Коварные пески - Холт Виктория - Страница 61

— К счастью, случайности не всегда бывают такими трагическими.

— Да, это правда. Бедняга Нейпьер.

Как это было похоже на Годфри: в минуту удачи подумать о несчастье другого. Да, Годфри испытывал сейчас огромную радость. Он ожидал своего будущего, и его можно было понять. А пока он терпеливо сносил здешние будни, его развлекали подшучивания над миссис Ренделл (как она могла вообразить, что Сильвия подходит в жены такому человеку!) и разговоры со мной; ему занятно было разгадывать тайну исчезновения двух женщин, — одним словом, он был пока вполне удовлетворен своей жизнью здесь.

Хотя надо быть все-таки справедливой. В его жизни я занимала немаловажное место. Как и он в моей. Боже, теперь я поняла: он намерен просить меня разделить с ним эту прекрасную жизнь, которая ждет его в будущем. Конечно, ответ не требуется немедленно. Годфри не сторонник скоропалительных решений. В этом, вероятно, причина его успеха. В данный момент между нами сердечная симпатия, которая основывается на наших общих интересах и стремлении раскрыть тайну Лоувет Стейси. И я прекрасно понимала, что сейчас жизнь предоставляет мне возможность устроить свою судьбу.

— Мне бы хотелось, чтобы вы увидели, где мне предстоит служить, — продолжил Годфри ласково. — Я бы хотел знать ваше мнение.

— Надеюсь, что смогу это сделать.

— Уверяю вас, в ближайшее время я постараюсь это устроить.

В моем воображении возник великолепный дом с прекрасным садом. Мой дом? У меня будет гостиная, выходящая окнами в сад, и в ней будет стоять рояль. Я часто буду играть на нем, но не для работы; музыка — лишь удовольствие и утешение, мне не надо будет мучиться с бездарными учениками. У меня обязательно будут дети. Красивые дети с открытыми счастливыми лицами. Мальчики похожи на Годфри, девочки на меня, когда я была юной, наивной и еще не познавшей горе. Теперь я хотела детей, как когда-то желала поразить мир своей музыкой. Стремление добиться славы прошло. Теперь я хочу счастья, спокойствия, семьи и детей.

Когда миссис Ренделл узнала о будущем назначении Годфри, она не слишком расстроилась. Полгода — большой срок, как правильно заметил Годфри, за это время многое может измениться. Сильвия подрастет. Сильвия должна превратиться из гадкого утенка в лебедя, и поэтому ее внешности следует уделять больше внимания. Ко двору призвали мисс Клент, портниху из Лоувет Милля, и она сшила новое платье для Сильвии. В представлении миссис Ренделл была только одна причина, способная расстроить ее планы — интриги некой хитрой авантюристки, которая тоже положила глаз на ее сокровище.

Я поняла, что теперь думает обо мне миссис Ренделл по тем замечаниям, иногда откровенным, иногда туманным, которые я слышала в разговорах девочек. Годфри и я посмеивались над этим. Иногда я чувствовала, что он считает уже само собой разумеющимся, что наши отношения вот-вот перерастут в то, что по убеждению миссис Ренделл, является моей долгожданной, тайно лелеемой целью.

Порой я замечала на себе пристальный взгляд Элис.

Она начала вышивать подушку «для сидения в экипаже», как сказала мне как-то Элис.

— Ты это делаешь для себя? — спросила я. Девочка с загадочным видом покачала головой.

Она трудилась не покладая рук и, как только выдавалась свободная минутка, вынимала работу из сумочки, которую сама вышила шерстяными нитками, чему ее научила миссис Линкрофт.

Я знала, что эта подушка предназначалась мне, так как она по наивности не могла удержаться, чтобы не спросить, как мне нравится рисунок.

— На ваш взгляд: он красивый? Я ведь могу вышить и другой.

— Рисунок чудесный, Элис.

— Девочки к вам очень привязались после… — но миссис Линкрофт предпочла не договорить.

— …после пожара, — улыбнувшись, договорила я за нее. — Мне кажется, Элис может по праву гордиться этим поступком.

— Я так рада, что она оказалась там… Так горда…

— У меня навсегда останется к ней чувство благодарности, — оказала я сердечно.

Другие девочки тоже начали вышивать подушки.

