Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ - Хомяков Петр Михайлович - Страница 73

И они вернулись в Авлиду.

Может быть, теперь они разбредутся по домам, – думал Одиссей, проходя по лагерю.

Разношерстное войско пьянствовало, ссорилось, а в последнее время еще и болело. В лагере было грязно, и царил беспорядок.

Одиссей подошел к шатру Агамемнона, где собирался военный совет. Вздохнув, он откинул полог, прикрывающий вход и вошел внутрь.

– Сколько можно ждать?! – грозно вопрошал Ахилл. – И чего мы вообще ждем?

– Не все еще корабли собрались. Многих по пути разметала буря, – заметил Агамемнон.

– Кого ты хочешь обмануть, царь?! – взорвался Ахилл. – Какая буря? Как здесь в виду у берегов можно заблудиться? Да многие просто разбежались! И правильно сделали. Ты пока не выполнил ни одного из своих обещаний. Где провиант, где вино, где все другое, то, что ты обещал союзникам?!

– Ну, вина здесь больше, чем надо, – заметил Паламед. – Так продолжаться не может. Скоро здесь все перепьются и передерутся.

Скотина, – подумал Одиссей, – ему всегда больше всех надо. Между тем, Паламед продолжал.

– Надо занять воинов. Давайте, организуем соревнования в боевых искусствах. А победителям предложим награду. Эти соревнования займут воинов. Хотя бы на время.

Предложение Паламеда было принято. И в лагере воцарился относительный порядок. Так всегда бывает, когда люди увлечены чем-нибудь. Впрочем, порядок может базироваться и на страхе. Однако добровольцев, к тому же имеющих разных независимых командиров, не так-то просто было держать в узде страхом.

Поэтому в отличие от египтян, которые пороли до полусмерти провинившихся офицеров, а провинившихся солдат просто убивали, греки были вынуждены искать иные методы поддержания боеспособности и управляемости войск.

И ведь нашли! Нашли, на посрамление иным потомкам, не мыслящим любого управления без устрашения.

Впрочем, Одиссею от этого было не легче.

Опять этот старик, – зло думал царь Итаки, наблюдая возвращение энтузиазма в ряды ахейцев. – Сначала меня, и таких, как я, заставил участвовать в этой авантюре, а теперь не дает этой авантюре выдохнуться само собой.

А зачем ты тогда так искусно привлек Ахилла? – спросил внутренний голос. – Без него все вообще давно бы развалилось.

На это Одиссей не мог ответить сам себе. С одной стороны он еще надеялся, что войны удастся избежать. Предприятие этих родственничков олимпийцев выдохнется само собой. Но с другой стороны он уже сам хотел поскорее начать эту войну, пограбить Трою, и вернуться с победой.

Однако, удастся ли все это? Вернется ли он из под Трои? Тем более, с добычей.

А, будь, что будет! Но Паламед все же скотина.

– Когда ты отдашь за меня свою дочь Ифгению, и как обещал, объявишь своим наследником, – спрашивал Ахилл Агамемнона, когда они остались в шатре одни после военного совета.

– Ахилл, ну, не торопись. Многие не поймут такого шага. Видишь, и так все разбегаются.

– Да вы, данайцы просто стадо баранов. Если бы не я, вас вообще бы сразу сбросил в море один Телеф. А так его заставили хотя бы сохранять нейтралитет.

– Не задавайся, Ахилл! Твоих воинов меньше десятой части войска!

– Но без моих конников и колесничих вас разметают, как в Египте! Кого ты пытаешься обмануть, Агамемнон?!

– Хорошо, не будем ссориться. Обсудим все несколько позже.

– Великий Зевс! Ахилл может бросить войско, – докладывал царю богов Калхас.

– Почему? Чего вы там опять не усмотрели?!

– Агамемнон не может объявить Ахилла своим зятем и наследником. Это разозлит многих других царей. А в лагере и так разброд.

– Да, вот уж точно, не усмотрели, давая такие обещания Ахиллу. Ладно. Твои предложения.

– Пусть Агамемнон подтвердит свои обещания Ахиллу. Но тайно. А в подтверждение отправит дочь в Тавриду, во владения Ахиллу.

– Но этот шаг ясно покажет другим, что Ифгению делают заложницей неких обещаний сыну Пелея. Кого мы этим обманем?

– Громовержец, отправим ее тайно.

– Как? Не много ли тайн, Калхас. Война еще не началась, а клубок интриг уже такой тугой, что голова идет кругом. Не запутаться бы нам с тобой.

