Тайна царского фаворита - Хорватова Елена Викторовна - Страница 10

– Простите, сударыня, вы не узнали меня? – спросил он, заглядывая в мои глаза.

Когда кто-то так пристально смотрит в глаза, кривить душой нелегко, и я честно созналась, что не могу узнать несчастного штабс-капитана.

– Да, меня теперь непросто узнать, – горько вздохнул он. – А мы ведь были знакомы, Елена Сергеевна. Помните, в прежние времена, еще гимназисткой, вы летом жили на даче под Москвой, на реке Химке, по Питерскому тракту. И у вас гостила ваша подруга Нина… А неподалеку, за селом Всехсвятским, стояли в лагерях юнкера Александровского военного училища. И два юнкера были вашими с Ниной постоянными кавалерами на дачном танцевальном кругу… Помните? Вы тогда замечательно танцевали вальс.

Я внимательнее вгляделась в израненное лицо штабс-капитана. И вдруг из-под шрамов выглянула, как на волшебных картинках, совсем другая физиономия – мальчишеская, с нежной персиковой кожей, первым пушком над губой и удивленными наивными глазами.

– Боже мой, Валентин! Простите, я не узнала вас. Впрочем, мы ведь прежде были на «ты». Не вижу оснований отказываться от дружеской простоты в обращении… Здравствуй, Валечка! Здравствуй, дорогой мой! Рада тебя видеть.

В памяти, как кадры кинематографа, замелькали картинки – наша деревянная дача с просторной верандой; яблоневый сад; сосновый лес с родниками в песчаных оврагах; военный духовой оркестр, извлекавший из блестящих медных труб вальсы Штрауса; два юных сына Марса в летней полевой форме; долгие светлые вечера, скамья под кустами сирени, поцелуи и злющие комары, от которых нужно было отмахиваться веткой…

И в ушах сама собой зазвучала старая армейская песня, весьма глупая, но чертовски популярная среди юнкеров:

Валентин считался поклонником Нины, а моим кавалером был его друг Иван Малашевич, и мы все были молоды, влюблены и счастливы… А потом лето кончилось, шумная Москва закрутила нас делами, отпускные дни у юнкеров случались редко, да и встречи наши как-то лишились летней романтики и стали совсем не такими интересными…

Впрочем, расторгнув по разным причинам три помолвки с иными женихами, через несколько лет я все же вышла замуж за верного Ивана Малашевича, ставшего к тому времени поручиком. И не моя вина, что через год он счел нужным застрелиться, проиграв в карты казенные деньги, а мне пришлось продать полученную в приданое химкинскую дачу, чтобы погасить его долги и очистить имя покойного мужа от позорного клейма.

Увы, то, что принято называть превратностями судьбы, знакомо мне в полной мере… (Господи, ну почему в этих местах все время вспоминаются те, кого уже нет среди нас!)

Оплакав Ивана и выплатив его долги, я вскоре встретила своего второго мужа. А Валентин Салтыков, расставшись с Ниной, так и затерялся в каком-то пыльном провинциальном гарнизоне… Но я по-прежнему числила его среди своих друзей и, признаюсь, мало о ком вспоминала с такой нежностью… Милый, славный, влюбленный мальчик! И вот Валентин, возмужавший, до неузнаваемости изменившийся, стоит теперь передо мной.

Честно говоря, я удивилась, что он до сих пор штабс-капитан. Ему давно пора было стать если не подполковником, то хотя бы капитаном. Тем более в военное время, когда чины ловятся на лету и армейские карьеры отличаются головокружительными взлетами. Ведь Валентин никогда не был похож на человека, полностью лишенного честолюбия…

Но мне пришлось прикусить язык, на котором уже вертелся бестактный вопрос о карьере – скорее всего бедняге довелось пережить какие-то служебные неприятности, связанные с разжалованием в чинах, и вовсе не обязательно об этом напоминать. Более того, боясь причинить ему боль, я даже не заикнулась о том, что Нина умерла. Вдруг он об этом еще не знает?

– Леночка, я с удивлением услышал, что ты – активная деятельница Лиги борьбы за женское равноправие, самой радикальной из всех феминистских организаций, – говорил, между тем, Валентин. – Твои фотографии часто мелькают в газетных отчетах об акциях феминисток, которых теперь принято называть «наша сознательная общественность». Только подписаны твои снимки почему-то «госпожа Хорватова». Я все время думал – неужели это ты?

