Кирклендские услады - Холт Виктория - Страница 19

Но суд уже принял решение, и меня никто не станет слушать. Подумают, что я не в себе от горя.

Я написала отцу о смерти Габриеля, и он приехал на похороны. Я ждала его с надеждой, мне так недоставало участия близкого человека. В своей наивности я полагала, что горе сблизит нас, но, едва увидев отца, поняла, что ошибалась: он был столь же далек и холоден, как всегда. Правда, он выразил желание поговорить со мной наедине перед тем, как мы отправились в церковь, но по всему было видно, что для него этот разговор – не более чем неприятная обязанность.

– Кэтрин, каковы твои дальнейшие планы? – осведомился он.

– Планы?.. – недоуменно повторила я. Мысли о будущем пока не приходили мне в голову. Я потеряла всех, кто любил меня, – ибо с каждым проходящим днем мои надежды найти Пятницу таяли, – и не могла думать ни о чем, кроме своей утраты.

На лице отца появилось раздраженное выражение.

– Ну да, планы, – повторил он. – Ты должна решить, что тебе теперь делать – остаться здесь или вернуться домой.

Никогда в жизни я не испытывала столь острого чувства собственной ненужности. Я вспомнила, как внимателен был Габриель, как он стремился провести со мной каждую свободную минуту. Вот если бы вдруг отыскался Пятница, если бы он появился здесь и с радостным лаем бросился ко мне – тогда, пожалуй, я бы нашла в себе силы задуматься о будущем.

– У меня пока нет определенных планов, – бесстрастно проговорила я.

– Конечно, прошло еще слишком мало времени, – сказал отец своим обычным утомленно-безразличным тоном, – но если ты все же надумаешь вернуться – это твое право.

Я повернулась и отошла от него, не желая продолжать этот разговор.

И вот от дома потянулась печальная процессия – катафалк, обтянутый черным бархатом, кареты, запряженные лошадьми в черных плюмажах, люди в черном... Габриеля похоронили в семейном склепе Роквеллов, где уже нашли успокоение многие его предки. Должно быть, среди них были и те двое, ушедшие из жизни так же, как он.

По окончании церемонии мы вернулись в дом, где нас ждала поминальная трапеза. Траурное вдовье платье изменило меня так, что я казалась себе другим человеком – бледной тенью прежней Кэтрин, призраком с бескровным лицом, на котором выделялись лишь зеленые глаза. Какая странная судьба мне выпала – стать новобрачной и овдоветь на протяжении двух недель.

Отец уехал сразу же после похорон, сославшись на дальний путь и добавив, что будет ждать известия о моем решении. Дай он мне понять, что хоть чуть-чуть нуждается во мне, я бы не раздумывая отправилась домой вместе с ним.

Самым близким человеком мне сейчас казался сэр Мэтью, который за последние дни потерял всю свою жизнерадостность. Он был добр ко мне и, когда посторонние разошлись, усадил меня рядом с собой.

– Дорогая девочка, – сказал он, – должно быть, тебе тяжело оказаться одной среди чужих людей?

– Сейчас я ничего не чувствую – только пустоту. Он кивнул.

– Если ты захочешь остаться здесь, мы будем рады. Это дом Габриеля, а ты – его жена. Но если ты решишь нас покинуть – я пойму, хотя мне будет очень грустно.

– Вы так добры, – пробормотала я и почувствовала, что от искренних слов сэра Мэтью на мои глаза, дотоле сухие, навернулись слезы.

Ко мне подошел Саймон.

– Ну, теперь вы, конечно же, уедете, – сказал он. – Что может удержать вас в нашем захолустье.

– Я всю жизнь прожила в захолустье, – заметила я.

– Да, но годы, проведенные во Франции…

– Удивлена, что вы так хорошо запомнили все события моей жизни.

– У меня прекрасная память – единственное мое качество, которое можно назвать прекрасным. И все же вы уедете. И будете свободнее, чем раньше, – свободнее, чем когда-либо... – Он вдруг резко сменил тему: – Траур вам к лицу.

Я чувствовала за его словами какой-то скрытый смысл, однако была слишком измучена и слишком поглощена мыслями о Габриеле, чтобы вдумываться. Тут, как нельзя кстати, к нам присоединился Люк и перевел разговор в другое русло.

