Тень рыси - Холт Виктория - Страница 18

Старая история! Он признался одному из конюхов, что собирается найти золото.

Когда Линкс узнал об этом, то рассмеялся.

— Еще один, — сказал он. — Не бери мальчишку назад, когда ему надоедят золотые россыпи.

В этот вечер он пригласил меня сыграть с ним в шахматы. Мы не сразу сели за доску, и я поняла, что он начнет дразнить меня из-за Джимми, потому что уже знал, как я старалась ему помочь.

— Бессмысленно изображать из себя ангела-хранителя, Нора, — сказал он. — Давай, выпей со мной рюмочку портвейна. — Он наполнил рюмки. — Видишь, что произошло с Джимми.

— Но вам же понятна страсть найти золото?

— Конечно. Я сам это испытал.

— Так почему же вы так суровы к другим?

— Меня не интересуют другие. Только я сам.

— Но Лэмбсы…

— Ты меня ненавидела тогда, правда?

— Вы очень жестоко с ними поступили, да еще в Рождество!

— Дорогая Нора, дата не имеет абсолютно никакого значения.

— То же самое говорил и Стирлинг. — Вы обсуждали это с ним?

— Я обсуждала это с ним.

— И яростно на меня нападала.

— Да. Но он защищал вас. Линкс улыбнулся. Затем сказал:

— Нора, жизнь — жестокая штука. Ты слишком сентиментальна, слишком чувствительна. Когда-нибудь это принесет тебе боль…

— Разве вы сентиментальны? Чувствительны? Нет. Но вам ведь тоже причинили боль… Боль, которую вы никогда не забудете.

Приподняв бровь, он взглянул на меня. Затем вытянул руки так, что задрались манжеты рубашки, и я увидела шрамы на его запястьях.

— Наручники, — сказал он. — Цепи и кандалы. Следы так и остались.

— Но теперь-то вы не в кандалах. Вы — господин. Вы правите судьбами всех, кто живет с вами.

— Но шрамы остались.

— На сердце они бывают не менее глубокими, чем на руках.

Линкс помолчал немного. Глаза его сузились, и он продолжал:

— Ты права, Нора. То, что случилось со мной, не забудется никогда.

Глаза его вспыхнули, и я поняла, о чем он думает.

— Вы все еще помышляете о мести? Не слишком ли долго?

— За такие пытки? Если бы не один человек, мне не пришлось бы испытать эти годы унижений и позора.

— Но сейчас вы здесь. У вас есть все, о чем может мечтать человек. Вы — король в своих владениях. Вы внушаете страх и трепет многим — разве не этого вы добиваетесь?

Он посмотрел на меня и чуть заметно улыбнулся.

— Ты храбрая девочка, Нора. Тебя совершенно не волнует, что можешь обидеть меня.

— Я знаю, что такие, как вы, не терпят критики. Так надо же хоть кому-то высказать ее.

— И этим человеком решила стать ты?

— Просто я хочу показать, что не боюсь вас.

— А если я попрошу тебя покинуть мой дом?

— Уложу свои вещи и уеду.

— Куда?

— Не все ли равно? Это лучше, чем оставаться там, где ты никому не нужна.

Он не спускал с меня своих синих глаз.

— И ты считаешь, что никому не нужна здесь?

— Я в этом не уверена.

— Ну-ка скажи мне правду.

— Вы дали слово, моему отцу, а поскольку вы человек, который держит слово, если…

— Так, так, продолжай.

— Если это не причиняет вам каких-то неудобств.

— Поверь мне, Нора, твое присутствие в доме не приносит ни малейших неудобств. Иначе ты бы для меня просто не существовала. Ты была откровенна со мной, и я буду столь же откровенен: ничего не имею против увеличения моей семьи. Я хотел сыновей, однако, и дочери тоже хороши, иногда даже полезны.

— Так, значит, от меня есть польза?

— Не могу сказать, что я недоволен своей большой семьей. Ладно, давай играть. Не забывай, что тебе еще нужно отыграть шахматы.

Мы начали. Я чувствовала, что его интерес ко мне растет, и ликовала в душе.

Стирлинг был прав. Нельзя было жить с ним под одной крышей и оставаться к нему равнодушной.

