Кирклендские услады - Холт Виктория - Страница 46

– Мы справимся, Кэтрин, – пообещал он, – мы будем бороться вместе.

Должно быть, слово «бороться» подействовало на меня отрезвляюще, ведь всю свою жизнь я провела в борьбе. Я снова вспомнила черную фигуру у своей кровати, и сквозняк, и задернутый полог. Нет, это не было галлюцинацией.

Доктор уловил перемену в моем настроении.

– А вы молодец, Кэтрин, – заметил он. – Но чувствую, вы мне не верите.

Твердым голосом я ответила:

– Я знаю, что кто-то злоумышляет против меня и моего ребенка.

– Как по-вашему, мог ли я быть настолько жесток, чтобы придумать всю эту историю о вашей матери?

Я задумалась. Загадочные поездки отца – не вымысел. Откуда доктор мог знать о них? И все же... Мне всегда говорили, что мама умерла. Предположим, она действительно находится в Ворствистле, – из этого вовсе не следует, что ее помешательство передалось мне. Я всегда отличалась самообладанием и рассудительностью, никогда не страдала истерией. Даже сейчас, измученная страхом и неизвестностью, я сохраняю выдержку, насколько это возможно при данных обстоятельствах. Нет, что бы ни случилось с моей матерью, мой рассудок здрав и ясен.

– Кэтрин, я вами восхищаюсь, – сказал доктор. – Вы сильная женщина. Поверьте, ваша мать, Кэтрин Кордер, на самом деле вот уже семнадцать лет содержится в Ворствистле, – вы же понимаете, что я не стал бы утверждать этого, не зная наверняка. Однако вы не верите, что унаследовали ее недуг хоть в малейшей степени. Это поможет нам справиться с ситуацией.

Я посмотрела ему прямо в глаза и решительно проговорила:

– Ничто не заставит меня усомниться в реальности того, что я видела собственными глазами и слышала собственными ушами.

Он кивнул.

– В таком случае, дорогая, нам надо выяснить, кто стоит за всеми этими странными происшествиями. У вас есть подозрения?

– Мне удалось узнать, кто исполнял роли монахов в живых картинах, а следовательно, мог сохранить рясу. Одним из этих людей был Люк, другим – Саймон Редверз. Оба они имеют виды на Кирклендские Забавы.

– Если кто-то сознательно пытался причинить вам вред…

– Так оно и было! – горячо заверила я. – Именно так!

– Кэтрин, вы переволновались и утомлены. Вам надо вернуться домой и отдохнуть.

Я вдруг поняла, что действительно очень устала.

– Пожалуй, вы правы. Мне бы хотелось побыть одной и все хорошенько обдумать…

– Я бы отвез вас, но мне нужно к больному.

– Я не хочу, чтобы домашние знали о нашей встрече. Я вернусь пешком... будто после прогулки.

– Вы не хотите им ничего рассказывать?

– Пока – нет. Я должна подумать.

– Вы очень отважны, Кэтрин.

– Но не слишком умна, к сожалению.

– Напротив, вы чрезвычайно умны. Могу я попросить вас об одолжении?

– Каком?

– Вы позволите Дамарис проводить вас?

– В этом нет необходимости.

– Вы же обещали слушаться меня, а известие о болезни матери сильно потрясло вас. Пожалуйста, Кэтрин, не упрямьтесь.

– Что ж, хорошо, – конечно, если Дамарис не будет возражать.

– Разумеется, не будет. Она с радостью вас проводит. Подождите здесь, я сейчас схожу за ней. Но сперва я налью вам глоточек бренди. Нет-нет, не отказывайтесь – это вас взбодрит.

Он подошел к шкафу, достал два бокала, плеснул в один из них немного бренди и дал мне, второй же наполнил для себя.

– Кэтрин, – сказал он, приподняв свой бокал и с улыбкой глядя на меня, – все будет в порядке, поверьте мне. Держите меня в курсе событий – вы же знаете, я на вашей стороне.

– Спасибо. Но я не могу все это выпить.

– Ничего, пары глотков вполне достаточно. Ну, а теперь я отправляюсь за Дамарис.

