Отравительница - Холт Виктория - Страница 16

При упоминании об отце Марго заплакала; она внезапно ясно вспомнила большого, доброго человека с серебристыми волосами и ласковой улыбкой; она всегда видела в нем прежде всего отца, а лишь затем — короля. Она забыла о нем, заставляя Генриха ревновать ее к глупому юному Бопро. Кажется, она забывала обо всем, находясь рядом с Генрихом де Гизом.

— Ты французская принцесса… ведешь себя постыдным образом. Скажи кому-нибудь из женщин — пусть найдут твою воспитательницу и пришлют ее ко мне.

Дожидаясь прихода наставницы, Марго успокаивала себя. Это пустяк, всего лишь порка. Но девочка не могла унять дрожь.

— Заберите принцессу, — сказала Катрин женщине. — Устройте ей порку и проследите за тем, чтобы она оставалась в своей комнате до конца дня.

Марго, по-прежнему дрожа, ушла от матери, но, оказавшись в коридоре с наставницей, вновь обрела присутствие духа; слезы внезапно остановились, девочка хитро посмотрела на бедную женщину, для которой экзекуция была более тяжким испытанием, чем для Марго.

В покоях принцессы наставница с розгой в руке пыталась настичь верткую, шуструю проказницу; редкие удары достигли подвижного маленького тела. Время от времени Марго насмешливо показывала женщине свой красный язычок; когда силы воспитательницы иссякли, Марго заплясала по комнате, любуясь своей расцветающей красотой и жалея о том, что Генрих де Гиз не может сейчас восхищаться ею.

Отпустив Марго, Катрин отправила служанку в сад за Карлом.

Как и Марго, он явился в страхе. Девятилетний Карл казался относительно здоровым мальчиком. Лишь после истерических припадков его глаза наливались кровью, а на губах выступала пена.

— Заходи, сын мой, — сказала Катрин.

— Вы звали меня, мадам.

— Я наблюдала за тобой, когда ты находился в саду, Карл.

В его глазах появился тот же испуг, что и у Марго. Он, как и его сестра, боялся всевидящего материнского ока.

— Что ты говорил Марии, Карл?

— Я спросил, можно ли мне почитать ей стихи.

— Стихи… написанные тобой для Марии?

Он вспыхнул.

— Да, мадам.

— Что ты думаешь о своей невестке? Скажи мне правду, Карл. Ты не можешь утаивать ее от меня, сын мой.

— Я думаю, — сказал Карл, — что на свете еще не было более красивой принцессы.

— Продолжай, продолжай.

— Мне кажется, мой брат Франциск счастливее всех, потому что ему досталась в жены Мария.

Катрин сжала запястье сына.

— Это измена, — тихо произнесла она. — Франциск — твой король.

— Измена! — закричал мальчик, пытаясь освободиться. — О нет, это не измена.

— Ты вынашиваешь нечестивые мысли относительно его жены.

Она говорила тихо, словно ситуация была слишком шокирующею, чтобы ее можно было обсуждать в полный голос.

— Вовсе не нечестивые, — воскликнул Карл. — Просто я хотел бы быть старшим сыном моего отца и оказаться на месте Франциска — не ради престола, а чтобы Мария была моей женой.

— Это гадкие, порочные мысли, сын мой. Предательские мысли.

Он хотел возразить ей, но взгляд Катрин лишил его дара речи.

— Ты знаешь, мой сын, что случается с изменниками? Когда-нибудь я свожу тебя в тюрьму и покажу тебе, как обращаются с ними. Их подвергают пыткам. Ты не знаешь, что это такое, но раз в твоей голове завелись такие мысли, мой долг — показать тебе, как мучают изменников.

— Пожалуйста, не надо, — взмолился Карл. — Я не смогу… смотреть на это. Я не в силах глядеть на такие вещи.

— Но тебе следует знать, малыш, что даже принцев подвергают пыткам, если они предают своих королей.

Его губы зашевелились; Катрин увидела выступившую на них пену; его глаза округлились, белки налились кровью.

