшнее — авиалайнера? Если бы мы слушали таких замшелых консерваторов, так и остались бы на уровне каменного века. Ездили бы на лошадях, огонь вызывали трением и охотились с копьями. К тому же эти русские ученые, я на пятьсот процентов уверен, куплены на корню конкурентами. Это же Россия, Арсений. Тут можно провести десять независимых экспертиз, и все дадут разные результаты. Притом взаимоисключающие.

— Я все понимаю, но… Так ты решил не проводить доработку?

— Нет, искусственному интеллекту просто нужны летные часы, чтобы встроиться в систему. Ты же знаешь, он самообучаем. Но без реальной практики модуль бесполезен. Все, что мы могли сделать на тренажерах, — уже сделано.

— Ты рискуешь тысячами жизней, Андрей.

— Прогресс всегда достигается дорогой ценой. Я считаю, мы сделали все возможное, чтобы минимизировать риски. Послушай, ты же сам руководил всей технической работой, все знаешь лучше меня. История покажет, были мы правы или нет.

— Завтра у тебя назначена очередная встреча с этим Грени из Air France. Может быть, стоит его лично как-то заинтересовать в подписании этого контракта?

— Ты хочешь, чтобы я дал ему взятку? — изумился Гумилев.

— Почему бы и нет? Может, он именно поэтому и тянет…

— Арсений, ты видел, чтобы я хоть раз дал взятку? Хоть преподу в университете, хоть гаишнику, хоть чиновнику?

— Нет, но…

— Я этого не делал и не собираюсь делать. Если я предлагаю что-то достойное, как в случае с искусственным интеллектом для авиалайнеров, то не собираюсь проталкивать это за деньги. А если я где-то ошибусь, то я способен нести за это ответственность, а не откупаться. Я могу купить человека для себя, но не дать ему взятку. Улавливаешь разницу?

— Так купи Грени.

— Он мне не нужен. Зачем мне покупать кого-то, кто мне не нужен?

— С твоей извращенной логикой я уже давно устал бороться. Надеюсь в таком случае, что ты все же продавишь решение с Грени, — Арсений отставил пустую тарелку и посмотрел, что бы еще съесть.

— А ты сомневаешься? — усмехнулся Гумилев. Он был уверен: как только французы узнают, что конкуренты уже подписали с ним договоры, вопрос решится в считанные минуты.

Арсений пожал плечами и принялся намазывать маслом кусок зернового хлеба.

И тут телефон Андрея зазвонил. На дисплее определился номер одного из охранников Маруси.

— Да! Слушаю! — Гумилев напрягся. Дочка вместе с няней и охраной должна была сегодня пойти в парк аттракционов. Телохранители никогда не звонили ему, а значит, произошло что-то экстраординарное.

— Андрей Львович, не волнуйтесь с Марусей все хорошо. Мы в больнице, — послышался в трубке голос Тимура, одного из охранников.

— Что случилось? — чуть не заорал в трубку Гумилев.

— Валентина Петровна… Она упала, руку себе сломала, — начал сбивчиво объяснять охранник. — Давайте я трубку дам девушке, она все расскажет.

— Какой еще девушке, к такой-то… — начал было Андрей, но осекся, услыхав звонкий женский голос:

— Здравствуйте! Вы не переживайте, я вам расскажу, что произошло…

Когда Андрей примчался в травмпункт, Валентина Петровна — няня Маруси — как раз выходила из кабинета врача с загипсованной рукой. Увидев Гумилева, пожилая женщина расплакалась:

— Андрей Львович, сама не знаю, как это случилось. На ровном месте споткнулась, упала — и такая боль в руке! Доктор сказал — перелом. Если бы не Маргоша, не знаю, чтобы мы делали. Маруся так испугалась…

— А где дочка?