Ад - Маринина Александра Борисовна - Страница 19

Одевшись, Люба вышла в большую комнату. Андрей расхаживал взад и вперед, а Леля сидела на диване, сгорбившись и зябко кутаясь в шаль, накинутую поверх ночной сорочки.

– Лелечка, иди, ванная свободна, – сказала Люба. – Давай быстрее, уже двадцать минут восьмого, сейчас я сделаю завтрак.

– Не торопись, мама, – глухим голосом откликнулась дочь. – Я не пойду в университет. Я останусь дома.

– Почему? – всполошилась Люба. – Ты плохо себя чувствуешь? Ты заболела?

– Мама, как я, по-твоему, должна себя чувствовать, когда с моим братом произошло такое несчастье? – в голосе Лели послышался вызов. – Я останусь дома и буду ждать. Я все равно ни о чем не смогу думать, кроме Николаши, какие уж тут занятия. Университет не имеет значения, когда в семье горе.

Люба собралась было что-то возразить, но внезапно вспомнила смерть Евгения Христофоровича. Она тогда тоже прогуляла занятия в институте, потому что нужно было быть рядом с Родиком, и никакие наказания за прогул не казались важными и значимыми рядом с необходимостью помочь любимому и поддержать его.

– Хорошо, – она согласно кивнула головой, – оставайся. Но завтракать все равно надо. И умыться тоже надо. И одеться. Иди, Лелечка, иди.

И снова она поймала себя на том, что собственные боль и ужас как-то поблекли рядом с необходимостью утешить и поддержать дочь, защитить своего ненаглядного детеныша. Опять получается, что Андрей оказался прав, он сказал Леле правду, не стал ее щадить, и теперь Любе придется больше думать о дочери и меньше – о собственных переживаниях.

За завтраком Леля была молчаливой и печальной и почти ничего не ела, Любе тоже кусок в горло не лез, а Андрей поел с завидным аппетитом и не уставал нахваливать оладьи с яблоками.

– Девчонки, вы ведете себя совершенно неправильно, – говорил он. – У нас будет тяжелый день, пока непонятно, как он будет складываться, но силы нам всем точно понадобятся. Ешьте как следует.

Но Леля все равно вяло ковыряла в тарелке ножом и вилкой, а Люба послушно запихивала в себя оладьи, не ощущая ни вкуса, ни запаха.

Телефонный звонок раздался без четверти девять. Андрей взглянул на часы и усмехнулся:

– Не терпится им. Иди, Любаша, ответь.

Люба глубоко вздохнула, мысленно повторила про себя: «Не нервничать, ничего не перепутать. И обязательно потребовать, чтобы дали поговорить с Колей. Ни в чем не уступать, настаивать на своем».

– Ну и как наши дела? – осведомился звонивший. – Собрали денежки?

– Да.

– Ну тогда запоминай, мамаша…

– Нет, я ничего не буду запоминать, пока не поговорю с сыном.

– А больше ты ничего не хочешь?

– Больше ничего. Только разговор с сыном. Я должна быть уверена, что с ним все в порядке. Иначе денег не будет.

– Ты смотри, она еще условия нам ставит! – весело удивился похититель. – Или ты такая храбрая, потому что у тебя на хребте менты висят? Так ты имей в виду, если ментов наведешь – сына живым не увидишь. Я перезвоню.

Люба растерянно положила трубку и обернулась к стоящему рядом Бегорскому.

– Отключились… Он, наверное, рассердился… Я как-то не так с ним разговаривала… Я все испортила, да?

Андрей ласково обнял ее.

– Успокойся, Любаша, ты все сделала правильно. Но этот похититель же не полный идиот, он не станет долго с тобой разговаривать, потому что не может быть уверен, что рядом с тобой не стоит опер. Если твой телефон подключили к аппаратуре, то он не будет рисковать тем, что его звонок могут засечь. Он будет звонить несколько раз через короткие промежутки времени, но из разных автоматов. А если он звонит из автомата, то понятно, что Коли рядом с ним нет. Ему нужно его доставить к телефону, чтобы выполнить твое требование. Вот посмотришь, минут через десять-пятнадцать будет следующий звонок.

И опять Андрей Бегорский оказался прав, звонок последовал очень скоро.

– На, поговори с сыночком, – буркнул похититель.

Сердце у Любы замерло. Что она сейчас услышит? Слабый голос избитого и истерзанного сына? Она этого не вынесет, умрет в тот же момент. Нет, надо держать себя в руках, надо во что бы то ни стало, чего бы это ни стоило.

