В Ночь Седьмой Луны - Холт Виктория - Страница 8

Со временем я должна была превратиться в образцовую хозяйку, в доме которой не увидишь и пылинки на перилах, с зеркальной чистоты столами; должна была делать свой собственный воск и скипидар для натирки мебели и полов; солить свинину, собирать черную смородину для желе и размышлять над качеством имбирного пива.

А где-то в мире Зигфрид продолжал бы свои приключения, и если бы мы встретились вновь после многих рядов банок в кладовке, он, должно быть, не узнал бы меня, но я всегда узнала бы его.

Я находила убежище в доме Гревиллей, где меня всегда ждали, и иногда появлялся Энтони, с кем можно было поговорить о прошлом. Энтони был так же помешан на прошлом, как я – на сосновых лесах. Мне нравилось узнавать от Энтони его мнение о значении замужества королевы, о принце-консорте, вытеснившем с политической сцены лорда Мельбурна, его вкладе в благосостояние страны, об огромной выставке в Гайд-парке, которую Энтони описывал так ярко, что я видела Хрустальный дворец и маленькую королеву и ее мужа. Он рассказывал о Крымской войне и великом Палмерстоне и о том, как наша страна превращалась в могущественную империю.

Если бы не Гревилли, я чувствовала бы себя очень несчастной в это время.

Но Энтони не всегда был дома, и я уставала от бесконечных рассказов родителей о его добродетелях. Неприкаянность, тоска обуревали меня, и иногда я чувствовала себя словно в заточении, ожидая что-то и для меня самой неясное.

Я сказала миссис Гревилль, что я погибаю от безделья.

– У молодых девушек всегда есть масса работы по дому, – сказала она. – Они учатся, как стать хорошими женами после замужества.

– Это так мало, – ответила я.

– Ох, не скажите. Быть хозяйкой – одна из важнейших обязанностей в мире... для женщины.

Я плохо подходила для этой роли. Мои джемы подгорали, а этикетки отклеивались. Тетя Каролина досадовала:

– Все это результат воспитания в заморских школах.

«Заморское» было ее любимым словечком для определения всех неодобряемых ею вещей.

Мой отец женился на заморской женщине. У меня были заморские понятия о смысле жизни.

– Что ты можешь делать? Пойти в гувернантки и учить детей? Мисс Грейс, дочь викария из нашей деревни, пошла в компаньонки после смерти отца.

– Она вскоре заболела после этого, – добавила мрачно тетя Матильда.

– А эта леди Огалви. Она перестала раздавать суп бедным потому, по ее словам, что они отдавали его свиньям, как только она отворачивалась.

– Я знала уже давно, что с ней что-то неладно, – вставляла тетя Матильда. – У нее была такая прозрачная кожа. Ты скоро заболеешь, моя девочка, – сказала я себе.

Я – задумывалась. Я не представляла себя в роли гувернантки или компаньонки сварливой старой леди, еще – похуже моих теток. По крайней мере несообразность их разговоров и непредсказуемость их взглядов несколько развлекали меня.

Я плыла по течению. Как будто чего-то ждала в этой беспросветной жизни. Пылкость моих чувств сменилась язвительностью. Я дразнила теток: отказывалась понимать, чему так отчаянно учила меня тетя Каролина легкомысленно отзывалась о телесных недомоганиях. Да, я чувствовала себя опустошенной; я томилась по чему-то неизвестному. Не случись того приключения в лесу, возможно, все было бы иначе. Зигфрид не лишил меня чести (как он выразился), но я лишилась покоя. Мне казалось, что я увидела на мгновение мир, о существовании которого не подозревала, если бы не Зигфрид, но это видение навсегда выбило меня из привычной колеи. Весной, после приезда Клисов, жизнь стала более сносной.

Как и Энтони, это были серьезные люди. Я временами посещала лавку и сдружилась с ними. Тетям они тоже понравились. Мне было почти девятнадцать, еще не старуха; тети охраняли меня, но жизнь, казалось, не много обещала мне.

И вот тогда Глайберги объявились в Оксфорде.

Я помогала тете Каролине готовить земляничный джем, когда они прибыли. Раздался стук в дверь, и тетя Каролина возмутилась: «Кто это заявился так рано?»

Было около одиннадцати часов утра, и впоследствии я удивлялась, что не предчувствовала важности этого события.

