В Ночь Седьмой Луны - Холт Виктория - Страница 28

Тетя Мэтти всегда заменяла меня в моих отлучках.

– Отправляйся и развлекись немного, – напутствовала она меня.

Она считала приятными для меня посещения книжной лавки.

– Альберт находит, что лучше тебя никто не справляется в разделе иностранных книг, и диву даешься, сколько к нам приходит иностранцев.

Свободных минут практически не было, и все это время в глубине мозга, и зачастую очень остро, вставал вопрос, буду ли я счастлива с Энтони, будет ли он счастлив со мной? Если я выйду замуж, закончатся ли мои ностальгические видения.

Я предвидела счастливую семейную жизнь. Спокойное обаяние Энтони, мой энтузиазм, возвращенная былая жизнерадостность служили тому порукой. О да, говорила я себе снова и снова, все будет идеально.

Тетя Каролина не уставала ворчать:

– Слоняться без дела! Бегать за Энтони Гревиллем в надежде женить его на себе! Выставлять себя на посмешище!

Мне хотелось крикнуть ей: «Он просил меня выйти за него замуж, но я не согласилась». И что-то всегда препятствовало мне пойти на этот шаг.

Мне предстояло торговать со столика предметами рукоделия, и я неделями собирала вещи для продажи. Прихожане приносили пожертвования. В одной из посылок находилось с полдюжины стеганых чехольчиков для чайников от мисс Эдит и Роуз Элкингтон.

Я смотрела на ярлычок несколько секунд и вновь вернулась на узкую улочку, покрытую булыжником, со свисающими вывесками – я стояла у дверей клиники Доктора Кляйна, и во мне ворочался живой, еще не рожденный ребенок.

В тот раз я разговаривала с двумя женщинами; да, их звали Элкингтон. Они торговали чаем и кофе, пирогами домашнего изготовления и домашними безделушка типа чехольчиков для чайников и яиц.

Я вздрогнула и почувствовала легкое смятение.

Мои опасения подтвердились. В первый же день распродажи они появились у столика. Две пары блестящих глаз уставились на меня. Они напоминали обезьяньи: темные, любопытные, подвижные.

– Как?! Мисс Елена Трант.

– Да, это я.

– Мы посылали чехольчики для яиц.

– Благодарю вас, они очень пригодились.

– Надеюсь, вам нравится сочетание красного с зеленым, – сказала младшая девица.

Я выразила убеждение, что такое сочетание очень удачно.

– Мы могли вас видеть в Германии? – спросила старшая.

– Полагаю, что да.

– Вы уехали с кузиной и оставались там достаточно долго.

– Вы правы.

– Интересно, – сказала девица постарше, и в ее глаз загорелся огонек.

Мне стало не по себе.

Тетя Каролина довела себя до ярости той ночью. Тетя Матильда заскочила на минутку и убежала, беспокоясь Альберта. С одной почкой надо быть осторожным, любила она говорить.

Я припозднилась. Моя торговля была успешной, И пока я подсчитала деньги и убрала непроданные товары, уже было поздно.

Тетя Каролина, увидев меня, подняла крик. Она действительно казалась ополоумевшей: лицо пылали волосы растрепались.

Она стучала палкой по полу последние полчаса. Никто не отзывался. Наша служанка Элен – лентяйка и ни на что не годится; Матильда одурманена соседним мужчиной; Амелия на каком-то концерте, а я, конечно, занята охотой на Энтони Гревилля. Никто не думает о ней, когда вы больны, вы никому не нужны. Все люди эгоисты.

Она говорила и говорила, и я стала бояться за нее, так как, по словам врача, волнение ей было противопоказано. Он оставил мне несколько успокоительных таблеток, и когда я предложила тете Каролине принять одну, она закричала:

– Я так и думала, я во всем виновата, меня надо успокаивать. Мне надо молчать, нельзя сказать ни слова. Вы все услаждаете себя охотой за мужчинами, сначала Матильда... Мэтти, так она теперь себя называет. Мэтти, ну-ну. Она впала в детство. А ты! Бесстыжая девчонка! Удивляюсь, как викарий не видит тебя насквозь. Ты уже не девица, и ты забеспокоилась. Если не подсуетишься, останешься не у дел. Но ты суетишься, рыщешь по следу.

– Замолчите, тетя Каролина, вы несете ерунду.

