Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Революция. Книга 1. Японский городовой - Бурносов Юрий Николаевич - Страница 2


2
Изменить размер шрифта:

— Эх, Джорджи, вот погоди, вернемся домой, свожу я тебя на учения в Красное Село. Знаешь, что такое пить «до волков»?

— Не знаю, — улыбался грек.

— Представь: раздеваемся мы догола и выскакиваем таким манером на мороз, а там уже буфетчик заготовил нам лохань с шампанским!

— Но оно ведь, полагаю, замерзнет?

— Не успевает, Джорджи, не успевает замерзнуть! Господа гвардейцы быстро хлебают его прямо из лохани, да притом еще и воют по-волчьи.

— Это несколько дикий обычай, — удивился принц. — Но мне нравится!

— Гвардия! — с непонятной греку гордостью сказал цесаревич. — Да не видал ты еще, как «локтями» пьют или «лестницей»! Не то, что этот… чай.

И он с отвращением осушил глиняный кувшинчик саке.

— Кампай! — радостно воскликнул принц.

* * *

Цуда Сандзо тоже пил саке. Но делал он это уже в другой день, притом грустно, сидя на большом круглом камне у обочины лесной тропинки к городу Оцу. С собой у немолодого уже полицейского было несколько кусочков тофу, перышки зеленого лука и колобок риса. Тем не менее есть ему не хотелось, поэтому Цуда задумчиво прихлебывал напиток, а рисовый колобок катал между пальцами свободной руки.

Русские корабли пришли в бухту Нагасаки и стояли там, словно дохлые черепахи, всплывшие на поверхность. Люди вокруг радовались, и Цуда сам читал в «Нити нити симбун»: «В Европе Россию можно сравнить с рыкающим львом или разгневанным слоном, тогда как на Востоке она подобна ручной овечке или спящей кошке… Те, которые думают, что Россия способна кусаться в Азии, как ядовитая змея, похожи на человека, боящегося тигровой шкуры потому только, что тигр — очень свирепое животное».

Однако Цуда не считал Россию ручной овечкой, хотя и не говорил этого вслух, боясь показаться глупым. Собственно, и говорить было некому: родных и друзей у Сандзо почти не осталось, и единственный, с кем он беседовал за последний день, был один молодой лодочник. Лодочник и сказал, что русские приплыли не просто так — они хотят обмануть императора и в трюмах своих огромных кораблей привезли мятежника Сайго Такамори.[2]

Цуда прекрасно знал, кто таков мятежник Такамори. Служа в армии, он сражался против него и даже был легко ранен. А вот Такамори вроде бы погиб, получив тяжелую рану и, чтобы не достаться живым неприятелям, попросив одного из лейтенантов отрубить ему голову.

Но, если человек поднял мятеж, значит, у него нет самурайской чести.

А раз у него нет самурайской чести, что может помешать такому человеку притвориться убитым, сбежать за море, а после вернуться, спрятавшись на русском корабле, и поднять еще один мятеж при помощи иноземцев?

Ничего. Так сказал и лодочник. Эти слова запали глубоко в душу Цуда Сандзо, и поэтому он сидел, задумавшись и отпивая маленькими глотками холодный саке.

— Здравствуй, Цуда, — сказал кто-то мягким, вкрадчивым голосом.

Это оказался старик в залатанной одежонке, совсем стоптанных сандалиях-гэта, соломенном плаще. Голова его была повязана запачканным платком, а маленькая бородка дрожала от холода.

— Здравствуй, почтенный, — учтиво сказал Цуда. — Откуда ты знаешь мое имя и не хочешь ли поесть и выпить глоток саке? Правда, мне не на чем его разогреть.

— В холодную погоду даже холодное саке согревает…

Старик благодарно принял напиток и плотнее укутался в свой ветхий плащ.

— Так откуда ты знаешь меня, почтенный? — снова спросил Цуда. — Или ты не хочешь сказать? Или не можешь?

— Я знал твоих родителей, — ответил старик. — Ведь это они служили лекарями у князей Ига?

— Служили. Но…

— А ты прославился вместе с другими в сражениях с Такамори, предавшим микадо.

— Я не осмелился бы говорить так, — скромно сказал Цуда, хотя ему, несомненно, были приятны слова старика.

