Мироповорот - Хомяков Петр Михайлович - Страница 28

В свете фар мелькнула канава, пересекающая дорогу. Было не видно, это небольшая выемка, или приличная яма. Чугунов затормозил, и, не выключая мотора и фар, вышел осмотреть препятствие.

Почти автоматически он взял саперную лопатку, которую всегда возил с собой.

Он не успел сделать и двух шагов, когда услышал сзади:

– Эй, мужик, часиками и мобильничком не поделишься. А может у тебя и денежки лишние есть?

Чугунов был в темно-серых брюках, черных демисезонных сапогах, черной кожаной куртке и темно-серой шапке. Машина тоже была темного цвета. На этом фоне была совершенно не видна саперная лопата в его руках, ручка которой тоже была темной.

Не говоря не слова, Чугунов сделал шаг навстречу смутно видневшейся фигуре, надвигавшегося на него человека.

Когда-то он участвовал в одном исследовательском проекте вместе с антропологами и биомеханиками. Ему очень понравился шутливый афоризм, обоснованный, тем не менее, вполне академично: «Удар сверху вниз сделал обезьяну человекообразной, удар снизу, сделал из нее человека».

Впрочем, до сей поры большинство людей опасается именно удара сверху. Полагают, что наибольшая угроза исходить от замахивающегося чем-то противника. Человека с опущенными руками опасаются гораздо меньше.

Чугунов сблизился с любителем чужих часов, мобильников и денег и ударил его острой лопаткой, как неким холодным оружием, снизу вверх, целя в левую глазницу. Удар был совершенно неожиданным. Лопатка немного порезала веко и рассекла бровь. Кровь хлынула из рассеченной брови, заливая глаза нападавшему.

От крови, потери ориентировки и боли, нападавший отшатнулся. И на миг потерял Чугунова из виду. Между тем, лопатка пройдя по векам и бровям продолжала свой путь вверх. И теперь Чугунов стоял с поднятым над головой своего противника орудием. Он немного повернул лопатку, и косо ударил нападавшего по переносице.

Вообще-то таким ударом можно было и убить. Но Чугунов об этом не особо задумывался. Тем более, что «Убийцу укокошить можно смело, а вора обобрать – святое дело».

Все это заняло несколько секунд. Любитель чужого личного имущества, шатаясь и зажимая лицо, пятился назад, не думая уже ни о чем, кроме своей боли и крови.

– У, с-с-су-ука! Из-за его спины к Чугунову бросился еще один. В тусклом неверном свете, Чугунов заметил нож в его руке. Но лопатка была снова поднята. Как шашкой рубанул он ей по руке с ножом.

Короткий вскрик, стук упавшего ножа о камень.

Чугунов резко ударил нападавшего ногой куда-то в район его колен. И тот рухнул на землю. Чугунов уже хотел окончательно добить его ударом ноги по горлу, но ограничился тем, что ударил лежащего по пальцам руки. Теперь тот был не опасен.

Сзади послышался какой-то шорох, возня, звон разбитой бутылки и звук каких-то повторяющихся движений.

Чугунов резко обернулся и все понял. Третий налетчик хотел напасть на него сзади. Но в горячке не заметил, как на него самого сзади напал Василий. Локтионов ударил нападавшего бутылкой по затылку. Тот не потерял сознание. Наверное, его спасла вязаная шапка. Но удар все же был крепким. И теперь он стоял на коленях, пытаясь подняться и обхватив голову руками. А Василий в порыве безумной ярости бил его по этим рукам острым бутылочным горлышком. Вернее не бил, а вполне серьезно хотел перерезать ему горло или повредить глаз бутылочной «розочкой».

Третий налетчик был совершенно деморализован и только прикрывал окровавленными руками голову.

Чугунов подскочил к дерущимся. Одним ударом он послал противника Василия в нокаут. А потом стал оттаскивать самого Василия от лежащего. Ибо Локтионов все пытался размозжить ему ногой лицо.

– Все, все, Вася. Они уже нам не опасны. Заканчивай.

Он никогда не видел Василия таким бешенным. Тот с трудом приходил в себя. А потом, несколько ссутулившись, пошел и сел в машину.

Налетчики, отползали в кусты, обрамлявшие заброшенный двор с поваленным забором.