Тетя Каролина, склонив голову набок, прислушивалась к голосам в зале, чтобы убедиться в правильности вопросов Элен, спрашивавшей имена и цель прихода ранних визитеров.

Элен вошла в кухню:

– Ох, мэм...

– Мадам, – поправила ее тетя Каролина.

– Да, мадам, они говорят, они ваши кузены, и поэтому я пригласила их в гостиную.

– Кузены, – возмутилась тетя, – Что за кузены? У нас нет кузенов.

В кухню вошла тетя Матильда. Неожиданные визитеры были событием, и она была свидетелем их приезда.

– Кузены, – повторила тетя Каролина. – Они говорят, что они наши родственники.

– У нас был единственный кузен Альберт. Он умер от печени, – сказала тетя Матильда. – Он пил. Что сталось с его женой, мы не слышали. Она также была не прочь выпить. Иногда это влияет на сердце, и у нее был такой странный цвет лица...

– Почему же не познакомиться с ними? – предложила я. Возможно, мы давно утратили с ними связь, а они тем временем переболели всеми болячками.

Тетя Каролина одарила меня взглядом, означавшим: вот оно заморское воспитание; тетя Матильда, более простого склада, никогда не пыталась анализировать тайники моего ума, хотя тщательно следила за физическим состоянием моего здоровья.

Я пошла за ними в гостиную, рассудив, что их кузены, возможно, имеют со мной какое-никакое родство.

Я была не готова к таким гостям. Выглядели они как иностранцы. «По-заморски», – как подумала бы тетя Каролина.

Их было двое: подтянутая, среднего роста женщина в черном платье и элегантной шляпке и мужчина примерно того же роста, склонный к полноте. При виде нас он щелкнул каблуками и поклонился.

Они оба смотрели на меня, и женщина сказала по-английски:

– Вы, должно быть, Елена.

Мое сердце забилось от волнения: я узнала акцент. Я слышала его не раз в Даменштифте.

Я сделала несколько шагов вперед в ожидании, и она взяла мои руки в свои.

– Вы похожи на мать, правда, Эрнст?

– Думаю, что да, – ответил он довольно медленно. Тетя Каролина предложила гостям садиться. Поблагодарив, они сели.

– Мы здесь ненадолго, – сказала дама на довольно посредственном английском. – На три недели с небольшим, в Лондон, показаться доктору.

– Доктору, – глаза тети Матильды заблестели.

– Да, Эрнст жалуется на сердце. Поэтому он приехал в Лондон, и я подумала: пока мы в Англии, нам следует съездить в Оксфорд и повидаться с Лили. В книжной лавке нам сообщили эту печальную новость. Мы не знали, понимаете ли, что Лили умерла. Но по крайней мере мы можем встретиться с Еленой.

– А, – сказала холодно тетя Каролина. – Стало быть, вы родственники матери Елены.

– Может быть, это клапаны? – спросила тетя Матильда. – У меня был знакомый с врожденным пороком сердца.

Никто не слушал ее. Я даже сомневаюсь, прислушивались ли гости к ее словам.

– Вскоре после замужества Лили и отъезда в Англию, – сказала дама, наши связи стали слабеть. После нескольких писем – никаких известий. Мы знали, что у Лили родилась дочь.

Она улыбнулась мне.

– Мы считали невозможным быть рядом и не навестить вас.

– Я рада вашему приходу. Где вы живете? Рядом со старым домом моей мамы? Она много рассказывала мне о нем.

– А она не вспоминала меня?

– А как вас зовут?

– Ильза... Ильза Глайберг, это, естественно, фамилия мужа, а не моя девичья.

– Ильза, – повторила я. – У мамы было несколько кузин, я знаю.

– Да, нас несколько двоюродных сестер. О, это было так давно, и с тех пор все изменилось. Людям нельзя терять связь друг с другом.

– А где вы живете в Германии?

– Мы только что сняли небольшой летний домик на время в Локенвальде.

– В Локенвальде!

Нотки радостного удивления прозвучали в моем голосе. Тетя Каролина нашла такой восторг неприличным; тете Матильде, в свою очередь, румянец на моем лице дал бы повод подумать о появлении у меня сердечного заболевания. Мне хотелось смеяться, с сердца вдруг свалилась большая тяжесть.