Кирклендские услады - Холт Виктория - Страница 42

Люк, подумала я. И ведь в ту ночь он появился на мой зов позже всех. У него было время снять рясу и надеть халат. Конечно, чтобы взлететь на третий этаж, ему пришлось очень спешить, но ведь он молодой и быстрый!

А занавески у моей кровати и грелка? И это — дело его рук. А почему бы и нет? Во всяком случае, и время, и возможности у него для этого были. Мои сомнения превратились почти в уверенность. Напугать меня хотел Люк. Он старается погубить мое неродившееся дитя. Нечего и говорить — в случае смерти моего ребенка больше всех выиграет Люк.

— С вами все в порядке? — забеспокоилась идущая рядом Руфь.

— Да, спасибо, а что?

— Мне показалось, вы сами с собой разговариваете.

— Нет, что вы! Я просто думаю о миссис Картрайт. Она весьма словоохотлива, правда?

— Да уж.

Показался наш дом, и мы обе устремили взгляды на него. Как всегда, я отыскала глазами южный балкон, с которого упал Габриэль, и что-то меня насторожило. Я вгляделась внимательнее. Руфь тоже прищурилась.

— Что это? — воскликнула она и ускорила шаги.

На балконе что-то темнело, издали казалось, будто кто-то перегнулся через парапет.

«Габриэль!» — подумала я и, вероятно, невольно произнесла это вслух, так как Руфь тут же одернула меня:

— Глупости! Этого не может быть! Но что… кто это?

Я пустилась бежать. Дыхание со свистом вырывалось у меня из груди, и Руфь старалась меня удержать.

— Там кто-то есть! — задыхаясь, выкрикивала я. — Но кто? Что это? Кто-то повис…

Теперь уже можно было различить, что тот, кто находился на балконе, одет в плащ с капюшоном и капюшон свесился вниз. Больше ничего разобрать было невозможно.

— Она упадет! Кто это? Что это значит? — кричала Руфь и, опередив меня, бросилась в дом. Она двигалась куда быстрей, чем я. А я уже едва могла дышать, но со всех ног спешила за ней. В коридор вышел Люк. Он удивленно уставился на бегущую мать, потом перевел глаза на меня, с трудом поспевающую за ней.

— Ради всего святого! Что случилось? — воскликнул он.

— Кто-то свесился с балкона! — выкрикнула я. — С балкона Габриэля.

— Кто?

Люк поспешил вверх по лестнице впереди меня, а я, выбиваясь из сил, старалась не отстать.

На площадке появилась Руфь. На ее губах играла горькая усмешка. В руках она держала плащ. И я сразу узнала его — мой зимний плащ, предназначенный защищать меня от стужи и ветра. Длинный синий плащ с капюшоном.

— Мой плащ! — ахнула я.

— С какой стати вы повесили его на балконе? — резко, почти грубо спросила Руфь.

— Повесила? Я? Да что вы такое говорите?

Руфь и Люк понимающе переглянулись. Потом Руфь пробормотала:

— Кому-то хотелось, чтобы плащ приняли за человека, падающего с балкона. Я чуть не лишилась сознания, когда это увидела. Какая глупая шутка!

— Но кто это сделал? — воскликнула я. — Кто придумывает все эти гнусности?

Мать с сыном смотрели на меня так, будто я несу какую-то дикость и тем подтверждаю зародившиеся у них сомнения на мой счет.

Необходимо было выяснить, что означают все эти зловещие происшествия. Нервы у меня были взвинчены, я все время ждала — что еще случится. Все можно было рассматривать как нелепые шутки, не считая появления монаха у меня в спальне. Если хотели поселить в моей душе тревогу, способ был выбран безошибочно. Ну а все эти мелкие происшествия… какую цель преследовали они?

По-видимому, Руфь и Люк утвердились во мнении, что мне свойственны чудачества. Впрочем, пожалуй, это слишком мягкое определение для того, что они думали обо мне. Я чувствовала, что они наблюдают за каждым моим шагом. Это тоже действовало на нервы.

Я собралась было навестить Редверзов и рассказать все им, но меня так одолела подозрительность, что я опасалась даже Хейгар. А Саймон хоть и принял мою версию о монахе, но кто знает, как он отнесется к рассказу о занавесках и грелке. Во всем этом я видела чей-то злой умысел, и мне не терпелось как можно скорее доискаться до истины. Но разбираться мне предстояло в одиночку. Я не доверяла больше никому, кто был хоть как-то связан с «Усладами».