– Прости, но что неужели? Неужели феминистка или неужели госпожа Хорватова? И то и другое верно. Я действительно увлеклась борьбой за права женщин и действительно по мужу теперь ношу фамилию Хорватова. Или ты из тех друзей, кто желал бы всю жизнь видеть меня тихой безутешной вдовой поручика Малашевича?

– Нет-нет, что ты! Я вовсе не то хотел сказать, – смешался Валентин.

– Ладно, друг мой, забудем. Можно я, в порядке радикальной борьбы за свои права, переложу на твои плечи кое-что из своих обязанностей?

– К вашим услугам, мадам, – галантно поклонился Валентин.

– Сейчас придет прачка с вашим бельем, будь так любезен, прими у нее все по описи, – с дружеской непринужденностью попросила я, словно речь шла о какой-то пустячной услуге. – Варвара Филипповна придает пересчету белья особое значение. Может быть, она боится, что прачку завербуют германские агенты и начнут приплачивать из оперативных сумм за нанесение ущерба имуществу русских офицеров. Но мне, ей-богу, недосуг перетрясать каждую вещицу.

Не знаю, сумел ли штабс-капитан понять всю глубину скрытой мольбы, прозвучавшей в моем голосе, но он растрогался и пообещал мне содействие. Вероятно, благодаря общим воспоминаниям юности между нами сразу возникла некая духовная связь, уже приносившая кое-какие плоды… Я с облегчением воскликнула:

– Боже, как приятно встретить старого друга, готового подставить в трудную минуту плечо!

Осчастливив Валентина этой избитой сентенцией, я вручила ему опись белья и с чистой совестью удалилась переодеваться, посчитав свою благотворительную миссию на сегодня исчерпанной. Мне нужно было сделать важное дело, ради которого я прибыла в эти мрачные места, – нанести визит несчастной овдовевшей Анечке.

Однако, прежде чем я успела покинуть гиреевскую усадьбу, мне еще довелось пережить несколько сложных и во всех смыслах неоднозначных мгновений.

– Послушай, Валентин, а ты, похоже, хорошо знаком с госпожой Хорватовой? – донеслось до меня из-за запертой двери моей спальни. Голос принадлежал тому ангелоподобному поручику, который уже обратил на себя мое неблагосклонное внимание. Такой ленивый голос с легкими ироническими интонациями, спутать его с другими было бы сложно.

И как четко слышно каждое слово! В старых деревянных домах случаются поразительные акустические эффекты, впрочем, господа офицеры разговаривали в коридоре, под самой дверью моей комнаты, полагая, вероятно, что я уже убралась из усадьбы восвояси и услышать их никак не смогу.

Первым моим побуждением было дать понять, что я здесь и прекрасно все слышу, раз уж речь зашла обо мне. Но любопытство, как всегда, не позволило мне себя обнаружить.

В конце концов я ведь не подслушиваю, тайно подкравшись к чужой двери, а просто-напросто выбираю шляпку, находясь в своей собственной комнате. Вольно же господам офицерам кричать на весь дом, не делая тайны из своего разговора…

– Да, когда-то мы с Еленой Сергеевной были очень дружны, – сдержанно ответил, между тем, Салтыков.

– Интересная дамочка! – протянул в ответ поручик с какой-то неприятной интонацией. – Экстравагантная такая. Я с ней не знаком, но у нас, как и у большинства москвичей, есть общие друзья, и я весьма и весьма наслышан о ее особе. Как и все дамы, претендующие на общественную деятельность, она всегда на виду, дает повод для сплетен, и небезосновательно. Госпожа Хорватова – женщина деловая и за свою жизнь успела сменить четырех мужей. Первый муж, насколько мне известно, был большой ошибкой, однако он вполне благоразумно и своевременно наложил на себя руки. Впрочем, два его последователя тоже отошли в мир иной. Не берусь утверждать, что мадам им в этом деле поспособствовала, чего не знаю, о том судить не берусь, но когда случайность превращается в закономерность, это наводит на определенные размышления. Однако фабрикант Лиховеев, супруг номер 2, оставил ей немалое состояние и полную независимость, к чему она всегда стремилась.