Кирклендские услады - Холт Виктория - Страница 48

— Меня не нужно успокаивать, доктор Смит. Я хочу, чтобы все поняли: я говорю правду.

— Это не так просто, — возразил он. — Но помните: я всегда готов вам помочь.

— А после монаха, — продолжала я, — были загадочные происшествия с занавесками у моей кровати, с грелкой, с моим плащом — кто-то повесил его на парапет балкона.

— Тот самый плащ, в котором вы сейчас, — сказал доктор.

— Значит, вы и об этом слышали?

— Ну а как же! Мне обязаны сообщать все. Я же слежу за вашим здоровьем.

— И вы полагаете, что мне все лишь мерещилось, что все это — плод моего воображения?

Некоторое время он молчал, и я повторила:

— Вы так и считаете, правда?

Доктор снова поднял руку:

— Давайте рассуждать спокойно. Покой, миссис Рокуэлл, — это то, в чем вы больше всего нуждаетесь.

— Я и так спокойна. А нуждаюсь я в том, чтобы мне верили.

— Миссис Рокуэлл, я врач, и мне приходилось сталкиваться с разными странными заболеваниями. Я знаю, что с вами можно говорить откровенно и вы все поймете.

— Значит, вы не считаете меня сумасшедшей?

— Не употребляйте это слово, не нужно.

— Слова меня не страшат, меня пугает тот, кто наряжается монахом и пытается разыгрывать со мной злые шутки.

Доктор немного помолчал.

— Вы переживаете трудное время, миссис Рокуэлл, — заговорил он наконец. — В вашем организме происходят перемены. Иногда при этом меняются и сами женщины. Наверное, вы слышали — у некоторых появляются разные причуды. Например, они не могут переносить то, к чему раньше были совершенно равнодушны.

— Но у меня не причуды! — воскликнула я. — Наверное, я должна была сразу сказать: я пришла к вам, так как знаю, что вы обсуждали мое поведение с миссис Грэнтли и признали меня психически неуравновешенной.

— Вы слышали наш разговор! — воскликнул он. Было видно, что я застигла его врасплох.

Я не собиралась выдавать тетю Сару и потому сказала:

— Нет, но я точно знаю, что вы и миссис Грэнтли это обсуждали. Не станете же вы отрицать?

— Нет, — произнес он медленно, — это было бы глупо, правда?

— Значит, вы с ней решили, что я — сумасшедшая.

— Ничего подобного, миссис Рокуэлл. Но вы слишком взволнованы. Вот вам пример — до беременности вы не приходили в такое волнение от каждого пустяка, верно? А говорите, что нисколько не переменились.

— И что вы собираетесь сделать? Отправить меня в Уорстуистл?

Доктор сделал удивленное лицо, но не мог скрыть, что такая мысль приходила ему в голову. Мной овладела ярость… и страх. Я встала, но он тут же подскочил ко мне, ласково взял за плечи и принудил снова сесть.

— Вы неправильно меня поняли, — участливо произнес он, опять опускаясь в свое кресло. — Я в крайне затруднительном положении. Все, кто живет в «Усладах», мне очень дороги, и их беды и несчастья глубоко меня огорчают. Прошу вас, поверьте, что сейчас и речи нет о том, чтобы помещать вас в Уорстуистл…

— А когда же? — перебила его я.

— Пожалуйста, дорогая, успокойтесь. Между прочим… в этом заведении прекрасно лечат. Можете мне поверить: я бываю там регулярно. А вы уже несколько недель находитесь в состоянии крайнего перевозбуждения. От меня вы этого скрыть не можете.

— Я перевозбуждена, потому что кто-то пытается представить меня истеричкой. И как вы смеете даже говорить со мной о сумасшедшем доме! Да вы, верно, сами сошли с ума!

— Я только хочу помочь вам.

— Тогда выясните, кто продолжает со мной все эти шутки! Узнайте, у кого остался костюм монаха после тех живых картин. Надо непременно дознаться, у кого такой костюм сохранился.

— Вы никак не можете забыть этот несчастный эпизод.

— Еще бы! Ведь с него все и началось.

— Миссис Рокуэлл… Кэтрин… Я хочу быть вашим другом. Надеюсь, вы в этом не сомневаетесь?

Я вгляделась в темно-карие глаза доктора. Они смотрели на меня участливо и ободряюще.

— Вы вызвали у меня интерес с тех пор, как Габриэль привез вас в «Услады», — продолжал доктор. — А когда ваш отец приехал на похороны и я увидел, как вы относитесь друг к другу, это глубоко меня огорчило. Вы показались мне такой… ранимой. Но я слишком откровенен…

— Нет, я хочу услышать все, что вы думаете, — возразила я. — Говорите без утайки.

— Кэтрин, как бы я хотел, чтобы вы мне доверились! Самое важное для меня — помочь вам пережить это трудное время. Дамарис не намного моложе вас, и, когда я вижу вас вместе, мне всегда жаль, что вы мне не дочь. Я всегда мечтал, чтобы у меня было много детей. Впрочем, не буду испытывать ваше терпение. Скажу кратко: я всегда относился к вам как к родной дочери и надеялся, что вы ничего не будете от меня скрывать, тогда я всегда смогу вам помочь.

— Больше всего вы помогли бы мне, если бы узнали, кто являлся ко мне в спальню, нарядившись монахом. Если бы вы нашли этого человека, я бы больше ни в какой помощи не нуждалась.

Доктор грустно посмотрел на меня и покачал головой.

— Что вы хотите сказать? — вскинулась я.

— Да только одно — я бы хотел, чтобы вы поверяли мне все ваши тревоги, как отцу. — Он поколебался, пожал плечами и добавил: — Как поверяли бы своему отцу, будь вы с ним ближе друг к другу. Я с радостью согласился бы охранять ваш покой.

— Значит, вы согласны, что мне кто-то угрожает?

— Да не кто-то, а что-то. Может быть, наследственность… Может быть…

— Я вас не понимаю.

— Вероятно, я сказал лишнее.

— Ничего подобного. В том-то и беда, что все чего-то недоговаривают. Если бы я знала, что думают люди вокруг меня, я сумела бы доказать им, что они не правы, считая меня… неуравновешенной.

— Но вы верите, что я хочу вам помочь? Надеюсь, вы относитесь ко мне не только как к врачу, но и как к другу?

Я увидела, что он действительно озабочен, и меня это тронуло. Значит, он заметил, что я безразлична собственному отцу, и понял, как больно это меня задевает. Он назвал меня ранимой.

Я никогда не думала о себе с такой точки зрения, но теперь поняла, что это определение очень ко мне подходит. Я страдаю оттого, что никому не нужна. Будь здесь дядя Дик, он поддержал бы меня сейчас, в самое трудное для меня время. Но его нет со мной. А доктор Смит предлагает свое участие и отцовскую заботу, которой мне так не хватает.

— Вы очень добры, — сказала я.

Лицо у него прояснилось. Он склонился надо мной и похлопал меня по руке. Потом снова стал очень серьезен.

— Кэтрин, только что вы просили меня быть с вами откровенным, — медленно, будто тщательно подбирая слова, проговорил он. — По-моему, мне удалось убедить вас, что для меня самое главное — ваше благополучие. Хочу, чтобы вы знали еще одно: я чрезвычайно обязан семейству Рокуэлл. Скажу вам то, что не всем известно, но мне хочется, чтобы вы поняли, почему я так предан этой семье, членом которой теперь стали и вы. Помните, я рассказывал вам, что я был нежеланным ребенком, заброшенным сиротой, но нашелся богатый человек, который принял во мне участие и дал возможность заняться той работой, к которой я стремился? Этот добрый человек был Рокуэлл. Сэр Мэтью Рокуэлл. Так что вы понимаете, я никогда не смогу забыть, чем обязан вашей семье, и особенно сэру Мэтью.

— Понимаю, — пробормотала я.

— А ему хочется, чтобы его внук родился здоровым и сильным. И моя задача — этому помочь. Кэтрин, дорогая моя, вы должны вверить себя моим заботам. Вам надо очень беречь себя. Позвольте мне следить за вашим самочувствием. Дело в том, что есть одно обстоятельство, очевидно вам неизвестное. И сейчас я ломаю себе голову, имею ли я право открыть его вам.

— Вы должны открыть мне все. Должны!

— Не уверен, Кэтрин. Может быть, когда вы узнаете, в чем дело, вы пожалеете, что согласились выслушать меня. В который уже раз я задаюсь вопросом — говорить вам или нет.

— Пожалуйста, скажите. Я не могу оставаться в неведении.

— А вы выдержите правду, Кэтрин? У вас хватит сил?

— Разумеется! Я больше не могу выдерживать ложь и недомолвки. Я должна узнать, кто плетет интриги против меня.