Совсем скоро они уже вдвоем допили остатки саке, доев и рис, и перышки лука, и тофу. На вопрос старика о том, что нового слышно в Оцу, полицейский рассказал все, что знал. Хотя новости в Оцу ожидались общеизвестные: приезд русского наследника, который должен встретиться там с принцем Арисугавой. Цуда знал об этом особенно много, потому что ему, в числе других стражей порядка, было приказано охранять проезд гостя по улочкам города.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— А ты слышал, что говорят о том, кто приехал с русскими? — спросил старик.

— Ты говоришь о мятежнике Такамори?!

После этих слов Цуда удивился сам себе: не так уж много он выпил саке, чтобы язык сделался таким болтливым. Разговор у них получается плохой, совсем не нужный… Этого старика он видит в первый раз; что, если старик пойдет отсюда к губернатору и отплатит доносом за добро?

Старика неплохо бы убить, решил Цуда, и еще более удивился, когда старик спокойно сказал:

— Не думай об этом, самурай. Сейчас я расскажу тебе все, и ты поймешь.

* * *

Цесаревич стоял у фальшборта и курил. Настроение у него было неважное, хотя официальные мероприятия и церемонии он вместе с принцем Георгием удачно разбавлял увеселительными: катался на рикше, покупал сувениры, посещал уже ставшие привычными чайные домики, записав затем в дневник: «Обитательницы чайных домиков — парчовые куклы в затканных золотом кимоно. Японская эротика утонченнее и чувственнее грубых предложений любви на европейских улицах».

А еще он сделал себе татуировку. Вообще-то в Японии это искусство было запрещено уже довольно давно, да и делали татуировки только люди низкородные, более того, ими даже клеймили преступников. Но Николай знал, что английские принцы Джордж и Альберт уже сделали себе татуировки во время визита в Йокогаму, поэтому не мог удержаться.

Разумеется, не смог не последовать примеру двоюродного брата и принц Георг. Поэтому на «Память Азова» тайным образом провели двух мастеров татуировки, и у цесаревича на правой руке появилось цветное изображение дракона с черным телом, желтыми рожками, красным брюхом и зелеными лапами.

Свежая татуировка болела — руку жгло, словно огнем, и доктор Рамбах отчитал Николая, сказав, что так можно остаться и вовсе одноруким. Однако угнетало цесаревича не это.

Визит на русское кладбище в Инаса не обещал ничего печального, кроме разве что скорбного зрелища могил своих соотечественников на чужбине. Пока искали старичка — хранителя кладбища с ключами от ворот, Николай попросту молодецки перелез через них. И лучше бы старичка не находили, потому что он посоветовал Николаю во время визита в Киото встретиться с тамошним отшельником, которому ведомо очень многое.

Совет чрезвычайно заинтересовал цесаревича. Он запомнил его и после официальных мероприятий — а встреча его жителями Киото была весьма радушной и красочной, как, впрочем, везде. Нашлось время для забав самого разного рода: в дневнике появилась запись: «Глаза просто разбегаются, такие чудеса видели мы. Видели стрельбу из лука и скачки в старинных костюмах… Были в форт-дворце Сиогуна… В девять отправились с Джорджи в чайный домик. Джорджи танцевал, вызывая визги смеха у гейш…»

Но затем, когда «визги смеха» прискучили Николаю, он попросил маркиза Ито сопроводить его к отшельнику и выступить в качестве переводчика. Маркиз, пожав плечами, согласился, но витиевато заметил, что «отшельник Теракуто — человек замкнутый, но, если Царственный путник пожелает его видеть, он к нему выйдет, если на то будет благословение Неба».

В одну из рощ вблизи Киото, где жил монах, вместе с цесаревичем и маркизом Ито отправился принц Георгий. Одетые в штатское, они добрались туда незамеченными. Долго искать отшельника не пришлось — он сидел под деревом и, казалось, ждал чего-то, уставившись в спускающиеся сумерки. Уже наклонившись к престарелому монаху поближе, Николай обнаружил, что тот совершенно слеп — глаза Теракуто закрывала плотная мутная пелена.

А потом монах заговорил. Речь его была не слишком долгой, но Николаю хватило. Цесаревич видел, как меняется в лице маркиз-переводчик, повторяя вслед за отшельником: