Мадам Змея - Холт Виктория - Страница 49

Глаза короля остекленели, речь стала бессвязной.

— Отец, — сказал Генрих, — благослови меня.

Король успел обнять сына; после этого Франциск навсегда покинул Рамбуйе и страну.

В Беарне лежащая в постели сестра короля была охвачена недобрыми предчувствиями. Ее брат в опасности, он нуждается в ней, а она не с ним! Маргарита встала с постели и собралась ехать в Рамбуйе. Перед самым отъездом она узнала скорбную весть.

Укоряя себя за то, что она не была рядом с братом, Маргарита впала в меланхолию. Ее жизнь закончилась — Франциск был для Маргариты всем. Она уйдет в монастырь; только служение Богу облегчит ее горе. Мирская жизнь для нее завершилась. Любимый король умер. Значит, она тоже мертва.

Анна, удалившись в свои покои, ждала мести Дианы. Это вопрос нескольких дней, решила мадам д'Этамп. Диана не станет медлить.

Опечаленный смертью отца Генрих, однако, испытывал облегчение. Никогда больше он не будет смущаться в присутствии Франциска. Отношение людей к наследнику престола уже начало меняться. Они клялись ему в верности, спешили угадать его очередное желание.

Внешне невозмутимая Диана ощущала глубокую радость. Наконец пришел ее час. Она уже была не любовницей дофина, а первой дамой страны.

В Сент-Жермене, куда новый король, завершив приготовления к похоронам Франциска, прибыл из Рамбуйе, Катрин, сидя в своих покоях, думала о переменах, которые произойдут теперь в ее жизни.

Катрин ждала появления на свет третьего ребенка, но она могла еще какое-то время скрывать от мужа свою беременность.

У нее были сын и дочь; скоро родится третий ребенок; она стала королевой Франции. Как ликовал бы сейчас Климент, доживи он до сегодняшнего дня!

Катрин была в безопасности, сидя на французском троне. Она имела причины для радости; однако для полного счастья ей многого не хватало.

Она надушилась, тщательно оделась и стала ждать.

Но он не приходил. Потеряв надежду увидеть его этой ночью, она заперла дверь, сдвинула стол и ковер, посмотрела сквозь дыру вниз.

Они лежали в объятиях друг друга, шептали слова нежности, говорили о своих чувствах.

В этот день исполнилась ее самая честолюбивая мечта, однако Катрин мучила себя, подглядывая за своим мужем и его любовницей. Амбиции де Медичи были удовлетворены; когда-нибудь она обретет реальную власть. Ее назначение — рожать принцев и принцесс.

И все же, видя мужа и его возлюбленную, королева Франции не смогла сдержать горьких слез.

ДВЕ КОРОЛЕВЫ

Королева Франции! Как, однако, изменилось ее положение? На самом деле на французский трон поднялась не она, Катрин де Медичи, а Диана. Повсюду теперь можно было видеть инициалы короля, переплетенные с инициалами не его жены, как требовал этикет, а его любовницы: две латинские буквы D, одна из которых была повернута на сто восемьдесят градусов, перечеркнутые горизонтальной линией от буквы Н. Эта монограмма появлялась на кирпичной кладке, ее вышивали на знаменах, она украшала костюмы Генриха.

Катрин продолжала улыбаться; никто не догадывался о том, что в ее душе горело желание стереть, перечеркнуть этот знак. Она вместе со своими доброжелателями делала вид, будто эта монограмма образована буквой Н и двумя С, а не Д — французские имена «Генрих» и «Катрин» начинаются с латинских букв Н и С. Это позволяло ей сохранять лицо.

Она появлялась при дворе, не выдавая своих страданий. У нее образовался свой круг, строго соблюдавший определенный этикет. Дамы и джентльмены, окружавшие Катрин, побаивались ее. Она являлась загадкой. Было трудно понять, как ей удается сохранять достоинство, постоянно подвергаясь унижению. Порой она казалась сухой, чопорной; любой промах ее фрейлин сурово и немедленно наказывался; в других случаях грубоватая шутка порождала внезапный громкий смех Катрин. Королева Франции оставалась иностранкой; все помнили об этом. Ее не любили. Она знала это и говорила себе, что ей все равно. Она мечтала о любви одного человека и верила, что терпение поможет ей обрести желаемое. Терпение — бесконечное терпение — залог успеха.

