В Ночь Седьмой Луны - Холт Виктория - Страница 4

Я заговорила с ней по-немецки, и она ворчливо ответила, что мне надо немедленно возвращаться в Даменштифт.

– Мы можем сообщить им, что я в безопасности, – попыталась я потянуть время. Я совсем не желала, чтобы приключение так быстро закончилось.

– Туман очень густой, – сказал Зигфрид. – Подождем немного и сразу же отправим ее домой. – Непонятно, почему женщина неодобрительно взглянула на него. Она повела меня по деревянной лестнице на второй этаж в комнату с большой белой кроватью и множеством шкафов. Открыв один из них, она извлекла оттуда синий бархатный халат, отделанный мехом. Он был восхитителен.

– Снимите свою мокрую блузу, – сказала Гарда, – и наденьте этот халат.

Я надела халат и, взглянув на себя в зеркало, поразилась происшедшей со мной перемене. Я никогда не видела такого удивительного синего бархата.

– Я могу, помыть руки и умыться? – спросила я. Она взглянула на меня почти со страхом и кивнула.

Чуть позже она вернулась с горячей водой.

– Спуститесь вниз, когда будете готовы.

Я услышала: часы пробили семь раз.

Семь часов! Что сейчас происходит в Даменштифте? При этой мысли мне стало дурно, но даже это беспокойство не поколебало то состояние дикого возбуждения, владевшее мною.

Я тщательно умылась; мои щеки горели, глаза блестели. Я распустила косы – в монастыре это не разрешалось, – и волосы упали мне на плечи, тяжелые, темные и прямые.

Я закуталась в халат и многое отдала бы за то, чтобы мои подруги из Даменштифта могли увидеть меня сейчас.

В дверь постучали, и вошла все та же женщина. Увидев меня, она раскрыла рот от изумления. Мне показалось, что она что-то хотела сказать, но воздержалась. Все было так таинственно, так увлекательно.

Она провела меня вниз в маленькую комнату, где был накрыт стол. На нем было вино, холодные цыплята, фрукты, сыр и большой поджаристый каравай хлеба.

Его глаза сверкнули от изумления при виде меня. Я была в восторге. Я знала, что халат очень шел мне, хотя такое одеяние украсило бы любую женщину. Ну и, конечно, мои распущенные волосы.

– Вам нравится мое превращение? – спросила я. Я всегда говорила без умолку, когда волновалась. – Мне кажется, – добавила я возбужденно, – теперь, без косичек и школьной блузки, я больше подхожу в спутники Зигфриду.

– Очень подходящая спутница, – согласился он. – Вы голодны?

– Просто умираю от голода.

– Тогда не будем тратить время.

Он подвел меня к стулу и очень учтиво придерживал его, пока я не села. Все это было так непривычно. Зигфрид наполнил мой бокал вином.

– В этот вечер я буду вашим слугой.

Вначале я не поняла, о чем речь, а потом спросила:

– А слуги?

– В подобных случаях они излишни.

– И вряд ли нужны. Мы прекрасно обойдемся без них.

– Это вино, – сказал Зигфрид, – из долины Мозеля.

– Нам не дают вина в Даменштифте, только воду.

– Какая умеренность!

– А что они бы сказали, увидев меня с распущенными волосами, я даже представить не могу.

– Значит, это запрещено у вас?

– Это считается грехом или чем-то вроде этого.

Он все еще стоял позади моего стула и вдруг взял мои волосы в руки и потянул их так, что моя голова запрокинулась назад, и я взглянула в его лицо. Он наклонился, и я застыла в ожидании, что же будет дальше.

– Вы какой-то странный, – сказала я. – Зачем вы потянули меня за волосы?

Он засмеялся и, выпустив мои волосы, сел на стул напротив меня.

– Думаю, монахини считают, что распущенные волосы вводят в искушение нестойких людей. И они вполне правы.

– Вы имеете в виду волосы?

Он кивнул.

– Вам не следует распускать их, если вы не вполне уверены в своих спутниках.

– Я не думала об этом.

– Конечно, нет. Мне кажется, вы несколько беспечны. Вы отстали от своих. Разве вы не знаете, что в лесу встречаются дикие кабаны и не менее дикие бароны. Первые могли бы лишить вас жизни, другие – чести. Скажите-ка мне: что для вас дороже?

– Монахини сказали бы, что честь дороже, конечно.

– Но мне интересно ваше мнение.