– Нельзя замыкаться в своем горе, – сказал он. – Жизнь продолжается, и надо думать о будущем.

В его глазах мне почудился блеск. Конечно, ведь теперь он – новый наследник. Похоже, смерть Габриеля его не слишком опечалила.

Я старалась гнать от себя чудовищные подозрения, то и дело мелькавшие в моей голове. Я по-прежнему не верила в то, что Габриель упал с балкона случайно, и уж тем более в то, что он покончил с собой. Что же тогда с ним случилось?

Когда было прочитано завещание Габриеля, я обнаружила, что стала вполне обеспеченной женщиной, хотя и не богатой. Отныне я буду получать доход, который позволит мне чувствовать себя независимой. Это удивило меня: я знала, что по смерти отца Габриель унаследовал бы поместье и деньги на его содержание, но не подозревала, что он располагал еще и солидными собственными средствами. Впрочем, если эта новость и обрадовала меня, то только обещанием будущей свободы.

Минула неделя, а я все еще жила в Забавах. Каждый день я вставала в надежде на возвращение Пятницы, но о нем по-прежнему не было ни слуху, ни духу.

Я понимала – все ждут, когда же я наконец скажу, уеду или останусь, – но никак не могла принять решение. Мне не хотелось оставлять этот дом, не разгадав его до конца. И потом, как вдова Габриеля, я имела право жить здесь. Сэр Мэтью и тетя Сара привязались ко мне – чего, правда, нельзя было сказать о Рут. Похоже, она спит и видит, чтобы я убралась. Но почему? Просто потому, что недолюбливает меня, – или здесь кроется что-то другое? Что до Люка, то он держал себя с небрежным дружелюбием, но было видно, что ему все равно. Он был слишком погружен в собственные дела, его распирало от сознания своей важности. Еще бы – он теперь наследник огромного поместья, а если принять во внимание преклонный возраст и дряхлость сэра Мэтью, можно не сомневаться, что не за горами день, когда он станет здесь полновластным хозяином.

Доктор Смит каждый день наведывался к сэру Мэтью и непременно заглядывал ко мне. Он был участлив и внимателен, обращался со мной, как со своей пациенткой, и его приезды были для меня единственной отрадой в череде скорбных дней. Судя по всему, его тревожило состояние моего здоровья.

– Вы пережили потрясение, – говорил он, – и, возможно, шок был намного сильнее, чем вам кажется. Мы должны помочь вам прийти в себя.

Он относился ко мне с той теплотой, которую я тщетно ожидала получить от своего отца, и не исключено, что именно его дружба удерживала меня в Забавах, ибо доктор, как никто другой, понимал мою печаль и одиночество.

Иногда его сопровождала Дамарис – неизменно спокойная, холодная и прекрасная. Я видела, что Люк влюблен в нее, но о ее чувствах можно было только гадать. Эта девушка была поистине непроницаема. Люк был бы рад жениться на ней хоть сейчас, однако едва ли сэр Мэтью или Рут позволят ему это раньше, чем через три или четыре года, – а это слишком долгий срок, чтобы загадывать.

Скорее всего, я просто тянула время. Я никак не могла выйти из странного оцепенения, охватившего меня после смерти Габриеля и не позволявшего строить планы на будущее. Допустим, я покину Кирклендские Забавы, – куда мне деваться? Обратно в Глен-Хаус? Перед моим мысленным взором предстали сумрачные комнаты, освещенные жалкими солнечными лучами, просачивающимися сквозь жалюзи, поджатые губы Фанни и отцовские «приступы»… Нет, возвращаться в Глен-Хаус мне определенно не хотелось, но хотелось ли мне остаться здесь? Для того чтобы ответить на этот вопрос, мне надо было сперва понять что-то важное... Но что?

Каждый день я выходила на прогулку, и ноги снова и снова несли меня к аббатству. В библиотеке я нашла старинный план аббатства, составленный, видимо, до его разрушения в 1530 году, и это немного отвлекло меня от печальных размышлений, придав моим мыслям иное направление. С помощью плана я пыталась реконструировать в своем воображении прежний облик монастыря. Мне удалось выяснить, где располагались девятиалтарная церковь, дортуар, ворота, кухня, пекарня, а также пруды для разведения рыбы. Прудов было три, разделенных поросшими травой насыпями.