— Я скажу тебе, что случается с предателями, — продолжила она. — Это станет частью твоего образования. В темницах Консьержери — ты знаешь эту тюрьму — томятся преступники. Они кричат от ужаса. Они мечтают потерять сознание, но им не позволяют сделать это. Их приводят в чувство с помощью трав и уксуса. У некоторых выколоты глаза, у других — отрезаны языки или уши. Одних подвергают водяной пытке, иных мучают «испанским сапогом». Особенно жестоко истязают тех, кто предал короля. Их плоть рвут раскаленными докрасна щипцами, а в раны заливают расплавленный свинец, воск, смолу, серу…

Карл начал кричать:

— Нет… Нет! Я не пойду туда. Не хочу, чтобы меня пытали. Не хочу… мама… Ты не позволишь им забрать меня?

Катрин взяла мальчика на руки. С него достаточно. Вероятно, он теперь поумнеет. Будет думать о камере пыток каждый раз, когда Мария Стюарт взглянет на него своими блестящими глазами.

— Карл, Карл, мой дорогой сын. Твоя мама здесь, она защитит тебя. Не допустит, чтобы тебе причинили вред. Ты — мой сын, мой принц. Ты знаешь это.

Он уткнулся лицом в грудь Катрин.

— Да, мама. Да, мама.

Карл крепко вцепился в рукав ее платья, ища защиты, точно маленький ребенок.

— Ну, мой малыш, — успокаивающе произнесла она. — С тобой ничего не случится. Ты — мой маленький принц, и я буду гордиться тобой. Ты ведь никогда не предашь своего короля, верно? Никогда не пожелаешь жену другого человека — тем более собственного брата?

— Да, мама, да!

Карл дрожал. Катрин предотвратила припадок. Она сделала это, поскольку не любила видеть его в безумном состоянии.

Она успокаивала сына, гладила своей прохладной рукой его лоб; Катрин положила Карла на кровать, села рядом с ним, взяла его за руку.

— Не бойся, сын мой, — сказала женщина. — Поступай так, как тебе советует мать, и она примет меры к тому, чтобы с тобой все было хорошо.

— Да, мама, я обещаю.

— Всегда помни это, Карл.

Он кивнул, Катрин стерла капельки пота с его лба. Она сидела с ним до тех пор, пока он не успокоился окончательно.

Какие трудности ждут ее! — подумала Катрин. Она должна провести самоуверенных де Гизов и нерешительных Бурбонов, а также постоянно направлять собственных детей, следить за каждым их шагом. Она не знала, что труднее — обмануть соперников или совладать с кровью Валуа.

Франциск готовился к охоте. Ему нездоровилось, но он был счастлив. Он получал удовольствие от охотничьих вылазок, когда в них участвовала Мария. Он всегда радовался обществу Марии. Ему никогда не надоедало смотреть на нее, говорить ей о том, как она красива. Это делало их обоих счастливыми.

Он хотел избавиться от матери и кардинала, постоянно быть наедине с Марией. Он жалел о том, что любимый им отец умер. Он был готов убить Монтгомери, капитана шотландских гвардейцев. Франциск не хотел быть королем; он чувствовал себя гораздо лучше, будучи дофином. Тогда он мог все время танцевать и играть с Марией. Став королем, он потерял свободу, постоянно находился под присмотром матери и кардинала.

Он боялся их обоих. Он знал, что никогда не сравняется с ними в уме. Ему приходилось подчиняться им; это было трудно делать, поскольку иногда их желания расходились. Кардинал открыто насмехался над ним, делая остроумные, обидные, безжалостные замечания, причинявшие Франциску боль, в которой он не смел признаться. Король хотел бы устранить кардинала, но Мария называла его своим дорогим дядей; кардинал умел радовать девушку. Франциск не мог прогнать прочь дядю Марии.

Что касается матери, то он был готов предоставить ей полную свободу действий, поскольку она лучше его разбиралась в том, как следует править Францией. Но рядом с ним постоянно находился кардинал с тонкими, красивыми чертами лица и жестокими губами, с которых срывались недобрые слова.

Кардинал бесцеремонно вошел к королю, когда Франциск одевался для охоты, и повелительным жестом отпустил помогавших юноше слуг. Франциск хотел выразить протест, но тогда он непременно начал бы заикаться; кардинал смеялся над заиками, и Франциск боялся раскрыть рот в его присутствии.

— Мы выезжаем через полчаса, Ваше Величество, — сказал кардинал.

— Я не знаю, будет ли готова королева, — ответил Франциск.

— Королева должна быть готова, — раздраженно сказал кардинал.