Боги и твари. Волхвы. Греческий Олимп. КГБ - Хомяков Петр Михайлович - Страница 67

– Ты противоречишь сама себе. Как можно омолодиться войной и убийством? Только что ты говорила обратное.

– Знаешь, сама не знаю. Но, чувствую, что ты еще не…

Она задумалась.

– Не набрал достаточно грехов, чтобы умереть? – вдруг засмеялся фараон.

– Вот таким я тебя люблю, мой царь – порхнула ему на колени Афродита.

Домой в Трою Парис возвращался посуху. С относительно небольшим, но внушительным отрядом имперских гвардейцев. Помимо скудной казны Менелая, он вез богатые дары от фараона. А также послание царя царей Приаму.

Былые распри фараон предавал забвению. Он признавал Приама своим надежным вассалом, и обещал ему всяческое содействие в борьбе с Элладой. Аналогичное обещание и порцию финансовой помощи передал по дороге и царь хеттов.

В случае победы над ахейцами и переносе войны в Элладу владыки Востока обещали Приаму признание за ним и его потомками титула царя царей.

В ближайшем от Трои порту Парис сел на поджидавший его корабль, и формально говоря, прибыл на родину морем. Его сопровождала неизвестная женщина, чем-то похожая на Елену.

А Елена со своей непонятной улыбкой все так же потупя глаза, медленно снимала свой хитон перед Рамзесом. А когда фараон засыпал, утомленный ее бурными ласками, тихо кралась в покои наследника престола.

Афродита старалась быть как можно более незаметной на Олимпе.

И все же Афина как-то раз подозрительно спросила ее:

– Что-то ты много стала отлучаться.

– А разве я рабыня, и не свободна делать, что хочу?

– Ты не рабыня, но надо же знать меру!

– Меру чего? – невинно осведомилась Афродита.

Она вновь была глупенькой блудливой блондинкой.

Глава 7. Стоянка в Авлиде

Слух об оскорблении Менелая троянским царевичем разнесся со скоростью степного пожара. Братья цари были переполнены праведным гневом и менее праведным желанием от души пограбить богатенькую Трою.

На этот раз собрались быстро. Да, первый совместный поход в Египет был неудачным. Но подготовка-то была успешной! Сумели же собраться тогда все вместе, не имея никакого опыта.

А теперь опыт был. И собрались, даже не очень уповая на помощь богов. Умеем, умеем, когда хотим! – так мог бы сформулировать свои чувства любой из участников предприятия.

И то сказать, кораблей, моряков и воинов было, несмотря на потери в Египте, в избытке. И возможность занять их пришлась весьма кстати.

Первоначально инициаторы проекта собрались в Авлиде. Рябило в глазах от обилия богатых доспехов, скопища снующих туда сюда добровольцев.

В гавани было тесно от кораблей. А в окрестностях знаменитых алтарей у высокого платана встали шатры вождей.

Поближе к богам хотели быть все.

Первоначальная эйфория длилась довольно долго, но постепенно запасы съестного и вина стали убывать, а ясности в ситуации не прибавилось.

Вдруг стало ясно, что в Авлиду приплыли далеко не все, на кого рассчитывали. Добровольцы стали все интенсивнее злоупотреблять вином и азартными играми. Нарастала агрессивность друг к другу. Драки и стычки стали делом обыденным.

– Пора трогаться в путь, брат, – сказал как-то Агамемнон Менелаю.

– Но собралось едва ли половина из тех, кто обещал приплыть!

Мудрый и честный царь Паламед, присутствовавший при разговоре, возмутился:

– Что думают эти не явившиеся! Для них честь Эллады пустой звук! Начинать братья надо с себя.

Менелай с Агамемноном тупо уставились на Паламеда.

– Что значит, с себя?

– Да не с вас, не с вас, – досадливо ответил Паламед. – А с тех царей Эллады, которые не удосужились приплыть. Разобьемся на отряды и поплывем к ним. Уговоры колеблющихся надо подкреплять силой авторитета.

Вероятно, он оговорился и имел в виду авторитет силы.

Одиссей, царь Итаки был среди тех, кто с самого начала проявили весьма прохладное отношение к предприятию.