– Я затрудняюсь сказать, потому что никогда не теряла ни того, ни другого.

– Монахини, я полагаю, не лишались этого также, но все же имеют свою точку зрения.

– Но они намного старше меня. Не хотите ли вы сказать, что вы – один их этих диких баронов? Как можно! Вы Зигфрид. Никто с таким именем не станет лишать девушек их чести. Они спасают их от диких кабанов и, возможно, от диких баронов.

– Вы сами не очень уверены в этом. У вас есть на этот счет сомнения, правда?

– Да, немного. Но если бы их не было, не было бы и этого приключения. Если бы меня нашел другой человек, было бы довольно скучно.

– Вы уверены, что в Зигфриде вы не ошибаетесь?

– Если это действительно Зигфрид, то нет!

– Так вы сомневаетесь во мне?

– Я думаю, что вы совсем не такой, как кажетесь.

– В чем же?

– В этом надо разобраться. Он рассмеялся:

– Позвольте мне предложить вам немного мяса.

Он положил мне кусок мяса, и я стала есть его с чудесным горячим ржаным хлебом. На столе был также удивительно пряный маринад с кислой капустой, который мне ранее не приходилось пробовать. Это были не обычные листья белокачанной капусты и специи, а что-то необыкновенно вкусное.

Я с жадностью набросилась на эти яства, а он наблюдал за мной с удовольствием и радушием любезного хозяина.

– Вы действительно очень проголодались.

Я нахмурилась.

– Да, конечно. Вы что же считаете, что мысли о Даменштифте должны помешать моему аппетиту?

– Нет, что вы. Я рад, что вы можете жить одной минутой.

– По-вашему, я могу забыть о возвращении и о том, что меня ждет?

– Да, именно так. Так надо жить. Мы встретились в тумане, вы здесь, и мы можем поболтать, пока туман не рассеется. Давайте забудем об остальном.

– Я попытаюсь, – сказала я. – Признаться, мне очень неприятно думать обо веем этом шуме, каким меня встретят при возвращении.

– Ну что же, я прав. – Он поднял свой бокал. – За сегодняшний вечер! И черт с ним, с завтрашним днем.

Я выпила с ним. Вино согрело горло и я почувствовала, как краска заливает мое лицо.

– Хотя, – сказала я строго, – такую философию монахини не одобрят.

– Монахини – завтра. Сегодня вечером им нечего здесь делать.

– Я никак не могу забыть о бедной сестре Марии. Она получит нагоняй от матери-настоятельницы. Она наверняка скажет: «Вы не должны были брать эту Елену Трант, от нее всегда одни неприятности».

– Это правда? – спросил он.

– Как видите.

Он засмеялся.

– Да, вы отличаетесь от других, я уверен. Вы рассказывали мне, что здесь была ваша мать.

– О, это чудесная история, ставшая печальной. Они встретились в лесу, полюбили друг друга и жили счастливо после... пока она не умерла... Все были против этого супружества, но они выстояли, и все было очень хорошо. Но она умерла, и отец так одинок.

– У него есть вы, когда вы не в Даменштифте или не бродите по лесу в тумане.

Я сделала гримаску.

– Они всегда были прежде всего влюбленные, а потом уже родители. Влюбленным не нужны посторонние, даже их дети.

– Разговор становится немного печальным, – сказал он, – а сейчас время повеселиться.

– Повеселиться! Я заблудилась в лесу, монахини в панике, как сообщить об этом отцу...

– Вы вернетесь до того, как они сообщат эту весть.

– Но мы не можем веселиться, когда они так беспокоятся.

– Если мы не можем им помочь, мы должны веселиться. В этом и есть мудрость.

– Я думаю, вы очень мудры, Зигфрид.

– Ну что ж. Зигфрид, кажется, был умницей.

– Я в этом не совсем уверена. Если бы он был немного поумнее, с Брунгильдой все обстояло бы гораздо лучше.

– Я думаю, ваша мать рассказывала вам легенды наших лесов.

– Она рассказывала мне их, когда мы иногда оставались одни. Мне нравились рассказы о Торе и его молоте. Вы, наверное, знаете эту историю, когда Тор уснул, и один из великанов украл у него молот, и великаны пообещали его вернуть только если богиня Фрейя станет невестой принца великанов. Тогда Тор переоделся в богиню и, когда великаны положили молот ему на колени, схватил его, сбросил женское платье и убил их всех. А потом вернулся в страну богов со своим молотом.