Охотничья луна - Холт Виктория - Страница 30

Он наклонился вперед.

— Кажется, я пробудил воспоминания.

У него была манера проникать в мои мысли, которую я находила обескураживающей.

— Поскольку я была вовлечена в события, которые вы назвали драматическими, полагаю, можно сказать, что я тоже их испытала. Драматичность, как и все прочее, — в уме тех, кто участвует в спектакле. Не думаю, что рассматриваю эти случаи — за исключением того, что случилось с Терезой — как драматические.

— Пожалуйста, отведайте еще супа.

— Нет, спасибо, он восхитителен, но я слишком беспокоюсь о Терезе, чтобы уделить вашему столу внимание, которого он заслуживает.

— Возможно, когда-нибудь позже вы сможете исправить это пренебрежение.

Я засмеялась, и он сделал дворецкому знак внести утку.

Он спрашивал о своих племянницах и том, насколько им, по моему мнению, на пользу Академия. Из лояльности к Дейзи я ответила, что польза велика.

— Фиона — спокойная девушка, — сказал он. — Она пошла в мать. Но спокойствие иногда может быть обманчивым. Из своего обширного опыта вы, конечно, знаете это.

— Я усвоила, что мы очень мало знаем о ком бы то ни было. В человеческом характере всегда есть сюрпризы. Люди говорят, такой-то поступил не в соответствии со своим характером. На самом деле это не так Он поступил в соответствии с той стороной своего характера, которую раньше не показывал миру.

— Это верно. Так что мы можем ожидать, что в один прекрасный день Фиона нас всех удивит.

— Возможно.

— Но не Юджини, поскольку ни один из ее поступков не может меня слишком удивить. А вас, мисс Грант?

— Юджини — девушка с пока еще не сформировавшимся характером. Она готова поддаться влиянию. И сейчас, к большому сожалению, находится под влиянием девушки по имени Шарлотта Маккей.

— Я знаю ее. Она была здесь на каникулах. Я также знаю ее отца.

— Шарлотта очень боится, как бы кто не забыл, что она — достопочтенная, тогда как гораздо больше к лицу было бы, если бы она пыталась скрыть этот факт.

— Вы одобряете сокрытие, мисс Грант?

— В некоторых обстоятельствах.

Он медленно кивнул и попытался наполнить мой бокал. Я накрыла его рукой, чтобы это предотвратить, поскольку была уверена, что он его наполнит, даже если я откажусь.

— Вы очень воздержанны.

— Скажем лучше, не привыкла пить много.

— Слегка опасаетесь, что эти отличные мозги могут немного замутиться?

— Я позабочусь, чтобы этого не произошло. Он наполнил собственный бокал.

— Расскажите мне о своей семье, — сказал он.

— Вам действительно интересно?

— Очень.

— Интересного очень мало. Мои родители умерли. Они были миссионерами в Африке.

— Вы разделяете их благочестие?

— Боюсь, что нет.

— Казалось бы, родители, которые были миссионерами, произведут потомство, жаждущее продолжать благие дела.

— Напротив. Мои родители горячо верили в то, чем занимались. Хотя я была очень маленькой, когда я их покинула, я понимала это. Это была своего рода доброта. Они переносили невзгоды. На самом деле они даже умерли за свою веру в конце концов, можно сказать. Полагаю, это была величайшая жертва. Потом я приехала домой к любимой тетушке и увидела другого рода доброту. Если бы я была способна подражать доброте, я выбрала бы ту, что характеризует мою тетю.

— Когда вы о ней говорите, ваш голос меняется. Вы очень любите эту тетю.

Я кивнула. На глазах у меня стояли слезы, и мне за них было стыдно. Будучи мне столь неприятным, он тем не менее обладал способностью играть моими эмоциями. Я не совсем понимала, что именно это было — слова, которые он использовал, оттенки его голоса, выражение его глаз. Как ни странно, я почувствовала, что в нем есть нечто грустное, что было абсурдно. Он был крайне высокомерен, казался себе самым важным; хозяин многих, он хотел доказать, что хозяин всему.

— Меня отправили жить с ней, — продолжала я. — И это лучшее, что со мной произошло… или когда-нибудь произойдет, я полагаю.

