Шелковая вендетта - Холт Виктория - Страница 7

– Как это жестоко, – сказала я. – Я бы не хотела, чтобы с меня срывали платье по какой бы то ни было причине.

– Они боролись за выживание. Люди переехали сюда, бросив все, что имели; здесь они построили новые станки, начали производить красивые ткани, и как раз тогда, когда дела пошли в гору, правительство разрешило ввоз в страну французского шелка.

– Но если их ткани были так хороши, почему же люди предпочитали покупать французские?

– Англичане всегда предпочитают иностранное отечественному. И кроме того, у французов установившаяся репутация. Почему-то считается, что французские наряды и ткани должны быть лучше, чем английские. В любом случае, они чуть не вышибли нас из шелкового бизнеса.

– Почему же ты так переживаешь теперь? – спросила я. – Ведь все это в прошлом.

– Я сочувствую этим людям, потому что знаю, как они страдали. И знаю, что это может случиться снова.

– Бедняжки, – вздохнула Касси, – как это, должно быть, страшно – голодать. И ведь у них были дети.

– Дети всегда страдают первыми, – сказал Филипп. – То были долгие и трудные времена. Сто лет прошло с тех пор. Правительство как раз подписало тогда так называемое «Соглашение в Фонтенбло», по которому французам предоставлялось право ввозить свой шелк в Англию беспошлинно; и наши рабочие были в отчаянии. Когда король ехал в парламент, они решили представить петицию в палату общин. Они придерживались мнения, что герцог Бэдфорд, подписавший соглашение, подкуплен французами. Рабочие добились отсрочки выполнения договора, направились к дому Бэдфорда и устроили там погром. Прибыла гвардия, и был зачитан Риотский акт[5]. Рабочие разбежались, но многих из них затоптали лошади. Не мало народу погибло тогда. Покидая Францию, они думали, что обретут мир и спокойствие, но и здесь их ждали тяжелые испытания.

– Они вышли из них победителями, – сказала я, – и теперь у них все хорошо.

Филипп пожал плечами:

– Никогда нельзя знать, с какими трудностями придется столкнуться завтра. В жизни все происходит неожиданно, Ленор.

– Но ведь люди всегда находят какой-то выход.

– Некоторым это удается, – ответил он.

Джулия зевнула.

– Нам пора возвращаться, – сказала она.

В эти каникулы я полюбила Филиппа. В отсутствие Чарльза все было совсем по-другому. Филипп часто заходил к бабушке, со знанием дела он разбирал тюки с материалами и говорил об искусстве ткачества. Его очень заинтересовал ее станок.

– Вы пользуетесь им? – спросил он.

– Только когда сэру Фрэнсису требуется что-нибудь особенное.

Она рассказала ему о Виллер-Мюр, о фабрике со стенами, увитыми бугенвиллиями, о больших светлых мастерских с огромными окнами.

Филипп был полностью поглощен беседой. Он говорил о каком-то новом способе прядения, который позволяет перерабатывать залежавшиеся на прилавках ткани.

– Некий мистер Листер из Брэдфорда изобрел для этой цели специальный станок, – рассказывал он нам. – Это произведет революцию в нашем деле, потому что должно быть большое количество chassum шелка, залежавшегося на наших складах в Лондоне.

Я мало что понимала в этих разговорах, но мне было приятно слушать их. У бабушки начинали гореть щеки, Филипп был преисполнен энтузиазма. Они нравились друг другу, а для меня не было ничего приятнее, чем видеть, что дорогие мне люди хорошо ладят между собой. Бабушка приготовила чай, и мы перешли в ее маленькую гостиную, продолжая разговор. Филипп делился своими планами, когда он наконец войдет в дело. Его раздражала необходимость ждать. Он приступит к делу, как только закончит университет. Отец обещал ему. Он бы с радостью пожертвовал последними ступенями своего образования, но отец был неумолим в этом вопросе.

– А что твой брат? – спросила бабушка.

– О, он больше склонен развлекаться. Надеюсь, что это пройдет.

– Он не разделяет твоего энтузиазма, – заметила бабушка.

– Он изменится, мадам Клермонт, – поспешил уверить ее Филипп. – Когда начнет во всем разбираться, то не сможет остаться равнодушным к нашему делу. Вы согласны со мной?