– Громовержец, царь богов. Ты умеешь отводить глаза. Давай якобы принесем Ифгению в жертву. А сами отведем глаза толпе и отправим Ифгению в Тавриду к Ахиллу.

– Хорошо. Я подумаю.

Да, воистину трудно быть богом, – думал Зевс над предложением Калхаса. – Верит ведь, дурак, что я все могу. А я уже не могу ничего, кроме как давать указания другим. Выполнят ли они, эти другие, мои указания? И если да, то как долго это будет продолжаться.

А может, действительно, бросить эту войну? Нет, уже поздно. Надо доводить дело до конца.

Бывший волхв, а ныне эллинский царь богов и людей Зевс, не знал, что войны все же лучше не начинать. И остановить войну в любом случае гораздо разумнее, чем продолжать во что бы то ни стало.

– Что мне делать, Афина? – устало спросил Зевс свою приемную дочь-любовницу ночью.

Она давно стала лучшей советницей царя богов и была ему, в отличие от других обитателей Олимпа, предана искренне и глубоко.

Она была одной из немногих богинь Олимпа, которая не являлась по рождению ведуньей с севера. И поэтому вела себя поначалу с царем богов гораздо почтительнее остальных, считавших Зевса земляком и родней.

Но потом, как это нередко случается, стала гораздо преданнее ему, чем остальные. Именно поэтому очень многие религии считают неофитов кадрами более ценными, чем давние поклонники тех или иных богов. А христиане так вообще выразили эту мысль наиболее четко, утверждая, что «раскаявшийся грешник лучше двух святых».

Впрочем, все эти парадоксы верны лишь в случае слияния религии и государства. Свободная и осознанная вера с такими принципами не совместима. Однако, Зевс отнюдь не был воплощением свободной и осознанной веры.

– Я подумаю, Громовержец, – ответила дева Паллада.

– Думай, но не долго. Все разваливается на глазах.

Афина застала Афродиту на Олимпе.

– Что же ты не со своим мужем? – спросила Паллада.

– Каким, сестрица? Гефестом, Аресом, Посейдоном? Я уже сама путаюсь в них.

Афина схватила Афродиту за локоть. Схватила жестко и больно.

– Отпусти, ты что, сдурела?!

– Нет, дорогая, не сдурела, – прошипела Афина, не отпуская ее руки. – Жаль, что у нас нет тех же, – она не могла подобрать слов, ибо не знала соответствующих вещей, – тех же, что у твоего фараона или царя хеттов.

– Кого, тех, – Афродита вырвала, наконец, свою руку из железных тисков Афины.

– Тех, кто развязывает языки таким, как ты.

– Каким? – Афродита пришла в себя и говорила насмешливо и уверенно.

– Не заговаривай мне зубы! Я все знаю! И я убью тебя.

– Боги бессмертны, дура местная.

– Врешь! Еще как смертны.

Афродита отошла подальше.

– Не приближайся ко мне! Хуже будет, подстилка зевсова.

– Глаза отведешь? А потом ударишь в спину?

– Хотя бы. Ты ведь этого не умеешь, богиня недоделанная. Дура местная.

– Ладно, давай договоримся, – вдруг миролюбиво предложила Афина.

– О чем?

– Я никому не говорю о твоих шашнях с фараоном, а ты иногда помогаешь нам с Герой.

– С каким фараоном? Чего ты несешь?

– Зря хорохоришься, куколка. Я знаю не все. Но кое-что все же знаю. Этого достаточно, чтобы почти весь Олимп возненавидел тебя. Тебе не дадут улететь. Тебя продадут в рабство. И будут насиловать и пороть, как в свое время Геру. Но в отличие от нее, не будет Зевса, который придет и спасет.

Ну, как, согласна нам помогать? Или я все говорю отцу.

– Не отцу, а своему любовнику. Не кривляйся хотя бы перед своими.

– Какая ты своя.

– Ты права, южанка. Я тебе не своя. И ты мне не своя.

Афродита задумалась. Отвести глаза и потом сразу улететь. Но куда? На север что-то пока не хотелось. К Рамзесу или Суппелулимасу? Променять роль богини на роль фаворитки? Глупо и скучно.

– Ладно. Уговорила. Что тебе надо?

– Отведи глаза толпе в Авлиде. Там дочь Агамемнона якобы принесут в жертву богам. А на самом деле ее надо отдать Ахиллу и отправить в Тавриду, в его владения.