Не могу сказать точно, сколько времени доктор отсутствовал. Я была в состоянии думать только об одном: вот отец в очередной раз уезжает из Глен-Хауса и возвращается только на следующий день... Вероятно, он ночевал где-то поблизости от Ворствистла. Должно быть, свидание с женой так расстраивало его, что он хотел немного прийти в себя, прежде чем ехать домой. Так вот в чем причина уныния, царящего в нашем доме; вот почему я всегда стремилась вырваться из него. Отцу следовало предупредить меня, подготовить... А может, и хорошо, что я не знала. Может, лучше было бы не узнать этого никогда…

Дамарис вошла в кабинет в сопровождении отца. На ней было теплое пальто с меховым воротником, в руках – муфта. Мне показалось, что она недовольна и не хочет провожать меня, поэтому я еще раз заявила, что отлично дойду одна. Однако доктор решительно пресек мои возражения.

– Дамарис полезно прогуляться, – сказал он и улыбнулся так безмятежно, словно недавнего тяжелого разговора вовсе не было, словно это не он своим сообщением чуть не заставил меня усомниться в прочности моего рассудка.

– Вы готовы? – осведомилась Дамарис.

– Да, готова.

Доктор серьезно пожал мне руку и посоветовал принять на ночь снотворное, делая вид, что меня привели к нему жалобы на бессонницу. Я взяла флакон, который он мне протянул, и спрятала во внутренний карман плаща, после чего мы с Дамарис отправились в путь.

– Как холодно! – проговорила девушка, выйдя на улицу. – Похоже, к утру пойдет снег.

От ветра щеки ее раскраснелись, она выглядела прелестно в маленькой шляпке, отороченной тем же мехом, из которого была сшита муфта.

– Давайте пойдем через лес, – предложила она. – Это дольше, зато там не так ветрено.

Я двигалась словно во сне, плохо соображая, куда мы идем. Меня не оставляли мысли о том, что рассказал мне доктор, и чем больше я об этом думала, тем больше была склонна поверить в правдивость его слов.

Пройдя немного, Дамарис сказала, что, кажется, ей в ботинок попал камешек, и мы остановились. Дамарис села на поваленное дерево, сняла ботинок, вытряхнула его и снова надела. Она долго возилась с пуговками, которые не желали слушаться замерзших пальцев.

Мы отправились дальше, но оказалось, что камешек все еще в ботинке, и пришлось сесть на траву и повторить операцию.

– Кажется, вынула, – наконец объявила она. – Такой крошечный осколок. – Она подняла руку и выбросила камень прочь. – Удивительно, сколько неудобства может доставить предмет, который разглядеть-то трудно. О Боже, опять эти несносные пуговицы!

– Давай я помогу.

– Да нет, я сама. – Некоторое время она возилась с ботинком, потом подняла голову и сказала: – Я рада, что вы познакомились с мамой. Ваш визит доставил ей большое удовольствие.

– Ваш отец очень внимателен к ней.

– Он внимателен ко всем своим пациентам.

– А она, разумеется, не просто пациентка.

– Нам приходится следить, чтобы она не переутомлялась. Странно, а Рут утверждала, что миссис Смит – просто невротичка, сделавшая домашнюю жизнь доктора настолько невыносимой, что он с головой ушел в работу. Но сейчас мне не до чужих проблем…

Правда ли, что моя мать – сумасшедшая? Видимо, да, и это объясняет многое в поведении отца. Но что из этого следует? Пошла ли я по стопам матери? Задавая себе этот мучительный вопрос, я невольно признавала, что у меня есть основания для сомнений.

Никогда в жизни не была я столь близка к отчаянию, как в тот декабрьский день, в лесу. Однако мои несчастья еще не достигли предела, хотя мне казалось, что худшего со мной произойти уже не может.

Дамарис наконец застегнула ботинок, поднялась, спрятала руки в муфту, и мы двинулись дальше. К моему удивлению, мы вышли из леса с дальней стороны аббатства, и путь к дому лежал теперь через развалины.

– Я знаю, что это излюбленное место ваших прогулок, – заметила Дамарис.

– Было прежде, – поправила я ее. – Последнее время я сюда не хожу.

Смеркалось. Еще час – и будет совсем темно.

– Люк проводит тебя обратно, – сказала я.

– Может быть.

Развалины тонули в полумраке, остатки стен отбрасывали длинные тени. Мы уже миновали пруды и находились в самом центре аббатства, когда я увидела монаха. Он шел под уцелевшим сводом галереи, двигаясь быстро и бесшумно, и выглядел точно так же, как тогда, в моей спальне.