Ох уж, эти детки! - Верещагин Олег Николаевич - Страница 23

1. Тут перечислены фамилии изобретателей мощных охотничьих пуль, названых по этим самым изобретателям.

— Все равно. Миксеры, ножеточки и баптистские журналы мне тоже не нужны.

— Да мы и не предлагаем… — помотал головой Макс. Макс подозрительно прищурился:

— Тогда чего ошиваетесь у моей калитки? Кто вас послал? Вы агенты "Мхедриони"?(1.) Продались, да?

— Мы не агенты… — начала было Саша, но Маршал перебил:

— Вы тимуровцы и собираете металлолом на нужды голодающих сусликов Гватемалы. Плохая легенда.

— Да не тимуровцы мы!!! — Саша топнула ногой. — Какие суслики?! Мы по делу! Дайте сказать!

— Последнее слово, — Маршал небрежно положил шашку на плечо и почесал ею ус. — Говорите, пионеры-герои. Пока можете…

Ребята переглянулись. Макс вздохнул и сказал, глядя куда-то между ребят. Cаша решила подтолкнуть его мысль:

— Вы не думайте, — горячо сказала она, для убедительности распахивая глаза и хлопая ресницами, — мы не только бензин оплатим, мы за аренду…

— Причем тут бензин, пионерка, — Маршал сделал широкий жест левой рукой. — Не надо пошлостей. Вы знаете, кто я?

— Ну… — Саша смешалась, но ее поддержал Макс:

— Вы, — с долей лести сказал он, — командующий военно-воздушными силами Абхазии… — и осекся. Маршал улыбался:

— Я Сергей Степанович, — весело сказал он, щурясь, — местный сумасшедший… и действительно командующий вэвэвэс Абхазии. Которые слепили на пустом месте… Да вы не бойтесь, ребята, — он покачал в руке шашку. — Головные боли у меня бывают, что есть, то есть, но я вполне адекватен. Могу показать справку. А вам действительно нужен мотоплан?

— Вот так! — Саша, снова выступив на первый план, чиркнула ребром ладони по горлу. — Даже больше, честное слово!

— Проходите, — Сергей Степанович посторонился. — Поговорим. Кажется, есть о чем.

1. «Мхедриони» — «Всадники» в переводе с грузинского — боевая фашистская организация, созданная бывшим уголовником Джабой Йоселиани в начале 90-х годов ХХ века. Отряды «всадников» отличались упорством в боях с абахазами и осетинами, храбростью, но так же зверской жестокостью к пленным и полной неразборчивостью в средствах ведения войны.

Федька любил бывать в областном центре. Не из-за покупок, которые тут можно было сделать — ему нравилось наблюдать за людьми и представлять себе, как они живут. Мальчишку зачаровывала и волновала мысль, что у всех виденных им есть какая-то своя жизнь, отличная от других. Секунда — промелькнуло лицо немолодого мужчины за рулем «жигулей» шестой модели. Больше его Федька никогда не увидит, а мужчина Федьку и вообще не заметил… но где-то этот мужчина будет продолжать жить, что-то делать… Объяснить свои чувства лучше Федька не мог.

Но сейчас, если честно, Федька думал об этом мельком. Все еще провожая рассеянным взглядом «шестерку», он незаметно для себя переключился на другое — и вздрогнул, когда отец, открыв багажник, «нивы», загрузил в него солидный и явно тяжелый сверток. Через пару секунд Гриднев-старший занял место за рулем и побарабанил по нему пальцами. Лицо его было хмурым и задумчивым.

Федька перебрался на заднее сиденье и, перегнувшись через спинку, откинул, вжикнув молнией, край свертка. Его глазам предстало три "сайги-410 — с примкнутыми девятизарядными магазинами и сложенным над пистолетными рукоятками прикладами из темно-коричневой зернистой пластмассы. Отец молчал, и мальчишка, так же молча застегнув молнию, вернулся на свое место.

— Поедем домой, или хочешь куда-нибудь заглянуть? — нарушил молчание мужчина.

Федька потянулся, закинул руки за голову и, не глядя на отца, спросил:

— Па, ведь то, что мы делаем… это незаконно?

— Это уголовное преступление по нескольким статьям, — Николай Андреевич смотрел в лобовое стекло. — Если у нас ничего не получится, то вас ждет колония, откуда вы выйдете уже совершеннолетними… существами, а меня — тюрьма, откуда я не выйду вообще. Вовлечение несовершеннолетних в бандформирования… — отец посмотрел на сына внимательно и спокойно: — Еще не поздно отказаться, сынок. Одно слово — и мы даем откат. Ничего стыдного в том, что ты боишься, нет.