Она могла ждать. Слава Богу, теперь она умела ждать.

Она постаралась обрести новые интересы. Королева могла делать многое, в чем было отказано дофине. Франциск рассказывал ей о том, как он перестроил свой замок. Он нашел в Катрин внимательную, восприимчивую слушательницу и многому научил ее. Катрин особенно восхищалась одним французским замком; она влюбилась в него с первого взгляда. Когда двор приезжал туда, она давала волю воображению, придумывала, как бы она перестроила его, если бы он принадлежал ей. Замок Шенонсо, несомненно, был восхитительным сооружением. Он опирался на мост, под ним протекала река. Казалось, здание плывет по воде, точно сказочный замок; деревья создавали тень; внизу, в воде, качались кувшинки: заросли камыша и осоки окружали белые стены.

Франциск собирался сделать это свое владение еще более живописным. Но Франциск умер. Король Генрих был занят другими делами. Почему бы королеве не развлечь себя?

Она получала удовольствие от своих замыслов.

Катрин также пыталась разделять с Генрихом его интересы, терпеливо и осторожно уводя его от Дианы. Он любил музыку, и Катрин музицировала, не жалея себя. Особенно ему нравились церковные гимны и песнопения. Катрин охотно разыскивала старые произведения и заказывала новые. Но Диана тоже разбиралась в музыке; все, что она показывала Генриху, нравилось ему в сотни раз больше любых других произведений.

Катрин была превосходной наездницей; она старалась в промежутках между беременностями участвовать во всех охотничьих вылазках. Даже Генрих восхищался ее смелостью и умением ездить на лошади. Диана же часто оставалась в замке; она встречала короля, когда тот возвращался с охоты. Катрин всегда с горечью наблюдала, с какой радостью он приветствует свою любовницу.

Генрих по-прежнему приходил по ночам к Катрин — ей еще удавалось скрывать очередную беременность.

Став королем, Генрих был вынужден считаться со своим новым высоким положением. Он отправлялся в покои любовницы тайно — будто весь двор не знал об их отношениях. Теперь Генрих находился в фокусе общественного внимания. Он просыпался на рассвете, и тотчас его приближенные развивали бурную деятельность. Знать входила в его покои, чтобы поприветствовать короля. Титулованные особы подавали ему рубашку. Его первой обязанностью была утренняя молитва, которую он читал перед стоявшим в спальне алтарем в присутствии свиты. Но даже в это время его слух услаждала музыка, исполняемая на цимбалах, клавикорде, рожке и лютне.

После молитвы начинались дела; потом Генрих ел. Он не был гурманом; говорили, что он потерял вкус к изысканной пище в испанской тюрьме. Он никогда не придавал значения этому искусству, к огорчению своих соотечественников, гордившихся тем, что французская кухня обретала славу лучшей в мире. Однако равнодушие к еде не ухудшало его здоровье; он был сильным, выносливым. Обсудив текущие проблемы со своими министрами, остаток дня он посвящал спорту. Обычно он уезжал на охоту, которая была его любимым видом спорта; также Генрих неплохо играл в теннис. Он был истинным спортсменом с головы до пят. Он требовал, чтобы во время игры все забывали о том, что он — король. Его товарищи открыто обсуждали слабости Генриха. Когда игра заканчивалась, он принимал участие в этой дискуссии. Мужчины не боялись одерживать победы над королем, который не таил зла за это и любил играть с противниками, превосходившими его по мастерству.

Вечером устраивались пиршества и танцы. Приближенные шептали Генриху, что его двор не должен уступать в блеске королю Франциска. Все должны знать, что французский двор остается французским двором — богатым, роскошным, порой, при необходимости, высокомерным. Хотя, возможно, танцы были слишком помпезными, этикет — чуть более строгим.

Затем Генриха отводили в его покои. Бедный Генрих! Он раздевался в присутствии свиты, гофмейстер проверял, как приготовлена постель. Король ложился в нее, и тогда ему приносили ключи от замка; их клали под подушку.