Он поднял свой бокал и сказал:

— Я сделаю пророчество. Столь же хорошее с вами еще произойдет. Расскажите мне о вашей тете побольше.

— У нее была школа. Она не была прибыльной. Я собиралась с ней работать. Однако ей пришлось все продать, так что я приехала сюда.

— Где она теперь?

— В маленьком домике в деревне. У нее есть подруга, которая живет вместе с ней. Я поеду к ней, как только прекратятся занятия.

Он кивнул.

— Мне кажется, мисс Грант, — сказал он, — что вы очень везучая молодая леди. Вы учились в этом заведении в Швейцарии, когда у вашей тети был больший достаток, или ваши родители хорошо вас обеспечили?

— Все, что у них было, пошло на их миссию. Это тетя послала меня в школу. Она не могла себе этого позволить, я уверена, но настояла на том, чтобы я поехала и держала меня там. И это… облегчило мне приезд сюда.

— Мисс Хетерингтон почти ни о чем, кроме ваших талантов и шаффенбрюккенизации своей школы, не говорит.

Я рассмеялась, и он засмеялся вместе со мной.

— Вот и суфле. Вы должны съесть все до крошки, иначе на кухне произойдет восстание.

— Неужто кто-нибудь смеет восставать против вас?

— Нет, — ответил он. — Это будет частное восстание. В любом случае они знают, что я никогда не буду повинен в столь отвратительном оскорблении — отвергнуть великолепное произведение их рук. Это вы будете осуждены.

— В таком случае я сделаю все, что в моих силах, чтобы избежать этого.

— Я уверен, что вы всегда делаете все, что возможно. Суфле и вправду оказалось восхитительным, и мне пришлось признать, что обед у меня вышел превосходный — очень отличающийся от простой, хотя и хорошей еды, которую нам подавали в Аббатстве.

Он говорил о школе, об истории Аббатства и о том, как вскоре после Ликвидации оно попало в руки его семьи.

— Мой предок оказал королю какую-то услугу… по-моему, где-то за границей, и за эту службу ему было позволено купить земли Аббатства и то, что оставалось от самого Аббатства, за ничтожную сумму. Кажется, это было двести фунтов… хотя, возможно, в те дни эта сумма была не так уж ничтожна. Он построил Холл и устроился как полагается вельможе. Он процветал, но люди в окрестностях так и не приняли семью по-доброму. Они смотрели на нас как на узурпаторов. Аббатство всегда так много делало для бедных. Для бродяг всегда была пища и место для сна. Когда аббатства исчезли, дороги заполнили нищие и грабежи участились. Так что видите, Веррингеры были плохой заменой монахам.

— Интересно, почему они не попытались их превзойти.

— Вы хотите сказать: судя по действиям этого отпрыска древнего рода? Что ж, они были заняты тем, что устраивались в качестве местных лордов, а это не обязательно значило становиться благодетелями. Среди нас есть несколько негодяев. Я должен показать вам портретную галерею: наши злодейства написаны на наших лицах и, я думаю, одерживают верх над нашими добродетелями. Но вы увидите и сможете судить сами.

Мы закончили суфле, и я сказала:

— Вероятно, мне следует удостовериться, что с Терезой все в порядке.

— И смертельно обидеть миссис Кил! Она ревностно охраняет девушку. Если вы подниметесь сейчас, она заподозрит, что вы ей не доверяете. Пойдемте во двор. Сейчас на воздухе очень приятно, становится темно и зажигаются свечи. Они расположены в высеченных в камне нишах. Не так часто у нас бывают ночи, когда можно посидеть во дворе, и мы стараемся взять от них все возможное.

Я поднялась, и он оказался рядом со мной, взял меня под локоть и провел через дверь.

Во дворе стоял белый столик и два кресла, на которых лежали подушки.

Воздух был тих и неподвижен, и я ощутила, как меня охватывает волнение. Я думала о школе. Ужин, должно быть, закончен, и девушки устраиваются спать. Сейчас я делала бы обход и старалась определить, создадут ли Шарлотта или Юджини какую-нибудь проблему.

— Мы выпьем кофе, если вам он нравится, и, может быть, немного портвейна…

— Кофе, пожалуйста, не надо больше вина.