– Мама? – послышалось в трубке.

Мама. Не «мать», как обычно, а «мама». Наверное, ему очень плохо и очень страшно, ее маленькому Николаше, ее солнышку, ее сокровищу. Плохо, страшно и, может быть, больно.

– Коля, как ты? Как с тобой обращаются? – срывающимся голосом спросила Люба.

– Я в порядке, мам. Только сделай так, чтобы меня побыстрее отпустили, ладно? – голос сына был необычно тихим и слабым, и Люба чуть не расплакалась, но постаралась сдержаться.

– Коленька, мы нашли деньги, мы заплатим, ты там держись и ничего не бойся, мы сделаем все, чтобы тебя отпустили как можно скорее. Ты…

Но в трубке уже раздавался насмешливый голос одного из похитителей.

– Хватит, мамаша, поговорили – и будет. Ждите, перезвоню. И чтобы без глупостей.

– Ну вот видишь, – сказал Андрей, когда Люба положила трубку, – я же говорил, они будут звонить в несколько приемов из разных автоматов, чтобы их не засекли. Как Коля?

– Не знаю, – вздохнула Люба, – кажется, он очень напуган. Голосок такой тихий и слабенький… Я никогда у него такого голоса не слышала. Ты же знаешь, Коля всегда такой самоуверенный, непробиваемый… Ой, Андрюша… – она покачала головой. – Слава богу, он жив. Даже если его там избили, это уже не так страшно, это не в первый раз, я его подниму на ноги, выхожу, я привыкла. Или в больницу положу, если надо, такой опыт тоже есть.

Андрей отстранился и внимательно посмотрел на нее.

– Ты никогда не рассказывала, – медленно произнес он. – Почему?

– А что рассказывать? – в отчаянии выдохнула Люба. – Чем гордиться? Мы с Родиком от всех скрываем Колькины похождения, нам стыдно, что мы вырастили такого сына. – Она понизила голос и почти шепотом произнесла: – Мы даже от Лельки стараемся это скрыть. Он играет на деньги, пьет, гуляет, ввязывается в сомнительные авантюры, он постоянно кому-то должен, он постоянно кого-то обманывает, его подстерегают и бьют, он ворует дома деньги и ценности, чтобы расплатиться, он занят каким-то бизнесом, за который его могут в любой момент посадить, потому что там бесконечные финансовые и налоговые нарушения. Андрюша, мы с Родиком живем, как на пороховой бочке, мы не ложимся спать, пока Колька не вернется домой или хотя бы не позвонит и не скажет, что с ним все в порядке, мы каждый день ждем беды… О чем тут рассказывать? Не дай бог, папа узнает, у него и так высокое давление, и вообще он уже старенький, ему нельзя волноваться. Знаешь, папа очень ослабел после путча и смерти Григория, все это его совершенно подломило, он стал таким вялым, равнодушным, иногда плачет. Ты можешь себе представить моего папу плачущим?

– Нет, – очень серьезно ответил Бегорский. – Это невозможно представить. Я, конечно, мало его видел, всего несколько раз, но по твоим и Родькиным рассказам очень хорошо представляю Николая Дмитриевича. Он всегда был таким сильным, несгибаемым, мужественным.

– Вот именно, – кивнула Люба. – И у него остались эти самые несгибаемые представления о том, какой должна быть наша семья, какими должны быть мы с Родиком и наши дети. И если мы окажемся не такими, как он думает, он этого не перенесет. Так что от папы мы вынуждены скрывать не только Лизу и ее детей, но и проблемы с Колей.

Из своей комнаты появилась Леля и вопросительно посмотрела на мать.

– Ну что? Они же позвонили, я слышала. Почему ты ничего не говоришь?

Люба объяснила, что ей удалось поговорить с Николаем, но условия обмена похитители пока не оглашали, придется еще немного подождать. Леля отправилась на кухню варить кофе, а Люба с Андреем остались возле телефонного аппарата. Ожидание затягивалось и стало уже невыносимым, и Люба положила руку на трубку, ей казалось, что так она будет чувствовать себя ближе к сыну.

Наконец они позвонили и торопливо изложили процедуру обмена, которая оказалась довольно незамысловатой: деньги следовало положить в определенную ячейку на Павелецком вокзале и закрыть ее на определенный шифр, после чего ехать на другой конец Москвы, на Ясный проезд, и там ждать у дома номер десять.