Римский карнавал - Холт Виктория - Страница 50

Бывали мгновения, когда Лукреция думала, что больше не вынесет ничего подобного. Может мне постричься в монахини, размышляла она. Когда приходили письма от Александра, сердце ее билось сильнее, руки дрожали, стоило ей только коснуться диета бумаги. Читая письма, она представляла, что отец рядом и она будто бы разговаривает с ним; и она понимала, что была по-настоящему счастлива лишь в своей семье и может быть довольна жизнью только тогда, когда будет окружена любовью отца и братьев.

Что могла она обрести взамен этой бьющей через край любви?

Александр умолял ее вернуться. Ее брат Джованни, подчеркивал он, в Риме, он стал еще краше, еще очаровательнее, чем прежде. Каждый день он спрашивает о своей любимой сестре и о том, когда же она вернется домой. Лукреция должна немедленно возвращаться.

Она ответила, что ее муж хочет, чтобы она осталась в Пезаро, где у Джованни Сфорца есть определенные обязанности.

Ответ пришел немедленно.

Ее брат Джованни в скором времени примет участие в военной компании, которая сначала направлена против Орсини, а затем будет иметь целью подчинить всех баронов, показавших себя неспособными оказать сопротивление врагу. Богатые владения и земли попадут в руки папы. Лукреция понимала, что это только первые шаги по дороге, которую ее отец собирался пройти.

Теперь его дорогому зятю, Джованни Сфорца, представляется прекрасная возможность показать свою отвагу и прославить свое имя. Пусть он собирает войско и присоединяется к герцогу Гандийскому. Лукреции, конечно, не захочется оставаться в Пезаро одной, так что ей следует возвратиться в Рим, где ее семья устроит ей пышную встречу.

Прочитав это письмо, Джованни Сфорца впал в неистовство.

— Кто я такой? — кричал он. — Не иначе как пешка, которую нужно просто передвигать по шахматной доске. Я не присоединюсь к герцогу. У меня и здесь достаточно дел.

Так он бушевал и изливал свой гнев перед Лукрецией, но, несмотря ни на что, он знал, как знала и она, что страх перед папой заставит его подчиниться.

Он решил пойти на компромисс. Он собрал всех мужчин, но вместо того, чтобы вместе с ними выступить в поход, написал папе, что долг не дает ему возможности тотчас же покинуть Пезаро.

Он и Лукреция ожидали команды подчиниться воле папы, ждали сердитых упреков.

Но ответом было долгое молчание, после чего из Ватикана пришло успокаивающее послание. Его святейшество прекрасно понимает положение Джованни; он больше не настаивает на том, чтобы он присоединился к герцогу Гандийскому. В то же время он хотел бы напомнить зятю, что тот давно не был в Риме, и Александру доставило бы невыразимое удовольствие обнять Джованни и Лукрецию еще раз.

Получив такое письмо отца, Лукреция почувствовала себя счастливой.

— Боюсь, что твой отказ, — сказала она мужу, — разгневает отца. Но как он доброжелателен! Видишь, он все понимает.

— Чем более доброжелателен твой отец, тем сильнее я его боюсь, — проворчал Джованни.

— Ты не понимаешь его. Он любит нас. И хочет видеть нас в Риме.

— Он хочет видеть в Риме тебя. Не знаю, чего он хочет от меня.

Лукреция смотрела на мужа, ее била дрожь. Бывали моменты, когда она понимала, что ей не уйти от судьбы, которую уготовила ей ее семья.

Чезаре редко чувствовал себя таким счастливым, как сейчас.

Его брат Джованни помогал ему доказать то, что он, Чезаре, старался заставить отца понять многие годы. Какая обида захлестнула его, когда во время торжественной церемонии Джованни вручили знамя, щедро расшитое золотом, и богато украшенный драгоценными камнями меч! Какая ярость поднялась в нем, когда он увидел глаза отца, сверкавшие гордостью за своего любимого сына!

— Глупец! — хотелось крикнуть Чезаре. — Разве ты не понимаешь, что покроешь позором армии и само имя Борджиа?