Он был одним из немногих царей Эллады, в чьих жилах не текло ни капли северной крови. Родственных связей с олимпийскими богами у него тоже не было. Поэтому среди арийских царей он был белой вороной. Обрезанной, кстати, как и большинство простых ахейцев по ближневосточному обычаю.

Южная хитрость и прагматичность до поры позволяла ему, оставаясь самим собой, сохранять свое положение в сообществе эллинских царьков. Но сейчас хитрость была бесполезна.

Он понял это, когда увидел перед воротами своего дворца представительную делегацию во главе с Паламедом.

Не надо было быть очень умным, чтобы понять, не решившись плыть в Трою, собравшиеся в Авлиде начнут занимать своих воинов искоренением внутренней крамолы и «воспитанием патриотизма». И начнут, скорее всего, с таких как Одиссей, не имеющих родни на Олимпе, и не являющихся их «белым братом».

Одиссей, скрепя сердце, согласился плыть в Авлиду. Но выставил только двенадцать кораблей. Что было более, чем скромным, если сравнивать с другими, теми, кто выставлял по сто, или по восемьдесят кораблей.

Это была по существу, принудительная мобилизация. И он прибыл в Авлиду, с трудом скрывая досаду.

Особенно злясь на старика Паламеда.

Ишь, нашелся моральный авторитет, – злобно негодовал Одиссей. – Честь Эллады для него, видите ли, превыше всего! Надутый болван. Посмотрим, двинетесь ли вы в путь теперь, сорвав с места таких же бедолаг, как я.

Его скепсис только утвердился, когда он исподволь начал знакомиться с ситуацией. Сила, надо признать, была собрана внушительная. Но порядка не было. Верховное командование Агамемнона было чисто номинальным. Снабжение войск из рук вон плохим.

Это все было бы еще терпимым, если бы ахейцам противостояла одна Троя. Но если Трою поддержит весь Восток? Если против ахейцев двинутся все вассалы Египта и царства хеттов, от Эфиопии до Кавказа?

Похоже, эти родственнички жителей Олимпа об этом даже не подумали.

Но об этом подумали дальновидные жрецы, поддержавшие поход в самом начале.

Глава 8. Олимп дискутирует

– Да, заварила ты кашу, сестренка.

Аполлон и Афродита осматривали с высоты птичьего полета сбор войска в небольшом городке Авлиде.

– И что теперь? – продолжил Аполлон.

– Давай не надрывать глоток, присядем где-нибудь поблизости.

После приземления Аполлон повторил свой вопрос.

– Вот они собрались. Что дальше?

– Пойдут на Трою.

– Потом?

– Потом перебьют друг друга.

– А при чем тут Зевс и Олимп? Ты, кажется, хотела разогнать олимпийское сборище. Но я не понимаю, почему это случится. Даже если большая часть поклонников Зевса перебьют друг друга.

– Понимаешь, Купала, Зевс давно не волхв. Он царь. Обычный царь. Только царствует иными методами, чем Рамзес. Но не в этом суть. Не Рамзес меня обманом завлек на этот Олимп, не Рамзес натравил убийц на братьев и сестер с Лысой горы.

– Все это я знаю.

– Хорошо, так вот, Зевс царь, и его царство это те, кто верят в него. Но одно дело вера простолюдина, а другое дело вера царя. Все эти царьки, связанные родственными узами с Олимпом и друг с другом и есть основа царства Зевса.

Они перебьют друг друга, и его царство рухнет.

– Все верно, но есть два возражения. Первое. Среди этих царьков и их вельмож немало и наших детей. Ты сама рожала и от Гефеста, и от Ареса. Твои чада тоже будут среди этих, перебивших друг друга?

Афродита задумалась. А потом, тряхнув головой, сказала:

– Наверное, будь я смертной, это остановило бы меня. Но зачем-то всемогущая Судьба сделала меня бессмертной. И я не могу рассуждать, как обычная баба. Да, я буду стараться спасти своих детей.

Что мне, кстати, удастся лучше в том случае, когда я сама причастна ко всему происходящему, чем если бы это гнилое царство неожиданно стал крушить кто-то иной.

Но, повторяю, у детей своя судьба. И пусть они делают ее сами. Но отказываться ради них от того, что мне велит моя Судьба, Судьба богини, я не буду. Как не отказываюсь я, бессмертная богиня, от любви. А ведь смертная давно забыла бы о любви на моем месте, погрязнув в делах и заботах.