— Хорошо иметь в запасе все необходимое, — сказала Элис с почти материнской заботливостью.

Вышивку Элис сделала с присущей ее аккуратностью и тщательностью. У Оллегры работа выглядела неряшливо, и ей вряд ли хватит терпения закончить ее. Что касается Сильвии, то и ее усилия вряд ли будут оправданны. Бедняжка Сильвия, чтобы не отстать от подруг, она вынуждена делать подарок для будущей невесты человека, которого ее мать выбрала ей в мужья.

Я часто видела девочек за работой, испытывая к ним всем благодарность и сердечную симпатию. Они уже стали частью моей жизни. Их разговоры нередко удивляли меня, порой казались очень занятными, и всегда я слушала их с интересом.

У Элис вырвалось неодобрительное восклицание, когда, уколов палец, Сильвия слегка запачкала кровью свою вышивку.

— Ты бы никогда не смогла зарабатывать на жизнь шитьем, — с упреком сказала ей Элис.

— Но я бы никогда и не стала этого делать.

— А вдруг придется, — вступила в разговор Оллегра. — Вдруг ты будешь жить в нищете и, чтобы не умереть с голода, тебе надо будет шить? Что тогда ты будешь делать?

— Голодать, вот что, — сердито буркнула Сильвия.

— А я бы пошла к цыганкам, — заявила Оллегра. — Они не пашут и не жнут…

— Так живут только птички, — разумно заметила Элис. — Цыгане плетут корзины и делают вешалки…

— Это не работа. Это для них развлечение.

— Так только говорят… — и сделав паузу, Элис не без усилия произнесла:

— …фигурально.

— Знаешь, не воображай! — огрызнулась Оллегра. — Я никогда ни за что не стала бы шить, я бы просто пошла в цыганки.

— Те, кто шьет, очень мало зарабатывают, — задумчиво произнесла Элис. — Они работают день и ночь при свете свечи и умирают от чахотки, потому что им не хватает еды и свежего воздуха.

— Какой ужас!

— Такова жизнь. У Томаса Худа есть замечательное стихотворение на эту тему.

Элис продекламировала глубоким мрачным голосом:

Шей, шей, шей,

Но голод и бедность — с тобой.

Шей, шей ниткой одной

Рубашку и саван своей же рукой.

— Саван! — пронзительно воскликнула Оллегра. — Но мы же не саван готовим, а накидки для подушек!

— Так ведь они тоже думали, — пояснила Элис, — что шьют не саван, а рубашку.

Я прервала их, сказав, что не стоит обсуждать такие жуткие вещи и не пора ли Элис прервать шитье савана-накидки и сесть за пианино.

Элис аккуратно сложила свое рукоделие, поправила волосы и пошла к инструменту.

У дома Стейси отныне действительно появился призрак — Сирина Смит. Я часто замечала ее, бродящей вокруг дома, и пару раз видела ее в парке. Она не таилась, словно быть в Лоувет Стейси она имела полное право. И я все больше убеждалась, что она — мать Оллегры. Только этим можно было объяснить ее самоуверенное, даже дерзкое поведение.

Однажды, идя в дом, я вдруг услышала ее голос, пронзительный и крикливый.

— Поостереглись бы лучше! — говорила она кому-то. — Вы же не пойдете против меня, верно? Ха! Да, кое-кому не захочется, чтобы я кое-что о них рассказала, а вам и подавно. Вот так-то. Поэтому бросьте эти разговоры о том, чтобы прогнать отсюда цыган. Цыгане останутся и все, ясно?

Наступило молчание, и я с болью в сердце подумала: Нейпьер, ох, Нейпьер, какие неприятности ты сам на себя навлек. Как ты мог связаться с подобной женщиной!

Затем тот же визгливый голос продолжил:

— Ну, что Эми Линкрофт… Эми Линкрофт! Я ведь могу рассказать кое-что очень неприятное о тебе и о твоей драгоценной дочке, верно же? А тебе бы этого не хотелось.

Значит так, Эми Линкрофт, не Нейпьер!

Я уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг Сирина Смит выскочила прямо на меня. Она бежала с пылающим лицом, глаза ее яростно сверкали. Как похожа на нее Оллегра, Оллегра в злобе и в гневе!

— Ага! Это наша музыкантша, не так ли! — воскликнула она. — Что, подслушиваете? Или подглядываете?