И предсказания Чезаре начали сбываться. Это доставляло ему величайшее удовольствие. Теперь отец наверняка поймет всю безрассудность возложения на Джованни воинских обязанностей и полнейшую неразумность отстранения смелого и решительного Чезаре от командования армиями, что совершил папа в своей слепой любви к Джованни.

Все складывалось в пользу Джованни. Богатство и могущество Александра давало ему большое преимущество. Великий капитан Вирджинио Орсини по-прежнему томился в тюрьме в Неаполе и не мог принять участия в защите своей семьи. Для любого, обладающего самыми скромными познаниями в области военного искусства, война окончилась бы скоро и победно, считал Чезаре.

Поначалу казалось, что все так и идет, поскольку без Вирджинио у Орсини не обнаружилось никакого желания воевать, и под напором войск Джованни они признавали свое поражение. Замки один за другим открывали ворота, и завоеватели входили в крепости, не пролив ни капли крови.

В Ватикане папа торжествовал; даже в присутствии Чезаре, зная, как болезненно воспринимает это старший сын, Александр не мог скрыть своей гордости.

Вот почему новый поворот событий так обрадовал Чезаре.

Клан Орсини было не так-то просто одолеть, как казалось молодому самонадеянному герцогу и его ослепленному любовью отцу. Орсини собрали все свои силы в фамильном замке в Браччано под предводительством сестры Вирджинио. Бартоломеа Орсини была отважной женщиной. Ее воспитали в соответствии с военными традициями, и она не собиралась сдаваться без борьбы. Ей помогал муж и другие члены семейства.

Джованни Борджиа не ожидал сопротивления. У него не было опыта ведения войны, и его методы осады Браччано казались опытным воинам обеих сторон наивными и глупыми. У него не было никакого желания воевать, Джованни-солдат гораздо больше любил драгоценности, украшавшие меч, и жезл — символ власти, а не сражения. Поэтому он слал послания защитникам замка, сначала убеждая, потом угрожая, внушая им, что любой их самый мудрый план обречен на неудачу. Погода не благоприятствовала осаждающим, пышные одежды герцога тем более не годились для пребывания в подобных условиях. Самый толковый капитан Джудобальдо Монтефельтро, герцог Урбинский, был тяжело ранен и вынужден покинуть поле брани, и выходило, что Джованни потерял своего лучшего советчика.

Шло время, а Джованни по-прежнему стоял у стен Браччано. Он устал от войны. Он слышал, что вся Италия смеялась над командующим папскими вооруженными силами, а кроме того, догадывался, как радует подобный поворот событий его брата.

Римляне перешептывались о блестящем герцоге: интересно, как поживает он теперь? По-прежнему ли так же роскошен его наряд? Дождь и ветер изрядно попортят бархат и парчу.

Александра не покидала тревога, он заявил, что готов в случае необходимости продать свою тиару, лишь бы довести войну до победного конца. Он не мог выносить общества своего сына Чезаре, потому что тот и не пытался скрывать своего ликования по поводу сложившейся ситуации. Ненависть братьев друг к другу, думал Александр, — просто отчаянная глупость. Неужели ни Чезаре, ни Джованни еще не поняли, что сила в единстве?

Чезаре находился рядом с отцом, когда пришло известие, что Джованни по-прежнему не захватил крепость и что Монтефельтро ранен.

Он видел, как к лицу отца прилила кровь. Хорошо, что Чезаре был около Александра, а то взволнованный папа покачнулся и упал бы, если бы сын не бросился и не подхватил его.

Глядя на отца, лицо которого покрылось багровыми пятнами, а глаза налились кровью, Чезаре вдруг почувствовал страх перед будущим, если не будет Александра, чтобы защитить семью. Потом он понял, скольким он обязан этому человеку — человеку, всем известному своей силой и энергией, который, должно быть, был настоящим гением.

— Отец, — воскликнул Чезаре. — О мой любимый отец!

Папа открыл глаза и заметил тревогу сына.

— Дорогой мой, — сказал он, — не бойся, я еще с тобой.

Снова его исключительное жизнелюбие взяло верх. Александр словно не признавал свойственных преклонному возрасту недугов.

— Отец, — проговорил Чезаре, голос выдавал его страдания, — ты не заболел? Ты не вправе болеть.