Бабушка улыбнулась.

– Я счастлива, что у сэра Фрэнсиса есть сын, который пойдет по его стопам. Это должно служить ему большим утешением.

– Возможно, что брат окажется лучшим специалистом в другой области нашего бизнеса. Меня завораживает сам процесс производства шелка. Эти червячки, прядущие свои коконы, из которых потом получается самый изумительный материал в мире...

Он много говорил о тонкостях производства, в которых я не разбиралась. Я сидела и затуманенным от счастья взглядом наблюдала, как Филипп и бабушка с каждой минутой все больше проникаются взаимной симпатией. Когда он ушел, она сказала, что получила удовольствие от общения с ним. Мы мыли посуду, и она тихонько напевала про себя:

En passant par la Lorraine

Avec mes sabots

J’ai rencontre dans la plaine

Avec mes sabots dondaines

Oh, Oh, Oh,

Avec mes sabots.

Она всегда пела эту песню, когда бывала в хорошем настроении. Однажды я спросила ее, почему, и она ответила, что пела ее ребенком и каждый раз при этом радовалась, что солдаты решили, будто певунья некрасива. Они не знали, что ее полюбил королевич.

– А она вышла за королевича замуж? – спросила я.

– Неизвестно. За это я и люблю эту песню. Королевич подарил ей bouquet de marjolaine. Если он расцветет, девушка станет королевой. Мы не знаем, что было дальше, потому что на этом песня заканчивается.

Она продолжала улыбаться.

– Хорошо, что есть кто-то, кому нравится эта работа. Он такой же, как отец. Сэру Фрэнсису повезло, что у него есть такой сын.

– Он тебе очень понравился, бабушка, да?

Она кивнула, глядя на меня и задумчиво улыбаясь, и глаза ее мечтательно затуманились.

Мы повзрослели. Джулии было уже около семнадцати лет. Мне стукнуло пятнадцать. Джулия изменилась и всячески старалась подчеркнуть, что она уже не маленькая девочка.

В этом году ей предстоял первый сезон в Лондоне.

Леди Сэланжер часто говорила об этом. В доме была традиция собираться у нее в гостиной на чай. Я часто приходила туда намного раньше других и читала, прерываясь время от времени, чтобы вставить ей в иголку нитку нужного цвета. Она требовала, чтобы я уделяла ей все больше и больше времени.

Джулия и Касси спускались ровно в четыре и проводили у нее час. Кларксон вкатывал чайный столик и приходила Грэйс, чтобы разлить чай; но леди Сэланжер частенько отсылала ее, возлагая приготовление чая на меня.

– Ленор сама справится, – говорила она. И начиналось: – Ленор, еще немного сливок, пожалуйста. О, и подай мне одну из тех булочек.

И вот она сидела, ни к чему не притрагиваясь, и крошила булочку к себе на тарелку. Все разговоры в то время велись только о предстоящем сезоне Джулии.

– Дорогая, я сама должна была бы вывести тебя в свет... но это невозможно. Ленор, у меня затекли ноги. Ты просто, сними с меня шлепанцы и разотри их, хорошо? Ах... так лучше. Какое облегчение. При моем здоровье это совершенно невозможно. Платья, которые тебе понадобятся, Джулия... мадам Клермонт их тебе сошьет. Ей нужно будет заказать образцы тканей. Возможно, твой отец пошлет за ними даже в Париж...

Джулия всплеснула руками, с восторгом слушая мать. Она горела желанием «выезжать». Она говорила об этом нам с Касси. Балы, банкеты... веселье... и армия поклонников, жаждущих заполучить ее руку.

Я слышала, как однажды мисс Логан, которая разбиралась в этих вещах, говорила с мисс Эвертон.

– Ну, конечно, это торжище, где все уже сказано и сделано... и это портит все удовольствие. Понимаете, это тот случай, когда за человека говорят его деньги... и деньги решают все.

Так, значит, Джулию вывозили на ярмарку невест, чтобы продемонстировать, что она имеет в активе. На одной чаше весов сосредоточивались ее молодость и красота (а она могла быть очень привлекательной, когда бывала в хорошем настроении) и страстное желание выйти замуж, а на другой – ярлык «Сделка», утяжеленный словом «деньги».