– Ерунду? Все так же просто, как нос на лице. Ерунда! Слепому видно, за кем ты гоняешься.

Я была доведена до предела и выпалила:

– Если хотите знать правду – Энтони просил выйти за него замуж.

Я увидела, как изменилось выражение ее лица и поняла, что это то, чего она боялась. Я вдруг представила себе ее жизнь. По своему характеру она отличалась от чистосердечной Матильды с ее интересом и сочувствием к остальным. Сочувствие было чуждо тете Каролине. Внешностью она уступала своей сестре. Она была старшей в семье, отец родился вторым. Ей пришлось посторониться, и зависть съедала ее душу. Зависть отражалась на ее лице: зависть к отцу, для которого семье пришлось пойти на кертвы; к Матильде, избравшей чужие недуги целью своей жизни, а теперь нашедшей свое счастье в замужестве. И вот теперь я, ей думалось, выхожу замуж. Бедняжка тетя Каролина; лишенная всего: образования, отданного отцу, мужа, который был у Матильды, и в дополнение телесная немощь. Я глубоко сочувствовала ей: зависть, смертельнейший из семи грехов, наложила глубокие складки вокруг рта, иссушила ее и зажгла презрительный блеск в ее взгляде. Бедная, бедная тетя Каролина.

Мне не следует терять терпения с ней, подумала я поспешно сказала:

– Тетя Каролина, я...

Но она уже ощупью искала таблетки. Я взяла одну положила ей в рот.

– Вам лучше отдохнуть немного. Я буду здесь, если что-то понадобится.

Она кивнула, ночью она умерла.

Никто не скорбел по ней. Ее смерть была из тех, когда говорят: «Слава Богу, избавились!»

Доктор сказал, что ее состояние только ухудшалось.

Тетя Матильда была в своей тарелке и непрерывно говорила о сердечных недомоганиях, которые так несерьезны, но доводят человека до конца. Она предложила мне остаться у нее до похорон. Миссис Гревилль пригласила меня к себе, но я уже согласилась на предложение тети и провела ночь в своей детской комнате, над книжно лавкой.

В доме стояла суматоха, свойственная приготовлениям; к похоронам. Тетя Матильда чувствовала себя как рыба в воде. Похороны как окончательная развязка болезни вызывали у нее живейший интерес. Все следовало сделать «как принято». Были заказаны и мгновенно пошиты черные платья, как главная носительница траура, тетя Матильда преисполнилась большой важности. Второй по траурной иерархии стояла я, и мы должны были идти рядом. Ей следовало опираться на мою руку, а мне поддерживать ее. По такому случаю следовало плакать, И ее очень удивляет, что некоторые не всегда льют слезы на похоронах. Не допускалось говорить плохое о покойнике (один из важных пунктов траурного этикета), но тетя Каролина была очень больна, и вряд ли кто будет оплакивать ее смерть. Если со слезами будет туго, а она знала, что не из плакс, то вполне сгодится хорошо очищенный лук, спонтанный в носовом платке. Я слушала ее болтовню и думала, как изменилась ее жизнь с приездом мистера Клиса, и что она оказалась гораздо более симпатичным человеком, чем была под влиянием тети Каролины участницей вечных перебранок.

Замужество стало для нее благословением Божьим.

А для меня? Я надеялась, что и для меня тоже. Прибыли черные одеяния. Тетю Матильду не устроила шляпка для Амелии, ее собственная с черной брошью и иссиня черными лентами из сатина была шедевром искусства. Были заказаны также венки, запаздывание которых могло вызвать серьезные затруднения. Тетя Матильда не допускала даже мысли, что ее сестру понесут к месту последнего упокоения без пения псалма «Небесные врата приоткрыты» в исполнении ее и Альберта. Гроб стоял на подставке в нашей маленькой гостиной, и запах, присущий похоронам, царил в доме. Во всех комнатах были задернуты шторы, и наша служанка Элен отпросилась домой к матери, потому что боялась оставаться с покойницей по ночам. Наконец наступил день похорон. Торжественные, в черных одеждах и высоких черных шляпах мужчины из похоронного бюро, медленно сопровождающие катафалк с лошадьми под чепраками из черного бархата, создавали траурную торжественность и подобающее состояние печали, устроившие всех и даже взыскательную тетю Матильду.