Чугунов с удовлетворением убедился, что все они хоть как-то шевелятся. Значит, живы. Ему, разумеется, не было жаль этих человекообразных. Однако и лишние хлопоты, которые могли последовать, если бы кто-нибудь из них вздумал подохнуть, были ему не нужны.

Он посмотрел на лежащую впереди канаву, и убедился, что она неглубока. Сел за руль и медленно тронулся дальше по проулкам городской окраины.

Василий сидел неподвижно. Его большие голубые глаза казалось светились каким-то потусторонним огнем. Чтобы прервать тягостное молчание, Чугунов сказал:

–Ну, ты даешь, доцент!

Василий вдруг истерически рассмеялся.

– Ты еще больше даешь, профессор!

– Ну, и компашка у нас с тобой. Не поймешь, кто есть кто!

Василий продолжал нервно смеяться. Потом достал еще одну бутылку пива и вдруг заговорил, развернув перед Петром картину всей своей жизни. Он продолжал говорить всю оставшуюся недолгую дорогу до дома Чугунова. Говорил, автоматически помогая Петру разгружать машину, а потом на кухне за поздним ужином. Который на этот раз, очевидно, не мог не сопровождаться изрядными порциями коньяка и водки.

Чугунов молча внимательно слушал, вставляя редкие реплики касающиеся исключительно текущих дел. Типа разгрузки машины и расстановки посуды.

Василий родился в небольшом поселке ближнего Подмосковья. Отец его был техником на железной дороге, мать медсестрой. Не далеко от их поселка находился небольшой аэродром. И все мальчишки поселка не избежали увлечения небом.

Но Василий не увлекался небом, он им бредил. И эта страстная мечта о небе была единственной отличительной чертой, в общем-то, ничем иным не примечательного, крупноватого, несколько флегматичного мальчика.

В детстве он прочитал все книги о самолетах и летчиках, которые ему только удавалось достать. Запоем читал он также и все научно-популярные книги про авиацию. Он неплохо учился и очевидно мог стать хорошим авиационным инженером. Однако в своих мечтах он мыслил себя только летчиком.

Шло последнее десятилетие Советского Союза. Скепсис и отторжение казенного и милитаристского уже проникал в массовое сознание. И конкурсы в летные училища были уже не такими, как пять, а тем более, десять лет, назад.

И все же в училище Василий не прошел. Подвело здоровье. У него оказались проблемы с вестибулярным аппаратом и зрением. Проблемы, в общем небольшие. Но в советской империи была традиция брать на определенные работы только стопроцентно здоровых людей. Благо их было еще достаточно.

Это в Японии даже летчики-испытатели могут иметь зрение плюс или минус четыре. Умеют в стране Восходящего солнца работать с любыми людьми, умом, упорством и трудом компенсируя то, что недодала природа. А в совке привыкли использовать только ресурсы отличного качества. В том числе людские. Нимало не заботясь о возобновлении этих ресурсов. Впрочем, не только в совке. Это исконная российская черта. Как говорил сподвижник Петра Великого Меншиков после разгрома под Нарвой: «Не кручинься государь, бабы еще нарожают».

Впрочем, Василий тогда об этих проблемах не задумывался. Он твердо знал, путь в небо он отыщет. Хороший старательный парень поступил в МАИ. Но он все равно искал возможности быть не инженером, а летчиком. Стал прыгать с парашютом. Занимался разными видами спорта и пытался исправить те физические недостатки, которыми его наделила природа. Он фанатично тренировал свой вестибулярный аппарат, занимаясь гимнастикой и акробатикой. Пробовал различные методики аутотренинга, улучшающие зрение.

И в итоге у него стало что-то получаться. Во всяком случае, медицинские комиссии в аэроклубе отмечали заметные улучшения соответствующих показателей его здоровья. Настоящий прорыв наступил, когда Василию повезло, и он вошел в группу добровольцев, на которых испытывали различные методики из области космической медицины в Институте медико-биологических проблем. Для большинства эти опыты не приносили ничего, кроме весьма нелишних для любого студента денег. Кому-то не везло. И он оставлял в лабораториях МБП часть своего здоровья. Ну, а кому-то везло. И он первым пользовался результатами прорывных медицинских технологий.