На следующий день я снова отправилась к миссис Картрайт. Все, что она рассказывала о живых картинах, представлялось мне крайне важным, и я надеялась выпытать у нее что-нибудь еще. Кроме бирюзовой брошки я прихватила и отделанную эмалью шкатулку, которая сохранилась у меня с незапамятных времен и стояла без применения.

Мне повезло, и я застала миссис Картрайт дома одну. Она бурно приветствовала меня, а брошка и шкатулка вызвали у нее восхищение.

— О, миссис Рокуэлл, как вы добры! И сами все принесли! Теперь не надо думать, кого к вам послать! Вижу, вижу, вы будете нам незаменимой помощницей. Как приятно! Уверена, что эти очаровательные вещички можно хорошо оценить. А если хотите первой посмотреть, чем мы уже располагаем, я с превеликим удовольствием вам покажу.

И миссис Картрайт лукаво поглядела на меня, решив, видно, что я только за тем и явилась.

Я не сразу нашлась что ответить. Но мне нельзя было вызывать подозрений. Я чувствовала, что с тех пор, как начались эти странные происшествия, я должна уметь объяснить каждый свой шаг.

— Ну что ж… — начала я. Миссис Картрайт прервала меня и заговорщически зашептала:

— Да почему, собственно, вам и не быть первой? Вы вполне это заслужили. И вам будет удобно выбрать рождественские подарки, тем более вы не в том положении, чтобы ездить их разыскивать. Полагаю, все, кто помогает нам, должны иметь известные привилегии… Изучите все как следует, а потом, может быть, выпьете со мной чашечку кофе?

Я сделала вид, будто только и мечтаю об этом. Миссис Картрайт отвела меня в маленькую комнату, где были выставлены сувениры, и я выбрала булавку для галстука, табакерку и китайскую вазу. Жена викария расцвела от счастья — я оказалась не только щедрым дарителем, но не менее щедрым покупателем. Словом, миссис Картрайт была уже в нужном настроении для доверительной беседы.

Как только мы уселись в ее гостиной пить кофе, я завела разговор о живых картинах. Это не составило труда, ибо живые картины были ее любимым детищем.

— И вы действительно снова хотите их устроить?

— Приложу все силы.

— Воображаю, как будет интересно!

— Еще бы! А вам придется сыграть одну из главных ролей. Я всегда считала, что ведущие роли должны оставаться за членами самого уважаемого семейства в округе. Вы согласны со мной?

— Ну конечно, — ответила я, — а они охотно отзывались на ваши приглашения? Я имею в виду, они всегда участвовали в ваших представлениях?

— О да! Должна сказать, ваша семья всегда была — как бы это выразиться? — верна долгу.

— Расскажите же мне о ваших планах! Наверное, миссис Грэнтли и Люк тоже примут участие?

— В прошлый раз они согласились.

— Да, миссис Грэнтли мне рассказывала. Она изображала жену Карла I.

— Ну конечно. В тот раз мы разыгрывали сцены Гражданской войны. «Услады» ведь в самом деле были захвачены сторонниками парламента. Счастье, что эти вандалы не уничтожили поместье… Впрочем, все ценности удалось спрятать.

— Как интересно! Где же?

— Ну, дорогая миссис Рокуэлл, ваши родные знают это лучше, чем я. Впрочем, по-моему, это до сих пор остается тайной.

— Значит, в вашем представлении вы изобразили и эту сцену с «Усладами»?

— Ну, не совсем эту. Мы показали только наступление «круглоголовых» и захват поместья. А потом связали возрождение королевской власти с возрождением «Услад».

— И в вашем изображении аббатство предстало таким, каким было до закрытия монастыря? Наверное, захватывающее было зрелище.

— Конечно! И я предлагаю показать всю сцену снова. Ведь это так впечатляет. К тому же у каждого будет возможность сыграть хотя бы маленькую роль.

— Воображаю, как эффектно выглядели среди руин все эти монахи в черных рясах!

— И не говорите!

— Ну, Люк тогда был совсем мальчик, вряд ли он мог исполнять значительную роль.