— Я не боюсь, — без малейшего гонора ответил Федька, постукивая пятками кроссовок в пол машины. — Правда не боюсь, па. Я просто хочу понять! — он сел прямо, стиснул пальцы на колене и посмотрел на отца больными глазами, в которых были гордость и вызов. — Я хочу понять, па! Ведь мы тоже не делаем ничего плохого, ничего — наоборот! Так почему же нам приходится… вот так, как будто партизанам на оккупированной территории?! Почему нам все мешают — власти, милиция, все, кто должен по-мо-гать?! Почему?!

На этот раз Гриднев-старший ответил не сразу. Далеко не сразу. Федька терпеливо ждал, не сводя глаз с отца. А тот молчал, молчал и постукивал пальцами по рулевому колесу, и смотрел никуда… Потом спросил:

— Помнишь, два года назад я купил тебе кассеты с пьесой по "Властелину Колец"?

— Помню, — удивленно бросил на отца взгляд Федька и поморщился: — Мне не понравилось. Издевательство какое-то, все с этими дурацкими акцентами говорят… А при чем тут это?

— А при том. Глупо или нет, а там есть в одной песне такие слова… — Гриднев старший кашлянул и прочитал: — Когда вместо солнца надвинется тьма,

Но рад этой тьме человек -

Так это не спятили люди с ума -

И вряд ли природа свихнулась сама -

Так вот он, спятивший век… Такое время, Федь. Черное с серым, серое с черным.

— Но люди-то… — начал Федька, и отец перебил его:

— Люди? Люди, сын, существа сложные. В них столько всего намешано… И каждый хочет жить хорошо и… и просто. Без хлопот, успеха без труда и все такое. Большой Ха и такие, как он, они ведь ни с потолка соскочили. и не из-за границы их прислали, хоть и приятно было бы так думать. Они на наших грядках выросли. И удобрялись тоже здесь… Кто-то жилы рвал, служил Родине — а кто-то бочком пристроился, да и посмеивался… Вообще, Федь, все беды человечества от трех вещей. От трусости. От лени. От сытости. И — ВСЕ. Больше никаких причин нет. Ни мафии, ни терроризма, ни взяточничества. Трусость. Лень. Сытость. Большой Ха и К этим очень умело пользуются.

— А нам что делать? — тихо спросил Федька, взяв себя за плечи. — Ну что нам делать?

— А вот это человек во все времена решает сам, — ответил отец спокойно. — Этого у него отнять нельзя. Просто большинство не имеют мужества решить, а потом разводят руками: обстоятельства, мол… Можно смириться. Можно бороться… — он обнял сына за плечо: — Так как?

— А тебе за нас не страшно? — не ответил Федька и, помедлив, привалился к отцу виском. — Другие за своих сыновей и дочерей трясутся, а ты — нате оружие, идите, добывайте правду…

— Страшно, — сказал Николай Андреевич. — Только ведь это не причина… Да, вы дети. Если бы мне лет тридцать назад кто-то сказал, что такое может быть, я бы решил, что это здорово, но невозможно. Но жизнь изменилась. Вас, детей — не обиделся? — должны защищать взрослые. Точнее… ваш возраст сам по себе должен быть защитой. Но "надвинулась тьма", сынок — и раз ваши годы больше не останавливают руки убийц, насильников, подонков, значит, вы должны уметь защищать себя и своих друзей сами. Любыми средствами, до последнего — и очень умно и хитро, помня: виновным в случае чего вы и окажетесь. Просто по тому, что задевший тебя будет лежать, а ты — стоять над ним. Это в глазах наших властей уже доказательство вины. То есть, ты прав — это партизанская война, самая настоящая. И там, — он поднял палец в потолок «нивы» у нас союзников нет. — Там трусость. Лень. Сытость. Поэтому мне вместо того, чтобы просто пойти в милицию и потребовать арестовать вора и

бандита, приходится покупать моему сыну ружьё и думать, как замаскировать ваши действия, чтобы на нас не пало подозрение в преступлении. Поэтому мать твоей Саши… не хмурься!.. сидит не на Петровке, а в нашем захолустье — даже в области не смогла удержаться. Поэтому твой Женька сделал то, что в моем детстве ни одному пацану просто не пришло бы в голову — ради денег предал друзей.