Сердце ангела - Хортсберг Вильям - Страница 14

На первом этаже Брилл-Билдинг, по обе стороны от дверей, располагалось два бара, выходившие окнами на Бродвей. Одним из них был бар “Джек Демпси”, где собирались завсегдатаи боксерских матчей, а другим — “Тэрф”, приют музыкантов и поэтов. Из-за синих зеркальных окон фасада он походил на мрачный и негостеприимный грот где-нибудь на Капри.

Внутри же это была обычная забегаловка. Я прогулялся вдоль стойки и нашел человека, который был мне нужен, — Кении Помероя, аккомпаниатора и аранжировщика еще с тех времен, когда меня и на свете не было.

— Как дела, Кении? — шепнул я, залезая на соседний табурет.

— Ба, Гарри Энджел, знаменитая ищейка! Сколько лет, сколько зим!

— Верно, Кении. У тебя пустой бокал. Погоди, я закажу. — Я помахал бармену и взял два “Манхэттена”.

— Твое здоровье, малыш, — произнес он, поднимая бокал. Кении Померой был лысым толстяком с картофелиной вместо носа и комплектом подбородков, помещавшихся один под другим, как бы про запас. Он всегда носил пиджаки из грубой шерстяной ткани и кольца с розовыми сапфирами. Единственным местом, где я когда-либо встречал его, кроме репетиционного зала, была стойка в “Тэрфе”.

Мы немного поболтали о старых временах, а потом Кении спросил:

— Каким ветром тебя занесло в наш притон? Гонишься за злодеями?

— Не совсем. Я работаю над одним делом, и ты мог бы мне помочь.

— Всегда рад, приятель.

— Что ты знаешь о Джонни Фаворите?

— Джонни Фаворите? По сути, ничего.

— Ты был знаком с ним?

— Не-а. Несколько раз был на его концертах перед войной. Последний раз в Трентоне, в Старлайт-Лаундж, если память не подводит.

— Ну а после войны не встречал? Скажем, в последние пятнадцать лет?

— Шутишь? Он ведь умер!

— Не совсем. Он в больнице, на севере штата.

— Что ж, если он в больнице, как я мог повстречать его?

— Иногда он покидает ее, — сказал я. — Ну-ка, глянь сюда. — Вынув из конверта фотографию оркестра Спайдера Симпсона, я протянул ее Кении. — Который из этих парней Симпсон? Здесь на снимке не указано.

— Симпсон ударник.

— А чем он сейчас занимается? Все еще руководит оркестром?

— Не-а. Из ударников хорошие лидеры не получаются. — Кенни отхлебнул из бокала и задумчиво наморщил лоб, плавно переходящий в макушку. — Не так давно я слыхал, будто он работает на студии, где-то на Побережье. Попробуй позвонить Натану Фишбайну в Капитал-Билдинг.

Я записал имя и спросил Кенни, не знает ли он что-либо об остальных оркестрантах.

— Несколько лет назад я работал в Атлантик-Сити с одним тромбонистом. — Кенни ткнул пухлым пальцем на фото. — С этим парнем, Рэд Диффендорф его имя. Сейчас он играет “кантри” с Лоуренсом Уэлком.

— Ну а что-нибудь о других? Не знаешь, где я могу их найти?

— Вообще-то, я припоминаю многие имена. Все парни до сих пор при деле, но не могу сказать, кто с кем работает. Тебе придется расспросить музыкантов, или позвонить в профсоюз.

— А как насчет негра-пианиста по имени Эдисон Суит?

— Пупс? Он неподражаем. У него левая рука, как у Арта Тейтума. Бесподобно. Его не нужно разыскивать: последние пять лет он играет в “Красном Петухе” на окраине города, на Сто тридцать восьмой улице.

— Кении, ты кладезь полезной информации. Хочешь позавтракать?

— Я к этому добру не прикасаюсь. Но не откажусь от еще одного коктейля.

Я повторил заказ и добавил к нему чизбургер и жареную картошку — для себя. Пока мы ждали, я отыскал телефон-автомат и позвонил в местное отделение Американской федерации музыкантов. Я назвался свободным журналистом, работающим по заказу журнала “Взгляд”, и спросил, нельзя ли взять интервью у оставшихся в живых музыкантов оркестра Спайдера Симпсона.

Меня соединили с девушкой, ведущей досье членов профсоюза. Я рассыпался в любезностях, пообещав отметить профсоюз в своей статье, и продиктовал девушке указанные на фото имена оркестрантов и инструменты, на которых каждый из них играл.

Десять минут прошло в ожидании. Результат был следующим. Из пятнадцати музыкантов четверо скончались, а шестеро были вычеркнуты из профсоюзных списков. Девушка дала мне адреса и телефоны остальных. Диффендорф, тромбонист у Лоуренса Уэлка, жил в Голливуде. Спайдер Симпсон тоже нашел себе местечко поблизости от Лос-Анджелеса, в Студио-Сити. Остальные жили здесь, в городе.

Среди них — альт-саксофонист Вернон Хайд, работающий в бэнде “Тунайт” из “Эн-Би-Си Студиос”, и два “духовика” — трубач Бен Хогарт, обитавший на Лексингтон-авеню, и тромбонист Карл Валински в Бруклине.

Я записал все это в свою книжку, от души поблагодарил девушку и попытался обзвонить музыкантов, но безуспешно. “Духовиков” не было дома, и лучшее, что я мог сделать, это оставить на коммутаторе “Эн-Би-Си” номер своей конторы.

Я начинал чувствовать себя, как новичок на бекасиной охоте. То есть, как парень, сидящий всю ночь напролет в лесу с пустым мешком в руках. Шансов на то, что кто-либо из бывших коллег Джонни по оркестру случайно встретил его после того, как он ушел на войну, было меньше, чем один на миллион. Но это единственная зацепка в городе, и я решил ухватиться за нее.

Вернувшись к стойке, я съел чизбургер и поковырялся в увядшей на тарелке картошке.

— У нас классная жизнь, Гарри, верно? — Кении Померой звякнул кубиками льда в пустом бокале.

— Лучшая и единственная.

— Подумать только, некоторые бедняги вынуждены зарабатывать на кусок хлеба!

Я сгреб мелочь со стойки в карман.

— Не сбрасывай меня со счета, если мне придется делать то же самое.

— Ведь ты еще не уходишь, Гарри?

— Мне пора, старина, хотя я с удовольствием побыл бы здесь и залил отравой печень на пару с тобой.

— Видно, скоро ты начнешь пробивать время на табельных часах. Впрочем, если понадобится мой опыт, ты знаешь, где меня найти.

— Спасибо, Кении. — Я натянул пальто. — Тебе что-нибудь говорит имя Эдвард Келли?

Кении сосредоточенно наморщил гигантский куполообразный лоб.

— Я помню только Ораса Келли, — пробормотал он. — Примерно в то время, когда Красавчик Бой Флойд вырубил федеральных агентов на Юнион Стэйшн, Орас играл на рояле в “Рено-клубе”, на углу Двенадцатой и Черри. А между делом занимался букмекерством. Он, часом, не родственник твоему?