Стояла жара. По утрам я помогала на кухне или работала в саду, а днем старалась найти местечко попрохладнее: лежала под акацией и читала, хотя настоящей напастью были мухи. Еще лучше было сидеть с делаидой в ее комнате, шить или читать вслух Ей нравились Джейн Остин и сестры Бронте. Она так же, как и ее отец, проявляла страстный интерес ко всему английскому. Она сидела очень тихо, сложив руки на коленях, но мне казалось, что ей хочется побыть со мной наедине и поговорить о том, что случилось когда-то в местечке Розелла Крик.

Так проходило то лето. Но скоро должны были наступить холода, и Аделаида предложила съездить в Мельбурн, чтобы купить кое-какие вещи. Их, конечно, могли доставить на дом, но Аделаиде очень нравилось самой выбирать все, что нужно. Теперь, когда я освоилась в здешних местах и стала неплохой наездницей, мы могли бы отправиться верхом и даже разбить лагерь в пути.

По вечерам я нередко играла с Линксом в шахматы. Ему неизменно доставляло садистское удовольствие наблюдать, как ужасно мне хотелось его обыграть. У меня уже стало какой-то навязчивой идеей постоянно доказывать Линксу, что я его не боюсь, хотя мои чрезмерные усилия скорее доказывали совершенно обратное.

Тем не менее, те вечера в библиотеке, под лампой из розового кварца, отбрасывающей мягкий свет на шахматные фигуры, уже стали частью моей жизни. Мне нравилось сидеть напротив Линкса, наблюдать за этими длинными артистичными пальцами. Я начинала безумно волноваться, когда замечала, что еще несколько ходов — и я объявлю ему шах. Но у него всегда был наготове какой-нибудь сокрушительный ответный ход, который вынуждал меня переходить от атаки к обороне. Я поднимала голову и встречалась с его завораживающим взглядом. Глаза Линкса, полные веселья, блестели от удовольствия.

— Сегодня опять не получилось, Нора, — говорил он. — Какая жалость! Это такие необыкновенные фигуры. Взгляни на эту ладью. Какие тонкие линии!

А когда ты выиграешь, все равно будешь играть со мной? Мне бы не хотелось, чтобы наши партии прекратились только потому, что успех перешел от одного к другому.

Я все лучше узнавала его, бывали даже минуты, когда он, казалось, снимал тот непреодолимый барьер, который делал его гордым, неуязвимым, всемогущим.

Как-то раз я немного раньше пришла в библиотеку. Постучала, но никто не ответил, и я вошла. Линкса в комнате не было, и я с удивлением отметила, как изменило ее отсутствие хозяина. Теперь это была самая обычная, хотя и мило обставленная комната, с плотными коврами и тяжелыми бархатными шторами. За отдернутым занавесом виднелась приоткрытая дверь, о существовании которой я прежде не знала. Я подошла и заглянула в нее.

Он был там, но увидел меня не сразу. Перед ним на столе были расставлены несколько полотен.

Линкс поднял голову.

— А, Нора, — сказал он. — Уже пора?

— Я немного раньше времени. Мои часы спешат. Он помолчал, а затем сказал:

— Входи.

На мольберте был натянут холст, на стуле лежал забрызганный краской пиджак.

— Вот мое убежище, — сказал он.

— Я помешала?

— Наоборот, ты здесь по моему приглашению.

— Вы художник.

— Это вопрос?

— Нет. Я знаю.

— Ты удивлена? Не думала, что обладаю такими талантами? А может быть, считаешь, что у меня его вообще нет, таланта? Вот, суди сама!

Он взял меня под руку, впервые.

— Все эти картины на стенах написаны мной, — сказал он.

— Вы настоящий художник.

— Сразу видно, что ты не знаток.

— Но эти картины!..

— Они лишены техники или как там это называется, и очень далеки от совершенства.

Я остановилась перед портретом женщины. Мне показалось ее лицо знакомым.

— Ну как, нравится?

— Да. Лицо мягкое, нежное и выражение такое… доброе.

— Ты хотела сказать что-то другое?

— Не знаю. В ней есть что-то беспомощное, жалкое.

Он кивнул и подвел меня к следующей картине.

— А это автопортрет.

Сходство было несомненным, но только внешнее: густая копна светлых волос, борода, гордое лицо. Однако это был не тот самолюбивый, властный человек, которого я знала.

Потом он показал картины, расставленные на столе. Так это же Уайтледиз — тот самый, где мы были со Стирлингом.